Александр Бушков - Пиранья. Первый бросок
...Ничего не было, кроме громадной, сосущей тоски. Полный стакан алкоголя, получившийся из спирта, помог, но не особенно. Он стоял у перил и пустыми глазами смотрел, как на горизонте буйствуют дикой прелестью краски заката. Подсвеченные последними лучами облака сияли розовым, золотым, багряным, золотая рябь подрагивала на морской глади, по зеленоватому небу протянулись яркие сполохи, но от этого на душе стало еще безнадежнее. На фоне этой безумной, многоцветной красы смерть друга смотрелась особенно жутко, и в голове назойливо звучала старая, еще камраньских времен, сочиненная до них песенка:
Теребит карту пальчикомвоенный атташе.Его «тюленьи мальчики» —не из папье-маше.Он им дает командочку:мол, в пасмурную раньлихой подводной бандочкойнаведаться в Камрань.Мол, спят там по утрянке...Мол, выйдет вам почет...Вот только энтот янкиНас не берет в расчет!Мы ж тоже не бумажные!Пусть платят им втройне,смогем любую вражинуприжать на глубине.Мы все на драку годные,и вновь завертит наскадриль моя подводная,глубинный перепляс...Пусть помнит мир подлунный —что мы всегда в цене,и девочка Фортунанас ждет на глубине...
А получилось совсем не так. Для Волчонка по крайней мере. Не было там Фортуны, а если и попалась, то не для него...
– Сирил, почему вы такой грустный? Такая красота...
Он обернулся, непонимающе уставился на Мадлен – она стояла под ручку с покоренным, нет сомнений, лейтенантом Ожье. Без малейшего смущения пояснила:
– Мы с лейтенантом только что сошлись во мнении, что оба считаем закат самым прекрасным зрелищем на Земле...
Мазуру пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить: для всего окружающего мира ровным счетом ничего не произошло. Наверху все пристойно, благополучно, мирно и тихо. Трупы в потаенном холодильнике... строго говоря, их как бы и нет.
– Извините,– сказал он, неуклюже отходя.– Вымотался я что-то, в собеседники не гожусь...
«Зубами грызть буду,– подумал он, нетвердыми шагами направляясь в каюту – алкоголь все-таки подействовал.– Руками глотки порву, если что...»
Глава седьмая
Заголовок для детективного романа
Правду все же говорят, что утро вечера мудренее. Утреннее настроение Мазура никак нельзя было назвать не то что веселым, но даже безоблачным, однако кое-что серьезное с ним произошло. Тоска и боль хотя и остались, превратились в часть души, в кусочек сознания. Вчера они переполняли душу так, что ни для чего другого не оставалось места, а сегодня тоскливая боль, вот странно, вот чудно, стала привычной. С ней можно было жить дальше – и даже отвлекаться на окружающее и окружающих, не испытывая при этом стыда. Наверное, так чувствуют себя люди, потерявшие руку или ногу, когда рана окончательно заживет. Нет больше руки, но жизнь не кончается...
Вяло позавтракав в столовой, поскольку устав требовал от всех регулярного приема пищи, без коего солдат не солдат, Мазур пошел на палубу проветриться. С похмелья он не маялся нисколечко, он вообще особо этим не страдал.
Обретавшийся у борта полицейский, тот, что помоложе, сразу вызвал в офицерской душе Мазура жгучее желание часок погонять разгильдяя на строевых занятиях и отжиманиях. Обормот прислонил свою английскую автоматическую винтовку к перилам так, что она запросто могла вывалиться за борт при самой легонькой качке. Мазур сдержался, конечно,– в его задачу не входило воспитывать местных раздолбаев, к тому же даже и не солдат...
Он заинтересовался другим – загадочными манипуляциями парня в синем мундире с широкими красными погонами. Всецело поглощенный своим непонятным занятием, полисмен не видел вокруг никого и ничего. Слегка перегнувшись за перила, он доставал щепоткой из нагрудного кармана нечто напоминавшее короткие и кривые сушеные корешки, посыпал их коричневым порошком из обычного аптечного пузырька темного стекла, потом, покачав образовавшуюся смесь в горсти, развеивал ее за бортом, что-то старательно шепча. Закончив процедуру, повторял все снова и снова.
Мазур подошел, громко ступая, встал рядом и хмуро сказал:
– У вас, того и гляди, винтовка за борт булькнет.
– Да что вы, сэр, волнения никакого, корабль не качает...– мельком глянув на него, отозвался полисмен.
