Михаил Нестеров - Легендарный Араб
Но с чего начать разговор, когда она услышит голос Радзянского, какие слова найти?
«Прости меня, Лев, прости бога ради!» Не к месту вспомнила вычитанную в какой-то книге фразу: «Просить прощения только у равных себе». Нет, когда ее позовут к телефону, она будет молчать, пока не услышит голос Льва. В зависимости от того, что он скажет...
Она взяла себя в руки и довольно твердо сказала:
— Я хочу поговорить с ним по телефону.
— Мне понравилось, что ты решилась сразу, не задумываясь. — Руслан намеренно усилил сарказм в своем голосе.
— Я могу говорить с ним откровенно? — спросила она.
— Мне кажется, ты торопишься, моя дорогая.
— Я просто спросила.
— Да, — ответил Руслан. Но тут же добавил, демонстрируя проницательность: — Можешь репетировать, у тебя в запасе целые сутки.
Сутки...
Целые сутки...
Это почти что вечность.
Глава 12
ЧП локального масштаба
38
Последние сутки Поляков никак не мог определиться или дать оценку своему состоянию; не в целом состоянию, а части его, словно он освободился от легкого недомогания; но особой радости или облегчения не ощутил. Эта малость не давала ему покоя, и он во что бы то ни стало жаждал докопаться до сути.
Такое с ним бывало нередко, порой он долго не мог вспомнить чью-то фамилию, хотя образ человека отчетливо стоял перед глазами. Такая уж была натура у Вадима, в такие моменты он нервничал, на ум ничего не шло, кроме того, чтобы вспомнить, словно от этого зависело очень многое; зарождалась неудовлетворенность, пощипывало нервы раздражение на непогрешимую, казалось бы, память. И когда вдруг он вспоминал, приходило то самое ощущение, слабенькое подобие свободы, тихая радость победы.
И вот это знакомое чувство, которому предшествовали умственные упражнения, снова коснулось Вадима. Как всегда, все оказалось донельзя прозаично, на время Поляков ощутил даже легкое раздражение. А все дело оказалось в Олеге Скачкове, который теперь не маячит перед глазами, от его похмельного дыхания не потеют стекла в машине, перестали гневно щуриться глаза от его вызывающих речей.
Чего ради он терпел дерзкого оперативника, выслушивал его и вынюхивал! Бесплатный пассажир, подобие охранника. Одна видимость. А была ли она нужна? На первых порах — да. Но когда впоследствии от Полякова стали шарахаться даже бродячие кошки и собаки, надобность в охраннике отпала. Хотя бы в одном.
Другое дело — Дима Валеев: молчаливый, уравновешенный, с полпинка понимающий, где нужно помолчать и быть незаметнее собственной тени, а где — проявить себя к месту вставленной репликой, шуткой, делом, наконец.
Что дальше будет с Олегом, Полякова трогало и нет. Сопьется; бывшей жене он не нужен. Только родители могут позвать сына, они вот уже второй год покоятся на местном погосте. Но прежде чем спиться окончательно, начнет трепаться собутыльникам о взаимоотношениях с начальником. Большого секрета он не выдаст, но лишние слухи — это не лишний хрен в заднице, тут не помеха, а нечто большее. Однако главным был и остается сам факт бунтарства Олега и форма, в которой проявился дерзкий, безрассудный мятеж. И еще то, что Олег сразу же поспешил к Людмиле Грязновой — плакаться или предстать перед ней в новом обличье. Поляков неплохо разбирался в людях, поэтому довольно четко представил себе тему разговора бывших супругов. Именно в минуту нелицеприятного разговора Вадим окончательно решил судьбу Скачкова. Валеев получит соответствующее указание, как только Олег отработает на старика Шерстнева.
Поляков не опасался за язык оперативника. О чем бы тот ни поведал москвичу, все так и останется между ними. Старик не дурак, но сделал опрометчивый шаг, решив пометить своим пахучим веществом чужую территорию. До некоторой степени хмельные откровения Скачкова были на руку Полякову, пусть старик знает: это в Москве он фигура, а здесь — дерьмо.
* * *Во сколько бы ни ложился Поляков, вставал он в одно и то же время — в семь утра. Шел к бассейну размером со стандартный гараж, десять-пятнадцать минут наслаждался прохладной водой, интенсивно растирался полотенцем и срывал карму, обворовывая необъятное и гармоничное небо и слизывая сливки с «Пахтанья Космического Млечного Океана». В восемь ровно он с лейкой обходил розарий, поливая кусты под корень, наведывался в крольчатник, открывал одну из клеток и гладил кролика за ушами. Общение с природой, взятой в кольцо высоким забором, поверх которого проходила колючая проволока, доставляло Полякову наслаждение. Он тщательно мыл руки от краткого соприкосновения с натурой, открывал гараж и шел в дом переодеться. Когда он облачится во все чистое, собаки во дворе встретят лаем Диму Валеева. Теперь только одного Диму, который, как всегда, отвезет начальника в кафе на Тенистую.
