Александр Бушков - Пиранья против воров
А это было неправильно. В полузабытые советские времена такие дома строили, не мудрствуя. Планировка всех без исключения квартир, расположенных друг над другом, с первого этажа и до последнего, повторяла друг дружку, как горошины из одного стручка. В Лариной квартире просто-таки обязана отыскаться т р е т ь я комната!
Глухая стена – или только кажется глухой? А что до зеркал – то с ними иногда происходят хитрые метаморфозы...
– Вот оно что! – вслух сказал себе Мазур. – Так вот оно что! Исчезла заноза – то бишь нерешенная загадка. Доминошки продолжали укладываться в коробку, идеально подгоняясь друг к дружке... Умно! Ах, умно...
Хозяин робким писком напомнил о себе.
– Значит, не было скандала с ломаньем мебели? – громко спросил Мазур. – Наврали все? Ну ладно, на сей раз ты у меня выкрутился – но смотри, глаз не спущу...
Уже не обращая внимания на просиявшего мужичонку, он резко повернулся и покинул квартиру, на цыпочках спустился вниз.
* * *...Неизвестный автор эпистоляра описывал все с поразительной точностью. Мазур довольно быстро отыскал и дачный поселок, и необходимый поворот на грунтовку. Оставил машину там, где и советовал аноним – на асфальтированном пятачке у запертой шашлычной с веселенькой вывеской «Гостеприимный Ованес». Забрал из салона видеокамеру в футляре – с которой довольно быстро научился обращаться – огляделся и использовал нехитрый прием, именовавшийся «раствориться в лесной чащобе».
Чащоба, окружавшая поселок, была девственно нетронутой – кусочек тайги, на котором были прихотливо разбросаны дачи, в основном солидные, кирпичные, окруженные высоченными заборами, из-за которых бдительно побрехивали, судя по басовитому лаю, немаленькие волкодавы.
Та, которую он искал, нашлась тоже довольно быстро – судя по внутреннему забору, аккуратненько делившему участок пополам, принадлежавшая двум хозяевам. Собачьего бреха оттуда не слышалось – Мазур долго кружил вокруг меж могучих сосен, усердно притворяясь праздно болтавшимся новым русским, благо одет был соответственно, да и мобильник держал напоказ. Расчет был простой: это при виде бича случайно углядевшие такового обитатели начнут нервничать и принимать меры, а прилично одетый субъект с телефоном внимание если и привлечет, то связываться с ним не будут – кто его знает, может, он такой какой-нибудь...
Вокруг, на ближних подступах к даче, засады Мазур не обнаружил – он мог утверждать это со всей уверенностью. Расчетное время близилось, и он понял, что пора решаться. Когда это флот отступал?
Описанная в послании калитка оказалась, как и предупреждали, незапертой. Мазур осторожненько вошел, пару секунд стоял сторожко, как волк, оглядывая двор, потом направился к крыльцу. Поднял лежащий справа кирпич – и точно, там покоился плоский желтенький ключик, идеально подходивший к замочной скважине на железной двери. Начиналось самое веселое – прыжок в полную неизвестность...
Аккуратно поставив футляр с камерой у порога, он достал пистолет, примерился и по всем правилам ворвался внутрь большой комнаты. Пусто и тихо. Отделка полностью завершена, но вот мебели что-то не видно – неизвестные жильцы пока что не торопились взъезжать в свой крошечный таежный замок.
Перемещаясь умело и бесшумно, он обошел три комнаты первого этажа, три – второго, поднялся в мансарду, заглянул в ванные и элитные сортиры. Везде одно и то же – отделка закончена, мебели нет. И, что гораздо приятнее, нет ни трупов, ни мешков с героином.
Вернувшись в комнату, описанную в письме как «каминный зал» (там действительно красовался камин с толстой мраморной доской), он без труда углядел точку, с которой следовало снимать. В глухой стене, разделявшей обе половины дома, красовалось овальное окно, примерно на той высоте, на которой вешают зеркало. За ним прекрасно просматривалась комната соседней половины – она-то как раз меблированная, с низким широченным диваном, телевизором, креслами, столиком, сервантом...
«С той стороны вас не будет видно», – безапелляционно уточнял аноним. Ну что же, постараемся поверить. Пока же полное впечатление, что это именно окно меж двумя комнатами, видимость великолепная. А на той стороне...
А на той стороне, конечно же, зеркало. Старый фокус... который, надо полагать, имел место и в уютном Ларином гнездышке? Ох, похоже. Но знать бы, кто его с ю д а направил... Вряд ли тот, кто помогал Ларе проделать с квартиркой хитрые метаморфозы, а?
Услышав мягкое журчанье мотора, он отпрянул от овальной хитрушки, подкрался к окну и встал так, чтобы его не заметили с улицы. Знакомый белый БМВ остановился у зеленых ворот соседнего двора, из него вылезла Лара, изменившаяся за то время, что они пребывали в разлуке после столь бурного свидания – теперь на ней была простенькая белая блузка, черная юбочка, волосы стянуты в «конский хвостик» по моде сорокалетней давности. Ностальгическое было зрелище, поневоле заставившее Мазура вспомнить свою давнюю, хулиганистую юность, когда именно такие девочки встречались повсеместно.
