Анатолий Афанасьев - Монстр сдох
— Фу, Ганечка, как грубо! Ты же интеллигентный парень! Откуда такие слова?
— Где была, отвечай, — рявкнул Слепень, подпустив замысловатую матерную струю.
— Соскучился, — догадалась Лиза. — Вижу, соскучился. Сейчас я быстренько, только в туалетик заскочу...
Ночная работа черная, неблагодарная, зато оплачивалась значительно выше дневной. Длилась она, как правило, два, от силы три часа, но выматывала до донышка. По ночам заправлял Ганя Слепень, Лиза и маэстро Печенегов стояли на подхвате. Весь процесс напоминал пересортицу в мясном цехе. Ночью поступали не целиковые трупы, которые следовало приуготовить к захоронению, а сплавлялись отходы из разделочной и операционной в подвале клиники. Отходы спускали в цех по двум металлическим шлюзам, в остальное время забранным металлическими решетками — что-то вроде сливных желобов, установленных наклонно. С улицы "товар" подвозили в крытых фургонах, дюжие парни в прорезиненных комбинезонах скидывали его в желоба вилами. По одному желобу на сменщиков валилась разная мешанина: костяное крошево, комки черно-белых и розовых внутренностей, дышащих сладким дымком, отсеченные конечности; по второму поступали обезображенные тушки, с прикрепленными жестяными бирками. На бирках иногда значились имена владельцев, чаще — какие-то непонятные значки, вроде китайских иероглифов. В задачу ночной смены входило быстро рассортировать все это добро — требуху к требухе, кости к костям и так далее, — упаковать в пластиковые мешки и отправить по назначению: что-то в котельную, что-то на свалку, что-то на мясокомбинат. Работать приходилось в плотных марлевых повязках, в резиновых рукавицах до локтей, но это не избавляло от угара, ядовитого запаха и слуховых галлюцинаций. В первую смену буквально через несколько минут у Лизы так разболелась голова, что казалось, из ушей потекли мозги. Она как бы перестала сознавать, чем занята и что происходит.
Точно так же банковский служащий, имеющий дело с крупными суммами денег, очень скоро перестает соображать, какие богатства проходят через его руки.
Просто не думает об этом.
Физическая нагрузка была предельной, это тоже отвлекало от ненужных мыслей. Лиза пыталась наблюдать за своими напарниками: сосредоточенные, с блестящими от яркого пота лицами, они действовали размеренно, как автоматы. Никому не приходило в голову разговаривать. Ганя Слепень не выпускал изо рта сигарету, отчего марлевая повязка на нем то и дело подгорала, и изредка ронял себе под нос любимые матерные слова. В продолжение работы они все трое будто лишались человеческих свойств и существовали рефлекторно. Лиза чувствовала, что ничего отвратительнее, страшнее и бессмысленнее в ее жизни уже не произойдет.
Теперь она знала, что ад реален, и его земной филиал открылся в Москве.
Глава 5
МОНСТР СЕРДИТСЯ
— Слишком медленно, — пожурил Самарин управляющего. — Это не темп. Если с каждым паршивым банкиришкой столько возиться... Почему тянучка?
— Верткий очень, — пожаловался Герасим Юдович. — Концы подрубает толково. Намылился за бугор.
— Вместе с мошной?
— С остатками мошны.
— Стареешь, Иудушка. Может, на пенсию пора?
От немудреной хозяйской шутки у Шерстобитова заныла печень.
— Дозвольте Никиту подключить.
— Ох, Иудушка, ты же знаешь Никитушку. Он кроме секир-башка никаких резонов не признает. Банкира надобно сперва досуха выжать, чтобы не вертелся... Хорошо, сам займусь. Приготовь на субботу закуток в Звенигороде.
— Понял, хозяин.
— Что с этим, как его.., с хирургом-самородком?
— Затаился. Новую крышу ищет.
— Пускай ищет. Его оставим на закуску... Гляди, Иудушка, даже такой херней приходится самому заниматься. Правильно ли это?
Шерстобитов склонил голову. Чувствовал, гроза миновала...
Агата примчалась возбужденная, в немыслимом наряде — алая амазонка, кожаные штаны в обтяжку. Потащила подругу в спальню — пошушукаться надо. Кларисса была ей рада: полдня тыкалась из угла в угол, чуть от скуки не подохла.
— Твой придурок где?
— Какая разница? Деньги где-нибудь считает.
— Даже в субботу?
— У него не бывает выходных... Что с тобой, подружка? На охоту собралась?
— Можешь выйти на улицу?
— В общем, да. Но обязательно кто-нибудь следом увяжется. Ты же знаешь, Борис запретил...
— Неважно. Налей чего-нибудь холодненького.
Из личного бара со встроенным миниатюрным холодильником Кларисса достала бутылку Хванчкары.
— Красненькое сойдет? Или покрепче?
— Покрепче — после...
