Александр Тамоников - Ритуал возмездия
С пола поднялся араб. Он нервно теребил четки:
— Нехорошо получается, один хлеб-соль кушали?
— Ты, Халиль, можешь лично не участвовать в бойне, я понимаю твои чувства и освобождаю от тяжкого греха. Твоим людям задачу поставит Боков. А ты молись за души убиенных. И утром на спецназ пойдешь.
— Это всегда готов! Я – солдат и буду воевать с солдатами!
— Ай, какой молодец, Халиль, мы – дерьмо, а ты – солдат, воин!
— Да, я – воин!
Араб не услышал злобного шипения раздраженной гюрзы в голосе Герхарда.
Уходили из дома по-одному. Когда вышел Халиль, эстонец быстро встал, приказав заместителю:
— Георг! Халиль не должен выйти из усадьбы, он может нам все дело загубить, мусульманин чертов!
— Я понял тебя, Герхард!
Ломидзе взял с собой широкий тесак, пошел следом за арабом.
Вскоре в конце виноградника раздался короткий вскрик. Его не услышал никто, кроме Герхарда, вышедшего на балкон.
Георг вернулся, доложил:
— Араб отправился к себе на родину, в долину предков, – грузин засмеялся.
— Свяжись со своими, пусть семьей Гамаевых займутся, в 0 часов, как и везде! Сам останешься со мной. Велиевых мы будем делать втроем: я, ты да Василь. Тебе с Таравкой придется заняться детьми, их у Ахмеда восемь штук, ну а самого чечена и его трех жен возьму на себя я.
— Ладно! Но за детей надо бы доплатить, а, Герхард?
— Тебе лично или вам с Таравкой?
— Василь лишний! После операции в Грузии он мне нужен. Так что доплати мне.
— Вот и заберешь при расчете его долю.
— Заметано! Мы тоже начнем в полночь?
— Да, а пока подумаем об отходе да Таравку дождемся, он своих хохлов инструктирует.
Таравка пришел через десять минут.
— Василь, твои люди знают, что делать в полночь?
— Да, я им все объяснил только что.
— Никто не залупился против?
— Нет! Моих орлов интересует сумма, а не жизни этих немытых абреков.
— Хорошо! Не в службу, а в дружбу. В углу под одеялами лежит военная форма прапорщика. А в винограднике, на выходе со двора, тело Халиля. Налетел бедный араб в темноте на нож, умер. Переодень его и оставь на месте. Одежду принеси сюда.
Таравка внимательно посмотрел на эстонца. Тот взгляда не отвел, ответив на немой вопрос:
— Ну что, Василь, смотришь? Разве я поступил неправильно? Ты же слышал, что заявил на сходке араб? Можно после этого оставлять его в живых? К тому же доля Халиля равномерно разделится среди командиров отделений. Посчитай, сколько ты заработал одним моим решением?
— Ладно! Где, говоришь, форма? Только какой из араба российский прапор?
— За цыгана сойдет.
— Хм! Цыган и прапор? Я подобное только в кино про Будулая видел, но то ж кино?
— Иди, Василь, выполняй, что тебе говорят, и возвращайся, будешь работать со мной и Георгом.
Таравка вышел, нашел Халиля, переодел араба, осмотрел его. Действительно, на цыгана похож. Достал нож, воткнул его через форму в рану, нанесенную Георгом, прямо под сердце. А то ерунда получается, грудь пробита, а форма цела. Усмехнулся. Да, цыган из араба знатный вышел! Но ничего, все одно морды им придется увечить.
Он вернулся к подельникам.
— Все в порядке, командир!
— Приляг, – предложил Герхард.
В это время в залу поднялся хозяин дома.
— Господин Милле! Я хотел узнать, нужно ли вам еще что? А то время позднее, семья ложится спать, с вашего позволения.
— Да, конечно, отдыхайте! Нам ничего не надо, спасибо и… спокойной ночи, Ахмед! Тебе и твоему семейству.
— Спокойной ночи, господа!
Ахмед тихо удалился.
Наступило молчание. Герхард, Георг и Таравка курили.
Эстонец посмотрел на часы: 23-40.
— Так, господа, обсудим план действий конкретно в доме. Георг и ты, Василь, берете пистолеты «ТТ» с глушителями и саперные лопатки. Ровно в полночь спускаетесь в детскую. Работаете быстро. Шестерых сразу мочите из стволов, двоих рубите лопатами. Ну, а я займусь Ахмедом и его женами. В 0-30 все должно быть кончено! И больше крови, больше жестокости. Это любят журналисты. Фотографии этого растерзанного русскими солдатами селения обойдут весь мир! Будете где-нибудь в обществе ахающих проституток, на море, рассматривать плоды трудов своих.
Часы на руке Герхарда пропищали полночь. 0 часов! Начали!
Ломидзе и Таравка вытащили «ТТ», привели их в боевую готовность, загнав патрон в патронник и укрепив на стволах глушители. Взяли саперные лопатки, стоявшие у стены, пошли на выход, освещая себе путь фонарями.