Она распахнула ворота, уверенно завела машину внутрь. Буквально через полминутыпоявилась в комнате, откуда Мазур мог ее прекрасно разглядеть. В первый миг он инстинктивно отпрянул – вот она, за стеклом, рядышком, вот-вот увидит! – но переборол себя, понял, что увидеть его все-таки нельзя, там, теперь в этом нет ни малейшего сомнения, и всамом деле зеркало. Ах, как интересно... Красотка, похоже, угодила в собственную ловушку – ее мысли и коварство кого-то другого идут параллельными курсами, как выражаются водоплавающие люди...
Лара подошла к зеркалу, мимолетно поправила волосы – Мазур, стоя прямо напротив нее, затаил дыхание – отошла к дивану, плюхнулась на него с размаху, закурила. Лицо у нее было злым, насупленным, исполненным тоскливой скуки, длинными, нервными затяжками она разделалась с сигаретой, примяла ее в пепельнице, поджала губы. На очаровательном личике по-прежнему царили такая тоска и злость, что Мазур, сам того не ожидая, сочувственно покачал головой. Но тут же выругал себя за подобные сантименты – чует сердечко, что неподходящий для сантиментов объект, право – осторожненько извлек из футляра камеру, снял колпачок с объектива, перевел переключатель света в положение «камера», поднял вверх рычажок справа, просунул ладонь в широкую петлю. Глянул для проверки в видоискатель.
Порядок. Светится белым индикатор, счетчик пленки. Можно снимать кино, аки второй Тарковский. Только чует сердце, что попахивает тут не Тарковским и не Феллини, а чем-то гораздо более примитивным, прозаическим, малохудожественным...
Краем глаза он видел в окно, как открывается калитка и к дому уверенно шагает гость. Вернее, гостья – белокурая валькирия Танечка, в джинсах и черной маечке, веселая такая, оживленная такая, можно смело сказать, сияющая такая...
При стуке распахнувшейся двери Лара волшебным образом изменилась – с лица исчезли скука и злость, словно за веревочку дернули. Вошедшую она встретила самой что ни на есть ослепительной, сияющей, сверкающей, невероятно обаятельной улыбкой – если уж привлекать собственный опыт, в точности так она совсем недавно улыбалась некоему адмиралу...
«Пора? – спросил себя Мазур. – Пожалуй что». И мысленно скомандовал себе: «Мотор!»
Нажал большим пальцем красную кнопку, потом указательным переместил чуть влево переключатель сверху, или как он там звался – чтобы камера чуть «отъехала», захватив обеих.
Приникнув одним глазом к видоискателю, печально покривил губы: ай-яй-яй... Вот каково облико морале иных наших красавиц, только что баловавших с пожилыми моряками...
И никаких тебе прелюдий и увертюр – Танечка, одним движением сбросив через голову майку, под которой ничего более не оказалось, шагнула к Ларе, обняла и впечаталась в губы столь долгим и смачным поцелуем, что даже постороннему наблюдателю моментально стали ясны две нехитрых истины: во-первых, это у них не впервые, во-вторых, определенно давно не виделись, вон как валькирия ее г н е т...
Где-то в глубинах сознания смущенно похихикивал тот его островок, что именовался ханжеским советским воспитанием, безоговорочно зачислявшим развернувшийся на его глаза процесс в число несомненных извращений развратной западной буржуазии.
Ну, предположим, советское воспитание тут и ни при чем, Мазур, как и многие, искренне считал, что красивая женщина не должна быть лесбиянкой, а должна радовать душу и тело нормального мужика, и чем чаще и изощреннее, тем лучше... Но тут уж было не до философских раздумий и теоретических изысканий – нужно работать, ощущая себя не Феллини, а каким-нибудь... как бишь его, который «Калигулу» снимал?
Танечка, уложив Лару на диван, раздевала ее со всей лаской, но с жадным нетерпением изголодавшейся. Лара закинула руки за голову, прикрыла глаза – и, что особенно возмущало мужское самолюбие Мазура (пусть и осознававшего прекрасно, как цинично его использовали час назад), на ее очаровательном личике не осталось и следа злого уныния, она, наоборот, и млела, и дышала жарко, и по фигурке своей безукоризненной водила рукой подружки, и трусики с себя стянула с таким видом, словно сгорала от жгучего нетерпения – но Мазур, видевший, с какой унылой миной она только что ждала в и з и т а, лишний раз матерно помянул про себя женское коварство, с которым так и не смог свыкнуться за всю сознательную жизнь. А параллельно прикидывал про себя кое-какие детали, аспекты и предположения – головоломка все явственнее превращалась из загадочной картинки в нехитрый уголовный романчик, можно даже сказать, в дешевой мягкой обложке.