Поляков и сам неплохо водил машину, быстрая езда доставляла ему огромное удовольствие, но скупое, в чем-то обязывающее сознание того, что за рулем личный водитель, перекрывало то чувство наслаждения, когда нога на педали газа уходит в пол, а глаза не успевают за проносящейся мимо панорамой вечнозеленых деревьев.
Валеев выгнал «Мерседес» из гаража, когда дочка еще нежилась в постели, а жена сонно слонялась по дому. Вот этого Вадим не любил, она в такие моменты виделась олицетворением лени и буквально убивала гармонию, с которой у Вадима с семи утра наладилась невидимая связь.
— Чего ты вскочила?
Жена долго хлопала ресницами по припухшим векам.
— В туалет.
— А попозже или пораньше нельзя было сходить?
— Раньше не хотела, а потом было бы поздно.
Все: карма накрылась, молочно-космическое пахтанье прокисло. Пришлось пожалеть, что внизу не ожидает Олег Скачков, на которого можно было бы спустить кобеля, пройтись по нему, как горячим утюгом, выместить злобу, уже двойную, относительно его неопрятного вида, якобы прокуренного салона машины.
Еще минуту назад Вадим ощутил голод, он пришел по расписанию, не опаздывая ни на секунду, и вот теперь ему на смену пришло желание натощак затолкать в рот сигарету. В этом случае аппетит пропадал до самого обеда.
Жена была старше его на шесть лет, раньше Поляков этой разницы не замечал, последнее время — напротив. Он ненавидящим взором проводил ее до двери туалета, дождался возвращения, чтобы бросить последнее:
— Все? Полегчало? Теперь ляжешь спать?
Она покачала головой и невозмутимо ответила, зная, что раздражает мужа все больше; ответила так, как того заслужил Вадим — чистюля, не брезгующий ни одной юбкой, вспоминающий о жене только во сне и шарахаясь, когда действительность оказывалась не чем иным, как близостью с супругой. Надо видеть его обескураженные глаза, говорящие открытым текстом: «Чего ж я наделал-то?..» — словно застал себя во время совокупления с жабой.
— Нет, не лягу — не с кем.
— Не с кем, ты сказала?!
— Уже не помню. Знаю только, что скоро придут рабочие и в саду нужно прибраться.
— Себя не забудь привести в порядок, — зло бросил Поляков и хлопнул дверью.
«Что же такое происходит последнее время? — думал он. — Ни в грош не ставят. Сначала эта мразь Скачков, потом родная жена».
Выражение гнева на лице шефа не ускользнуло от внимательного взгляда Валеева. «Опять с женой поцапался», — правильно угадал опер.
— Куда едем? — спросил он, выезжая со двора. Обычно он останавливался и поджидал Олега, закрывающего ворота, в этот раз ему самому пришлось вылезти из машины. Когда он снова занял водительское место, еще раз переспросил: — Так куда едем, Вадим?
— На кудыкину гору! — взорвался Поляков.
На миг показалось, что за рулем изменивший внешность Олег Скачков.
39
Кафе «На Тенистой» отстояло от дороги на добрых пятьдесят метров. Впервые посещая это заведение, Радзянский отметил довольно немалую прилегающую к нему территорию, больше похожую на парк. И это опять же соответствовало месторасположению кафе, поскольку второй подъездной путь выходил на Парковую улицу, тогда как основной — на Тенистую.
Парковая улица, расположенная ниже, даже в выходные дни была не так оживленна. Она больше походила на кольцевую дорогу, охватывая едва ли не половину города. По ней проходили основные автобусные маршруты и часть междугородних рейсов. На всем протяжении можно было увидеть дорожные знаки, ограничивающие движение до шестидесяти километров в час.
Одна из второстепенных дорог выводила на небольшую площадку, часть которой предназначалась для остановки автобусов, остальная же служила парковкой для легковых автомобилей. От нее вверх уходила каменная лестница со следами мха на торцах ступеней; и чем выше она уходила, тем гуще становилось живое обрамление в виде кустов маслины и открывался вид на территорию кафе, равно как и на само здание довоенной постройки в стиле ампир: с каменными, претендующими на античность колоннами у входа и куполообразной крышей, выкрашенной в зеленый цвет.