И преспокойно, без малейшего смущения или неловкости, развеял в воздухе очередную порцию загадочной смеси. Старательно шевеля губами, проводил взглядом достигшие воды корешочки, не спеша полез тремя пальцами в карман.
– Что это вы делаете? – спросил Мазур.
– Беду отгоняю, сэр. От нас от всех, от корабля...
– Это какую?
Темнокожий парень старательно проверил карман, но там почти ничего уже не осталось. Отправив за борт последнюю, скудную порцию, полисмен понизил голос:
– Сэр, там, в море, живет большой музунгу...
Он показал почти что в том направлении, где в двух кабельтовых[4] от судна работала на дне группа – причем на поверхности моря, конечно, ничто не выдавало их присутствия.
– Это еще кто? – без особого интереса спросил Мазур.
– Большой музунгу, сэр. Чудище. Если рассердится, может даже большой корабль, как этот, уволочь на дно. Руки у него длинные...
– Понятно,– пожал плечами Мазур.– Деды дедов и отцы отцов вам заповедали опасаться большого музунгу...
– Сэр, не стоит смеяться. Музунгу не делает разницы меж белыми и черными, смуглыми и бледными... Любого, кто его разгневает, он утащит на дно.
– Да кто он такой? – спросил Мазур.– Морской змей? Спрут?
– Большой музунгу – это большой музунгу, сэр. Он – чудище.
– Кто-нибудь его видел?
– Те, кто его видел, сэр, уже никому и никогда об этом не расскажут. Хорошо, что вы не ищете золото...
– Это почему? – насторожился Мазур.
– Старики говорят, там много золота,– он снова указал почти в ту самую точку, где трудилась группа.– С незапамятных времен. Пираты оставили. Только никто за ним не станет нырять, потому что большой музунгу рассердится. И заберет к себе.
«Видел я твоего музунгу, парень,– подумал Мазур тоскливо.– Только на вид он самый обыкновенный, как мы с тобой, в гидрокостюме и с дыхательным аппаратом, и готовили его не в мифологической стране Чамбу-Мамбу, а в Литтл-Крике, это если для Атлантического флота, или в Коронадо, штат Калифорния,– для Тихоокеанского. Один такой музунгу у нас под ногами, в холодильнике, только ты его не увидишь никогда и не узнаешь о нем вовсе...»
– Не верите, сэр?
– Да что-то не особенно...
– И зря,– убежденно сказал полисмен.– Большой музунгу не любит, когда в него не верят...
«И хрен с ним»,– подумал Мазур. Он, как и многие моряки, давно знал, что в море встречается много загадочного, не вошедшего ни в какие энциклопедии и не признанного ученым миром. Вот только если и есть это загадочное, то – в пучине. На малых глубинах ни легендарные морские змеи, ни не менее легендарные Великие Кракены пока что не появлялись – по крайней мере, надежных свидетельств тому нет. Дохлых, бывало, на мелководье выбрасывало, но и с ними до сих пор не все ясно: то ли это были останки реального чудища, то ли разложение причудливо пошутило с трупом гигантской акулы...
Очень кстати поблизости загрохотала лебедка – с левого борта шустрые загорелые ученые, настоящие, старательно опускали очередной замысловатый агрегат, не подозревая, конечно, что вместе со своей штуковиной играли роль камуфляжа... При этаком шуме нормальным голосом говорить было бы трудно, и Мазур, сделав неопределенный жест, покинул знатока морских легенд. Побрел в сторону кормы, отметив, что на горизонте замаячила черная точка, заметно увеличивавшаяся.
– Кирилл!
Он обернулся. Самарин догонял его вприпрыжечку, приглаживая мокрые волосы,– значит, только что вернулся со дна.
– Интересные дела,– Лаврик говорил тихо, благо грохот лебедки уже стих.– Парни только что нашли корму. Метрах примерно в двухстах к норд-норд-осту от носовой части. У самых скал. Ничего пока не ясно, но есть версия, что фрегат на эти самые скалы и налетел. Там его и разломило, а носовая часть могла отдрейфовать чуть в сторону...
– Ну и?
– Так вот, какая-то стерва нас опередила. В одной из кают – явные и недвусмысленные следы вселенского шмона, проведенного, когда корабль уже покоился на дне. Сплошные обломки ящиков. Одно утешает: проделано это, судя по состоянию интерьера, довольно давно. Годы и годы назад. Аквалангистами, несомненно.
– Интересные дела,– сказал Мазур вяло.– Дракону доложили?
– С сей высокой миссией я сюда и прибыл. Дракон, конечно, рвет и мечет. Обидно ему, как любому на его месте. Смекаешь, почему?
