Андрей Воронин - Ордер на возмездие
– В деле будет видно, – ответил Ибрагим. Сундуков взглянул на часы. В запасе оставалось еще минут пять, чтобы вернуться в офис «Своего круга» к намеченному времени.
– Продолжать? – выдохнул Толстошеев.
– Да, – даже не глядя на иорданца, ответил Сундуков, продолжая играть в то, что араб не покупатель, а эксперт. – Но только смотри, – владелец «Своего круга» погрозил указательным пальцем перед лицом Матвея, – остальные изделия должны быть переданы за городом, а не в твоем автосервисе.
– Я понимаю… но они сумасшедшие. Дай им волю, они на плечах через весь город этот ящик тащили бы!
– Предупреди, раз они непонятливые. Но мне кажется, понятия в них больше, чем в тебе. Они о своей безопасности пекутся, а не о твоей.
– Когда деньги будут? – шепотом спросил Матвей, склонившись к уху Сундукова. – Они только из рук в руки готовы передать.
– Не бойся, – усмехнулся Сундуков, – за одну штуку я с тобой исправно рассчитался, рассчитаюсь и за остальные. Ты только на пейджер мне информацию сбрось, и все будет в ажуре. Ребята довольны остались?
– Еще бы! Сто тысяч на ровном месте поднять!
– Все, поехали, некогда нам, – и Сундуков с Ибрагимом оказались в темном грузовом отсеке микроавтобуса. За ним даже никто не проследил, мало ли машин выезжало из автомастерской.
Операция повторилась в обратном порядке. В филиале Сундуков с Хасаном пересели в грузовой фургон, и тот привез их в подземный гараж «Своего круга».
Когда мужчины вошли в комнату для отдыха, Сундуков взглянул на часы.
– Управились, ни минуты лишней не задержались, – он открыл дверь и зашел в кабинет.
– Хороший у тебя коньяк, – громко сказал Ибрагим.
– Плохого не держим.
– Жаль, что мне только нюхать спиртное можно, – ответил иорданец, – религия запрещает.
Еще немного поговорили о строительстве мечети, обсуждая вполне реальные проблемы, которыми занимались сотрудники «Своего круга».
Как бы невзначай Сундуков вновь упомянул о тульских и серпуховских складах, после чего резко увел разговор в сторону, будто проговорился.
Вскоре они расстались.
* * *На этот раз Мишаня с Комбатом оставили джип «чероки» в квартале от автосервиса. Порубов шагал, забросив на плечо легкий полиэтиленовый мешок с десятью пачками долларов, в одной из которых не хватало тысячи, Комбат шагал рядом.
– Ну его к черту, в ворота стучать, – предложил Комбат, останавливаясь возле кирпичного забора, поросшего у подножия травой, неожиданность – залог успеха в атаке.
Выискав впадину от вывалившегося кирпича, Комбат поставил в нее ногу и взглянул на территорию автосервиса. Прямо под забором стоял покореженный, проржавевший остов «опеля», такие иногда выставляют возле постов ГАИ, чтобы пугать любителей быстрой езды.
– Порядок, – бросил Комбат Порубову через плечо и, почти не поднимая головы, перемахнул с забора на то, что еще год назад было сверкающей лаком машиной.
Порубов последовал за командиром. Вдвоем, лавируя между машинами, они пробрались к вагончику Толстошеева. Тот сидел за письменным столом и с ожесточением нажимал кнопки калькулятора.
– Сейчас мы ему дебет с кредитом сведем! – прошептал Комбат и подмигнул Мишане.
Никто из слесарей и механиков даже не заметил, как двое пришельцев забрались в вагончик, служивший хозяину мастерской-офисом. Комбат не стал прикасаться к дверной ручке, посчитав это в сегодняшней ситуации неуместным. Он распахнул дверь, ударив в нее ногой. Дверное полотно ударилось в стеллаж, в котором жалобным звоном отозвались пустые бутылки.
Они стояли рядом, плечом к плечу, Комбат и Порубов, оба одинаково грозные.
– Здорово, вредитель! – мрачно произнес Комбат и перевел взгляд на пакет с надписью «Универсам Юбилейный» в своих руках.
Толстошеев не стал рассуждать, в нем сработал инстинкт. Он чувствовал, когда его собираются бить. Путей к отступлению не оставалось, единственный выход прикрывали бывшие десантники. Он выскочил из-за стола и метнулся к узкой двери – там располагался его хозяйский туалет, все же остальные пользовались удобствами на улице.
Толстошеев успел укрыться, звякнула защелка. Он с ужасом уставился на маленькое, да еще вдобавок по его собственному распоряжению зарешеченное окошечко. Он вскочил двумя ногами на унитаз, распахнул форточку и принялся изо всех сил рвать надежно привинченную к вагону решетку. Пластмассовая крышка унитаза проломилась, и нога в дорогом ботинке соскользнула в журчащее нутро сантехнического приспособления.
