Сергей Самаров - Первый к бою готов!
Мовсаев теперь недолго думал, он был раздражен и готов был сорвать зло на мне.
– Звони своему полковнику... Пусть он срочно связывается с Цоголовым... Ваше командование на смех подняло наши списки... Они не хотят вас менять... Скажи, что, если списки не утвердят, мы всех вас расстреляем... По одному в день... Нам наши люди нужны, а вас просто так кормить мы не намерены...
Он протянул мне трубку, а сам стал резкими нервными нажатиями кнопок набирать номер.
На этот раз дежурный попался знакомый, стал вопросы задавать, и мне пришлось повторить, что я звоню из плена, и попросил быстрее соединить с Батей. Я умышленно назвал так полковника при Мовсаеве, чтобы подтвердить то, что сказал три дня назад. Не то он в самом деле заподозрит, что я сын полковника, тогда уж добра вообще не жди, и требования по моему обмену будут в несколько раз завышены. Конъюнктуру рынка чечены чувствуют носом и всегда знают, где можно урвать лишний кусок...
– Как дела, Леня? – сразу спросил полковник.
– Здравия желаю... Вот тут Мовсаев говорит, что наше командование списки для обмена не утверждает...
– Я в курсе... – сказал полковник мрачно. – И это даже не командование... Это решение идет свыше... Менять будут военнопленных на военнопленных... А Мовсаев желает в обмен на вас получить осужденных по серьезным уголовным статьям...
– Тогда никакого обмена не будет! – сказал в микрофон Мовсаев.
– Держитесь там, Леня... – полковник словно бы и не слышал слов чечена. – Обмен будет только равноценный...
Мовсаев раздраженно отключил телефон и крикнул караульного.
– Уведите...
Я вида не показывал, как расстроен сообщением. И очень боялся, что на прогулке станет что-то известно солдатам. Стало же им известно, что готовится обмен, может кто-то и новую весть разнести. Но прогулку в этот день не проводили... И больше не проводили вообще...»
* * *Я отложил тетрадь и встал, чтобы сходить на кухню за новой бутылкой.
– А тебе не хватит? – спросил Онуфрий.
– Не волнуйся, у меня еще есть... – отшутился я.
– Дружище, я и так уже половину твоих слов не понимаю... Язык у тебя на множество узелков, похоже, заплетается...
– Тогда сам читай, – справедливо предложил я. – Я уже устал...
– Тебе надо пить бросать...
– Брошу... Брошу пить, куплю себе хорошую машину... – я готов был в грудь себя кулаком ударить и поклясться, что так и сделаю.
– Чем тебе твой «Патрол» не нравится?
– Нравится... – сказал я с высоким пафосом. – Но это в народе не поймут... Я себе хорошую «жучку» куплю... «Десятку» или «Калину», и буду таксистом работать... Тогда и пить не потянет... Это точно...
– Да... «Патрол» только для дальних рейсов по пересеченной местности... Таких рейсов много не выпадает... – Онуфрий встал. – Пожалуй, я не буду тебе мешать уставать... У меня сегодня настроение не пьяное... Поеду-ка я домой, посмотрю, что там после обыска творится... Тебе проще, тебе только в одной комнате порядок наводить... А мне аж в трех... Домработница только послезавтра появится... А до послезавтра в таком бардаке жить – это выше моих привычек...
– Скромнее существовать надо... – дал я деловую и одновременно духовную рекомендацию, но отговаривать не стал, видел, что Онуфрий слегка не в настроении. – Выпить захочешь, приезжай... Я тебе, чесс-слово, всегда рад...
– Да... Но ты сегодня уже, кажется, не читатель. Дай мне тетрадку на ночь... На похоронах верну, обязуюсь...
– Бери... Я уже до завтра начитался...
* * *Онуфрий ушел, а я, совершенно не испытывая при этом жалости и сочувствия, основательно отругал себя за крепкую голову – всегда завидовал людям, которые стакан жиденького вина высосут и сразу спать ложатся, да еще до кровати, случается, натуральным образом на четвереньках добираются... А тут пьешь и пьешь, как в унитаз выливаешь, и все мало... Но крепкая голова дается от природы, и сменить ее человек самостоятельно не в силах. Впрочем, не самостоятельно, кажется, тоже... Слышал я об операциях, когда руки или ноги пришивают... Вот о том, что пришивают голову, слышать не доводилось... И слава богу... На врачей надежды мало, они могут по ошибке и чужую пришить... Недавно в газете читал... В Америке женщина только родила второго сына, и на четвертый день после родов ее переводят в другое отделение и отрезают ей и руки, и ноги... И только на следующий день хватились, что операцию сделали другому человеку. Надо было проводить ампутацию женщине с похожей фамилией, у которой какая-то инфекция в гангрену перешла... А если так вот врачишки голову пересадят не ту... Нет, врачам, как и ментам, я не верю... Нашим врачам тем более...