Агата рассказала поразительную вещь. В Москве проездом находится внучка знаменитой прорицательницы Ванды, ей передался бабкин дар. Зовут ее тоже Ванда, в честь покойной ясновидящей. Но это не все.
Молодая колдунья перещеголяла старуху и умеет не только угадывать судьбу, но за особую плату изменяет ее в лучшую сторону. Это что-то невообразимое. На Западе и в Штатах миллионеры посходили с ума, готовы отвалить любые деньги, чтобы попасть к ней на прием, но колдунья строптива, по завету покойницы избегает публичности, а в деньгах, понятно, не нуждается вовсе.
В Москву прикатила с единственной целью: немного отдохнуть. Кому придет в голову искать ее в нашей глуши. По счастливой случайности она на два дня остановилась у одного Агатиного поклонника, нефтяного магната, и тот, разумеется, сразу сообщил ей. Он уже договорился с Вандой, что та примет ее и, как минимум, погадает на картах и на змеином яде. Но Агата не какая-нибудь эгоистка, чтобы при такой оказии не прихватить с собой лучшую подругу. Ехать надо немедленно, вот и весь сказ.
Кларисса от волнения пролила вино на скатерть.
Она ни на минуту не усомнилась в правдивости Агаты, ее беспокоило другое.
— Все деньги у мужа. У меня наличными только тысяча. Мало, да?
— Придурок влияет на тебя, — заметила Агата холодно. — Ты здорово поглупела... Собирайся, поехали.
Тачка за углом.
— А как же?..
— Все уплачено, идиотка. Я же сказала — нефтяной магнат. Придется, конечно, пару раз дать ему бесплатно.
Накинули в прихожей норковые шубки, выбежали на улицу. За ними потянулся Леня Песцов, Бугин подручный — он сегодня дежурил.
— Девочки, вы куда?!
— В парикмахерскую! — на ходу отозвалась Кларисса, а Агата показала кулак — Я тебе дам "девочки", сопляк!
Уселись в серебристую Агатину бээмвешку, рванули так, что позади взметнулся дымный хвост, как у истребителя.
До Рождества оставалось чуть больше недели. Москву сковало снегом. По обочинам в грязных сугробах копошились очумелые прохожие, но улицы, слава Лужкову, расчищены и сияли, подобно лунным просекам.
Агата была адским водителем, за баранкой ничего не боялась. Быстрая езда действовала на нее успокаивающе, как добрая случка. Мощный, отлаженный движок, рассыпающиеся по сторонам кегли домов, испуганные глазки светофоров, истерический визг тормозов — это ее стихия.
— Далеко ехать? — запалив сигарету, Кларисса тряслась в восторженном ознобе.
— Звенигород, крошка! Если не остановят, за час домчим. Остановить нас некому. Держись крепче!
* * *
Леня Песцов, с трудом поспевая на "девятке" за взбесившейся серебряной блохой, связался по сотовому со своим начальником. Доложил обстановку.
— Сколько с тобой людей? — поинтересовался Буга Захарчук.
— Я один. Все очень быстро произошло, командир.
— Ах ты... — Буга выругался там смачно, что Леня невольно пригнулся. — Ладно, будь на связи. Перехвачу где-нибудь.
— Понял, Буга Акимович.
— Оглядись хорошенько. Их кто-то должен сопровождать.
— Пока никого не вижу.
— Что у тебя с собой?
— Как обычно, командир, — это означало, что Леня вооружен укороченным Калашниковым и нунчаками.
— Ничего, попозже я с тобой разберусь, — пообещал Буга, больше с сожалением, чем злясь.
* * *
Кларисса посасывала баварское пиво из банки. Динамик ласкал слух голосами Расторгуева со товарищи.
Ей нравилась группа "Любэ". В сущности, у нее простые вкусы. Ей по душе мальчики с накачанной мускулатурой, их грубоватый секс, за обедом она с удовольствием уплетала хорошо прожаренные бифштексы с луковой подливой, любила подкидного дурака и мультики, и, если признаться, этой темной густой патоке предпочла бы бутылку обыкновенного светлого "Клинского".
Умники, вроде ее собственного мужа, ее удручали. С ними чересчур много проблем, угодить им невозможно.
Прежде чем тебя поиметь, все соки вытянут погаными языками. Но Бориса она уважала хотя бы за то, что тот не делал попыток расстаться с ней. Это ее поражало до глубины души.
Машина скользила по Ленинградскому шоссе, запруженному дорожной техникой и осоловелыми гаишниками. С некоторых пор власти взялись выставлять на подмосковных шоссе ремонтные заслоны, собирать иностранных рабочих в ярко-оранжевых куртках (преимущественно почему-то турок и немцев) и укреплять угрожающие объездные знаки, на которые, естественно, мало кто обращал внимание. Вероятно, какому-то мечтательному московскому чину пригрезилось, что именно так управляются с транспортным потоком на благословенном Западе: постоянно латают прохудившиеся дороги.
