Зубровский - Валерий Павлович Павликов
Выйдя из лесу, она направилась к подножию скалы. Конечно, под прикрытием бури она смогла бы без труда уйти в другую сторону, глубоко в чащу. Но сначала — трофеи.
Каждый шаг отдавался болью в ребрах — сломано как минимум одно. Поблизости от обрыва никого не было, и Фатима поняла, что тело отнесло потоком куда-то подальше. Она прошла еще немного и наткнулась на него. Раскинув руки, погибший лежал лицом в воде.
С трудом сняв пояс со снаряжением, так у нее болела грудь, Фатима нагнулась и подняла с земли соскочившую с пояса литровую полиэтиленовую бутылку. Бутылка помялась, но не треснула. Фатима сделала несколько глотков. Спиртное провалилось внутрь и взорвалось там ручной гранатой. Пистолет был на месте в кобуре. Рукоятка прикрыта кожаным кожухом, поэтому воды в кобуру набралось немного. Она расстегнула кобуру и достала пистолет ПМ. Полная обойма. Она быстро засунула пистолет обратно в кобуру и осмотрела патронташ. В нем оказалось с десяток патронов. Быстро надела пояс на себя и, нагнувшись, проверила карманы убитого. Ничего. Съестного тоже нет…
Сняв с убитого брючный ремень, она стащила с себя куртку и рубашку. По телу застучали капли дождя.
В согнутом положении грудь болела еще больше. Ремнем она туго перетянула ее. Боль перестала быть режущей, двигаться стало легче.
Теперь можно и в путь. Как только майор со своими людьми спустится со скалы, тут-то она его и накроет. Быстро повернув направо, Фатима наткнулась на второе тело и остановилась.
Это был мужчина в зеленом. Его отнесло далеко от обрыва. На поясе висела финка и патронная сумка, а в сумке — целая пригоршня картофельных чипсов. Она стала быстро есть, почти не пережевывая, но вскоре спохватилась. Так нельзя. Пищи мало, нужно использовать ее с большим толком.
На какое-то время небо немного очистилось. Воздух стал прозрачным и синим, такой бывает только вечером в горах.
Вдруг она услышала новый звук и, взглянув в оптический прицел, обнаружила, что несколько человек движутся в сторону расщелины. Это не могла быть основная группа, которая осталась на гребне. Значит, они разделились? Или эти просто сбежали, потеряв голову от страха? Что ж, в любом случае это хорошо. Можно перебить этих по одиночке там, возле трещины в скале. Придется только обойти ее кругом…
40
Сжав пальцы в кулак, Зубровский поднес его к лицу, раскрыл и снова сжал. Большой и средний пальцы, ободранные о зубы Милешкина, распухли, но губы старшины распухли, казалось, еще больше. Он попытался встать, но ноги его не удержали, и он с криком повалился на землю.
— Зачем бил? — спросил Кузнецов.
— Черт, так получилось.
— Совсем не обязательно распускать руки.
— Перестань, сам знаю…
— Взгляни на него. Он даже стоять не может. Что теперь с ним делать?
— Заткнись, у нас проблемы посерьезнее. Оружие, рация — все смыто.
— У нас остались пистолеты.
— Против винтовки-то? Разве это оружие? Эта чертовка перещелкает нас как котят.
— Если только уже не убралась, воспользовавшись бурей, — сказал Уточкин. — Буря ей на руку.
— Нет. Вряд ли она от нас так просто отвяжется. У нас ни пищи, ни снаряжения. К тому же мы выбились из сил. Хорошо, если хоть на корячках унесем ноги.
Он посмотрел на Милешкина, сидевшего в грязи и стонавшего.
— Помоги мне, — сказал он Уточкину.
Вместе они поставили Милешкина на ноги.
Кузнецов покачал головой.
— Черт знает что. Гляньте, какие у него глаза. Совсем потускнели.
— Лучше высматривай остальных.
— Где их высмотришь? Они, наверно, уже далеко. Ищи ветра в поле.
— Не в такую бурю. Видимость никакая, поэтому, бьюсь об заклад, они никуда не денутся. Эти болваны, наверное, кружат неподалеку и, не дай бог, на них наткнуться. Они так боятся бабы, что могут подумать, это она, и начнут палить. Надо быть осторожными.
Да, надо держать ухо востро, мрачно думал он, ведя Милешкина и лавируя между деревьями. Сначала ноги старшины чуть ли не волочились, потом он немного ожил и стал более твердо переставлять их по грязи.
— Вы дрожите, — сказал Кузнецов Милешкину.
— Смотри по сторонам, — оборвал его Уточкин.
Напрягая зрение, он пытался разглядеть среди деревьев хоть кого-то из своих. Если они на самом деле откроют с перепугу огонь, винить в этом будет некого, кроме самого себя. Ведь кто пошел с ним? Тыловые крысы, привыкшие протирать штаны, сидя в наружке и надеяться на помощь. Но вот они в диких горах Кавказа один на один с противником, и помощи ждать неоткуда! Еще удивительно, каким образом они продержались до сих пор. Не надо было вести сюда этих людей. Следовало подождать Болховитинова. Он полагал, что еще боеспособен и крут, но теперь ясно, что за годы жизни в Москве оброс жирком. Вывод — к бою не годен.
* * *
Лихорадочное возбуждение, всепоглощающее чувство торжества и ярости овладело ею, когда она обнаружила пятерых, отбившихся от основной группы. Она была бесшумна и незрима в скалах, а глубоко внизу, на тропе противоположного склона среди осыпи, двигались ее враги. В линзе оптического прицела они были вроде безликих насекомых. Прижимая к щеке приклад винтовки, Фатима одного за другим ловила их в дрожащее перекрестье голубой оптики прицела.
Окончательно выбрав мишень — идущего впереди высокого сутулого человека, она дулом винтовки неторопливо и уверенно проследила последний путь своей жертвы. В эту минуту ее руки плечи и глаза соединились с оптическим прицелом и ружейной механикой в единую систему, наполовину из органики, наполовину из металла. Секунду-другую, напрягая зрение, она смотрела в визир. В ритме пульса голова и грудь жертвы, как маятник, то уходила из поля зрения, то вновь появлялись в перекрестье, затем, наконец, она мягко спустила курок — и в ту же миг маятник упал, а остальные разлетелись в разные стороны как шарики ртути, когда уронишь банку на пол…
Прежде чем эхо выстрела успело вернуться от склонов гор и умолкнуть, все те, кого пуля не тронула, кинулись в укрытие, мгновенно исчезли в зарослях соснового стланика среди камней и за скалами. Видеть это было так смешно, что Фатима непроизвольно хихикнула и опустила винтовку.
А там, внизу, посреди этой разбитой банки с ртутью мало-помалу развеивался дымный знак