Я заглянул в ванную комнату, посмотрел на свое отражение. Отражению верить можно, оно к врачам и к ментам отношения не имеет... Иногда с ним и поговорить можно, и выпить... Но сегодня оно не слишком хорошо выглядело, и я решил отражение временно не спаивать. Пусть отдохнет, а я один с задачей справлюсь...
И – начал усердно справляться...
Время как-то потерялось, где-то плавало отдельно от реальной жизни за столом, и я не ощутил, сколько я справлялся с задачей. Только когда звонок в дверь раздался, я на часы посмотрел. Половина первого...
Похоже, Онуфрий испытал все-таки желание выпить в хорошей компании... Больше в это время ко мне никто прийти не может... Но я все же взглянул в дверной глазок. И очень удивился, увидев знакомое лицо, которое никак не ожидал увидеть перед своей дверью...
Дверь я не просто открыл, я ее гостеприимно распахнул, но передо мной, к удивлению моему, стоял другой человек и держал в руках пистолет. Мысль мелькнула – хорошо, что я, торопясь выпить основательнее, забыл снять бронежилет, и хорошо, что Онуфрий именно бронежилет скрытого ношения пожелал купить, который под свитером и не видно...
Но тут же сообразил, что глушитель навернут на старенький пистолет «ТТ»... От этого пистолета бронежилет не спасает...
Выстрелы прозвучали глухо...
Один за другим...
Потом более громко упал на пол брошенный убийцей пистолет. Все соответствует законам жанра... Это было последним, что я услышал и подумал...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1. ОНУФРИЙ
Я сам затрудняюсь сказать, откуда у меня взялось такое беспокойство. Опять, что ли, чутье волчье... Но просто сидеть на месте возможности не было. Обычно, выпив, я за руль не сажусь. Даже столько, сколько сегодня, выпив... Два раза – рюмка и половина рюмки... Я и пить-то не хотел, вообще не хотел, но решил выпить, надеясь, что это меня слегка расслабит. Не расслабило... Наоборот, только острее стало ощущаться беспокойство. И, самое неприятное, я никак не мог понять, откуда это беспокойство подкрадывается, что оно может означать и чем, в конце-то концов, грозит...
В этот раз я сел за руль и поехал. На мое счастье, навстречу не попалось ни одной патрульной машины ГИБДД. Хотя время было уже позднее, но я все же позвонил в дверь дяде Леше и, к его удовольствию, дал ему и собаке возможность заработать еще пятьсот рублей. Не хотелось на свою стоянку ехать... Беспокойство меня утомило, да и без того я был в таком состоянии, что мечтал быстрее до кровати добраться.
Внешний вид моего скромного жилища удручил бы целую бригаду добросовестных уборщиков. Меня удручил сильнее, чем целую бригаду. Во время самого обыска я находился, понятно, в некотором состоянии аффекта, и тогда как-то не до удрученности было, хотя сказать, что я сильно волновался при задержании, тоже было нельзя. Я был в себе уверен...
Заниматься уборкой и даже самым малым наведением порядка я конечно же не стал. Просто прошел в спальню, разделся и хотел на сон прочитать несколько страниц из тетради капитана Петрова. Раскрыл, как и Волк, на первом попавшемся месте и начал читать... И очень скоро понял, что не улавливаю смысла прочитанного, потому что в голове выстраиваются собственные воспоминания...
* * *...Мост казался тогда необычайно длинным... Уже через два месяца, переходя этот мост под обстрелом, я буду удивляться, почему он показался мне таким длинным... Мост как мост... Обычный... Мы стояли перед ним и поддерживали под руки капитана Петрова. Напоследок его одного из всех на допрос водили. Уж от всей души постарались... Леонид Михайлович дышать уже почти не мог – так избили... Мы стояли перед мостом и ждали. Автобус с той стороны еле-еле полз... Не бывает в природе автобусов, которые так медленно ползают... А тут еще эти журналюги иностранные... Суетливые, вертлявые, с подпрыгивающими походками, все как один умывались, кажется, не чаще, чем мы в плену... С тех пор я всех журналистов, и наших, и иностранных, не могу по-другому видеть... Они всегда кажутся мне суетливыми и вертлявыми, омерзительнейшими созданиями, которые для того только и созданы, чтобы пленных мучить... Чтобы мешать им быстрее до своих добраться... Хорошо еще, что Мовсаев только съемку разрешил и не разрешил брать интервью... Я бы на каждый вопрос плевком отвечал...
Об обмене все же договорились, хотя и не сразу... Уже потом мы узнали, что, получив отказ по предложенным им спискам, Мовсаев, недолго поколебавшись, предъявил новые требования. Теперь он хотел получить оружие и деньги. В поставках оружия было отказано сразу, вопрос о деньгах еще обсуждался, когда на Мовсаева насели родственники пленных... Наши все-таки постарались и каким-то образом распространили среди мирных чечен списки пленников, уже подготовленных для обмена. Создали что-то типа утечки информации... Это всегда хорошо действует... Родственники зашевелились... И Мовсаев сдался под их напором...