Эта дверь открывалась наружу. Комбат не стал с ней церемониться, ударил ногой ровно в центр. Дверца слегка прогнулась, а затем, спружинив, отлетела в кабинет. Толстошеев жалобно завыл, пытаясь вырвать застрявшую в унитазе ногу.
Комбат сгреб его в охапку и рванул на себя. Ботинок остался в унитазе, и если бы Толстошееву хватило сил не разжать пальцы, то он лишился бы рук.
– Ты, урод! – заорал Комбат, – кинуть нас вздумал?!
– Я… да вы что, ребята… – озираясь по сторонам, тараторил Толстошеев. – Я же все как положено…
– Чего ты с ним разговариваешь, – проговорил Порубов, – кончать его надо!
От такой хладнокровной откровенности Толстошеева бросило в дрожь. Он не понимал, с какими претензиями прибыли к нему Рублев и Порубов, но нутром чуял, претензии серьезные и малой кровью он не отделается.
– Нельзя нам его сейчас кончать, – тихо отвечал Комбат и рявкнул в самое ухо владельца автосервиса. – Где граната?
От растерянности Матвей указал на приоткрытый сейф. Мишаня подбежал, вытащил гранату, лежавшую на верхней полке, и запал с чекой с нижней.
– Сделай, как в прошлый раз.
Мишаня ввернул запал и вытащил чеку. Затем сунул гранату в руку Толстошееву. Тот инстинктивно сжал вмиг похолодевшие пальцы.
– А теперь получай, – Комбат, широко размахнувшись, заехал Толстошееву в челюсть. – Только запомни, урод, если обрубишься, граната выпадет и взорвется. Мы-то выскочить успеем, а ты – нет.
У Матвея потемнело в глазах, но ужас оказаться разорванным в клочья гранатой заставлял его ни на секунду не закрывать глаза.
– Пока, урод, я тебя пожалею. Ты еще дешево отделался. Где «Игла»? – и, спросив это, Комбат сжал в пальцах плечо Толстошеева.
Тот взвыл от боли, чувствуя, как немеет рука, как делаются непослушными пальцы, в которых зажата граната.
– Где «Игла»? – повторил вопрос Комбат,. не дождавшись ответа, и чуть сильнее сдавил пальцами худое плечо.
– Я сейчас гранату выроню, – запричитал Матвей Толстошеев.
– Выронишь, – спокойно констатировал Рублев, – если, конечно, не скажешь, где «Игла».
– Там же, в боксе!
– Не врешь?
– В подвале, за железной дверью! – не выдержал Толстошеев, чувствуя, как понемногу отходит рычаг боевой гранаты.
Комбат ослабил хватку, и Толстошеев что было силы сжал пальцы. И если бы граната была лимоном, он выдавил бы из него весь сок без остатка.
– Ключ у тебя?
– Да, в кармане.
Рублев запустил руку в карман куртки Матвея и вытащил связку.
– На нем два надпила, чтобы в темноте не спутать.
– Веди. А ты, Мишаня, подгони джип.
«Боже мой, опять этот джип! – бестолково соображал Толстошеев. – Сто тысяч долларов чужих отдал, а они „Иглу“ забирают! Мне же голову открутят!»
Он чувствовал: просить о пощаде бессмысленно. Мужики попались решительные, и если уж собрались что-то делать, то доведут до конца. Порубов словно ходил по территории собственных складов, подошел к воротам, распахнул их, быстрым шагом отправился за машиной. Никто из работавших в автосервисе и не подумал закрыть ворота, раз отворил человек, значит, ему надо.
Комбат вел Толстошеева, держа за локоть. Вернее, это со стороны казалось, что он его держит, Комбат сжимал в пальцах сустав так, что еще немного и тот разошелся бы. Ни жив ни мертв, Матвей боялся сказать хоть слово.
Зашли в бокс, спустились в яму. Матвей указал взглядом на навесной замок. Комбат одной рукой легко управился с ним, заглянул за дверь, включил свет. Толкнул Толстошеева в спину. Тот буквально припечатался к кирпичной стене и испуганно повернулся, ожидая удара.
– Ты мне сразу не понравился, – констатировал Рублев, – гнилой ты человек.
– Вы… вы… – заикаясь, причитал Толстошеев, – ящик заберете?
– Не только ящик, а и то, что в нем тоже.
– Мне же голову оторвут!
– Твои проблемы. Раньше думать надо было.
Мишаня загнал джип в бокс. Стало понятно, что вынести ящик смогут только двое.
– Мы с тобой, мужик, еще по справедливости поступили, – говорил Борис Иванович Рублев, привязывая Толстошеева к толстой трубе буксировочным капроновым тросом.
– Вы куда?
Не говоря ни слова, Порубов поставил на бетонный пол перед Матвеем полиэтиленовый пакет и отвернул края. Толстошеев ни черта не понимал: перед ним лежали десять пачек долларов, те самые, которые он отдал за «Иглу».