Андрей Воронин - Пророк
– Зачем вылез, придурок? – ожесточенно выпалила женщина. – С тобой так всегда!
– Заткнись! – крикнул Лазарев, понимая, что машину у него отобрали. Что за солдаты, откуда они взялись? Даже лиц их не успел толком рассмотреть. – В город, быстрее!
От города их отделяло километра полтора. Семен Лазарев трусцой побежал в сторону Ельска.
Жена едва поспевала за ним, выкрикивая в спину проклятия и понося мужа:
– Я знала, что ты придурок. Так у тебя все могут забрать. И меня могли убить, а ты бы даже не заступился.
– Жалко, что тебя не пристрелили, – огрызался муж. – На похороны потратился бы и забыл!
Красные «Жигули» мчались к блокпосту, о чем водитель и пассажир не подозревали. Спецназовцы и два милиционера, дежурившие на блокпосту, услышали шум двигателя.
– Посмотри, кто там прет, – сказал сержант ефрейтору.
Ефрейтор в бронежилете и в каске с расстегнутым ремешком, вооруженный автоматом, вышел на дорогу и увидел свет фар. Шлагбаум был опущен. «Ну и прет придурок, как на пожар летит», – подумал спецназовец, глядя на две яркие точки, несущиеся прямо на него, и понимая, что машина вынуждена будет остановиться – не помчится же она на шлагбаум.
– Смотри, спецназ! – крикнул Петров, завидя блокпост и спецназовца в камуфляже.
– Проскочим, – рявкнул Корнилов, передергивая рычаг скоростей и вдавливая педаль газа до отказа.
Спецназовец поднял автомат.
– Тормози, – пискнул Петров, втягивая голову в плечи.
Корнилов не выдержал. Когда до шлагбаума оставалось метров пятьдесят, он резко затормозил. Взвизгнув шинами, «Жигули» застыли у шлагбаума. Еще один из спецназовцев вышел из бетонной коробки посмотреть, кто это так носится на рассвете, кто резину не щадит. Стекло со стороны Петрова было опущено.
– Куда едем? – еще не рассмотрев, кто сидит в машине, сказал ефрейтор и заглянул в салон «Жигулей».
Он увидел двух солдат, и его сердце сжалось от недоброго предчувствия. Короткая автоматная очередь отбросила ефрейтора спецназа и он, окровавленный, с двумя пулями в голове, рухнул прямо на дорогу. «Жигули», сбив шлагбаум, рванули вперед. Спецназовец, стоявший на крыльце, выхватил из кобуры пистолет и, держа его двумя руками, несколько раз выстрелил в удаляющуюся машину. Через три минуты блокпост номер четыре поднял тревогу. А «Жигули» мчались, все больше удаляясь от Ельска.
– Суки, хотели нас остановить. Наверное, уже знают, что мы Пятакова грохнули. Пытались задержать, – говорил рядовой Корнилов, вцепившись руками в баранку.
Автомат лежал у него на коленях. Петров нервно курил, он уже не возражал против того, что «мы», а не один Корнилов грохнули капитана.
Руки у него тряслись. Пять минут тому назад и он застрелил человека. Страха уже не было, осталось лишь возбуждение, невероятно злое.
Петров готов был перестрелять весь мир, всех, кто попадется на дороге. Такое же состояние было у Корнилова.
Вытряхнув содержимое из лежащих на заднем сиденье сумок, Петров радостно закричал:
– Игорек! Водка есть и папиросы! Мы спасены.
Водка ребятам была нужна, чтобы снять возбуждение. Они на ходу выпили одну бутылку прямо из горлышка, вторую оставили на потом.
Километров через тридцать мотор заглох.
– Что за черт? – Корнилов выскочил и осмотрел машину. Он увидел несколько пулевых отверстий. Что именно пробито, уже не имело значения. – Собирай жратву, Петров, – приказал Игорь.
Бутылку водки, хлеб, колбасу, папиросы, какие-то лекарства, приготовленные семьей Лазаревых для престарелых родителей, солдаты забрали вместе с сумкой. Они долго не размышляли, куда податься. По дороге идти смысла не имело. Засекут вмиг. Они двинулись в лес. Машина осталась стоять посреди шоссе с распахнутыми дверцами.
К девяти часам утра в Ельске уже знали – убит очередной ОМОНовец, дежуривший на блокпосту на московском шоссе. А вслед за этой еще одна новость – убит капитан Пятаков, совсем недавно отпраздновавший тридцатипятилетие.
Расстрелянного Пятакова обнаружили под грибком на складе ГСМ неподалеку от монастыря. Картину происшедшего восстановили, в общем-то, быстро. Солдаты из наряда, дежурившие в части, сообщили, что капитан Пятаков куда-то отлучился, не поставив их в известность куда, только распорядился, чтобы его по пустякам по рации не беспокоили. К утру они все же пытались связаться с ним, но начальник караула не отвечал. Обнаружили труп Пятакова, когда сменяли посты после развода.