За время пребывания в доме они хорошо узнали его внутреннее расположение, поэтому двигались уверенно и бесшумно.
Вот и детская комната!
Наемники открыли двери, вошли в небольшую комнату.
На полу в ряд спали дети. Но их почему-то оказалось семеро. Георг с Таравкой переглянулись. Последний пожал плечами. Ломидзе пальцем указал на детей, выделив крайних: мальчика лет четырех и девочку года на три постарше.
Таравка кивнул головой, что понял.
Бандиты сняли пистолеты с предохранителей. Прицелившись, каждый выстрелил по пять раз в головы спящих детей, разбивая их мощными пулями «ТТ». Отстреляв, разошлись в стороны, к тем детям, что спали с краю. В ход пошли саперные лопатки. Отрубив изуродованные головки, забрызгав кровью и серой жидкостью постель, ставшую общим саваном для ни в чем не повинных детей, протерли ручки орудий смерти, бросили лопатки на убитые крохотные тела.
С «ТТ» сняли глушители. Закрыв за собой двери, пошли в женскую половину дома. Возможно, Герхарду там понадобится помощь.
Но эстонец в помощи не нуждался.
Держа в одной руке нож, в другой пистолет, он первым делом зашел в спальню к Ахмеду, который после любовных утех с третьей, самой пока желанной женой спокойно спал. Рядом голой лежала молодая женщина.
Герхард на минуту остановил свой взгляд на точеной фигурке шестнадцатилетней женщины. Черные волосы длинной прядью спадали с плеч, слегка прикрывая стоящую торчком упругую грудь, ноги были раскинуты в стороны, выставляя напоказ интимное место.
Желание поднялось в Герхарде, он пересилил его, дважды выстрелив в женщину: первым выстрелом прямо туда, между ног, вторым в сосок такой привлекательной левой груди.
Ахмед спал чутко. От хлопков выстрелов он проснулся, и… увидел стоящего с оружием Герхарда.
— Господин Милле…
Эстонец молча стоял, перебросив в руках пистолет с ножом, теперь в правой руке он держал широкий, острый тесак и смотрел на чеченца.
Тот приподнялся, повернул голову в сторону жены. Открыл рот в немом крике, да так и не успел его закрыть.
Милле сделал шаг к хозяину дома, наотмашь полоснул ножом по шее. Из широко раскрывшейся раны полным ручьем хлынула кровь.
Командир наемников напоследок выстрелил в голову голой женщины, сплюнул на залитую кровью постель, не стал смотреть на предсмертные судороги Велиева, вышел из комнаты, пошел по коридору. Встретил подельников. От неожиданности чуть было не разрядил в них остаток обоймы. Молча покрутил концом глушителя у виска, показал им, чтобы убирались, пошел дальше.
Комната средней жены.
Она спала, закутавшись в одеяло и забившись в дальний угол комнаты.
Герхард подошел к ней, пнул ногой.
Женщина мгновенно перевернулась на спину, будто и не спала. Ахмеда ждала, что ли?
Ее глаза расширились от ужаса, когда она увидела наведенный на нее зрачок глушителя. Крикнуть средняя жена тоже не успела.
Из зрачка вырвалось пламя, и голова взорвалась на тысячу мелких осколков, навсегда гася сознание бедной женщины.
Герхард выстрелил еще раз. Прямо в лоб. Повернулся, так же бесшумно вышел и из этой комнаты. Оставалось навестить комнату старшей жены Ахмеда, Лили.
И она не спала. Чего никак не ожидал убийца.
А дело было в том, что дочь Лили заболела и сейчас металась в жару, а мать, забрав ее из детской, сидела рядом, постоянно меняя холодный компресс на лбу одиннадцатилетней девочки.
Когда Герхард открыл дверь, женщина, не обернувшись, спросила:
— Ахмед, ты пришел? Я ждала тебя! Надо бы фельдшера вызвать, Айне все хуже и хуже. Хотя бы температуру сбить.
Кривая ухмылка перекосила физиономию эстонца.
— Фельдшер уже здесь, дорогая! И он сейчас вылечит вас обеих. Болезнь отступит, будь уверена, Лиля!
Услышав голос, не принадлежавший мужу, женщина резко обернулась, но нож по ручку вошел в ее грудь. Лиля захрипела, схватилась за рукоятку тесака, но вытащить его не смогла. Смерть уже цепко ухватила ее в свои холодные объятия. Нож выдернул Герхард, ногой оттолкнув в сторону умирающую жену хозяина дома, который приютил его. Не обращая больше внимания на женщину, убийца склонился над мечущейся в забытьи девочкой.
Она была красива. И вообще все дети Ахмеда были красивы, но эта девочка особенно. А Айне какой-то притягательный шарм придавал больной румянец и мелкие капельки пота, выступившие на лбу. Словно девочка, только что испытав неведомое ранее наслаждение первой близости с мужчиной, закрыла в истоме глаза.