Вот тогда ракетчики, спецназовцы и местная милиция объединили свои усилия. Стало ясно, кто убил. Бригада спецназа была поднята по тревоге. Все получили бронежилеты, оружие, и колонна КамАЗов выехала из города.
Несмотря на то что происшедшее было прозрачно, – и предыдущее убийство, и сегодняшнее народная молва связала в одно целое, – н№кто и не подумал снять с Леонарда обвинения в убийствах. «Значит, он не один, пидар мокрый, людей убивал. Их целая банда в городе. За своего мстят. Леонард – поляк. Польша, она в НАТО вступила. Запад за Чечню. Вот они наших и мочат одного за другим».
Весь Ельск переживал случившееся как очередную трагедию. Но в городе нашелся человек, обрадовавшийся этому событию. Он был журналистом. Самая большая радость для журналюг – это когда в городе объявляется маньяк, кровожадный и безжалостный, которого, несмотря на все старания, сотрудники правоохранительных органов не могут задержать. Тут уж журналисты дают волю своей фантазии, садятся на волну и мчатся на ней, как на доске для серфинга, с истошными воплями, летят до тех пор, пока их не бросит мордой в мокрый песок. Но журналисты – народ удивительный. Оботрется, обчистится, залижет ссадины и уже назавтра чирикает совсем другое, восхваляя тех, кого поначалу нещадно поносил.
В городе Ельске из немногочисленных обитавших в нем журналистов по-настоящему выдающимся был лишь один – Олег Иванович Бобров.
В детстве ему не повезло: спрыгнув с крыши гаража, он неудачно сломал ногу. С тех пор хромал. За глаза его называли Хромым Бесом. Он собирал, впитывая в себя, как губка, всю грязь и смрад городской жизни, имевшие отношение к известным в Ельске людям. Он достоверно знал, кто, с кем, где, когда, сколько и за сколько, но до поры до времени информацию придерживал, аккумулировал. Когда же набиралась критическая масса, «сливал» ее в прямом эфире местной FM-станции.
Несколько раз его нещадно били, но Бобров был рожден героем: стойко переносил обиды и оскорбления, нанося все более изощренные удары по власть предержащим. Естественно, с этого не разживешься. Рекламодателей в Ельске – раз-два и обчелся. Кто-то продает дом, кто-то корову, кто-то старый мотоцикл. Серьезных рекламодателей, с деньгами, мэр давно нейтрализовал; погрозив пальцем директорам заводов, обязал их носить рекламу лишь в городскую газету, которая непосредственно подчинялась исполнительной власти.
Иногда Бобров писал статьи и в московские газеты. На провинциальные новости спрос появлялся, когда в столице наступало затишье, и вот тогда Олег позволял себе «приукрасить» жизнь Ельска.
Он одним из первых встретился с семьей Лазаревых. Выслушал Семена и его жену, разговор записал на диктофон. Власть, конечно же, не желала предавать скандал огласке. Как-никак, убежали солдаты, застрелив при этом своего начкара, капитана Пятакова, и вдобавок спецназовца, пытавшегося задержать машину. Сейчас велись усиленные поиски с привлечением собак.
Бобров почувствовал, что снова оседлал гребень волны, и она может его вынести к славе. Узнав фамилии беглецов и жертв, Бобров засел на телефон, обзванивая московские издания. Начинал он чисто профессионально:
– Это звонят из Ельска, журналист Бобров.
Убит еще один спецназовец. Вас интересует эксклюзивная информация?
Естественно, отвечали «да».
– Значит, в субботний номер я сброшу вам по факсу статью на пять машинописных страниц.
Зарезервируйте место.
Естественно, с предложением соглашались, потому что тема еще была на слуху, название «Ельск» в стране запомнили. По всему выходило, что загадочный снайпер продолжает действовать.
Бобров, звоня в серьезные издания, специально не уточнял, что спецназовца застрелили сбежавшие из части солдаты срочной службы, иначе бы от его услуг тут же отказались. Газеты, дорожившие репутацией серьезного издания, с началом войны старательно фильтровали информацию и отправляли в корзину все, что могло умалить достоинство армии.
Для желтых же изданий Бобров переставлял акценты: убитый спецназовец уходил на второй план, а на авансцене появлялись замученные офицерами и «дедами» два некормленых солдата, готовые за буханку хлеба убить кого угодно. О гигантских крысах, населяющих монастырские подвалы, он не упоминал. С ними Бобров уже всем надоел, из года в год описывая их как редкостных, невиданных животных, специально выведенных монахами в семнадцатом столетии.
