Дорога особого значения - Александр Александрович Тамоников
— Я все равно откажусь! — сказал Подкова. — Да и другие блатные тоже. Мы не воюем против советской власти с бомбами в руках. И если нам кто-то попытается всучить бомбу, то мы ему обоснуем, что и как. Доходчиво разъясним, что мы в этом случае — на стороне советской власти, а не на стороне фашистов. Уж мы подыщем слова, чтобы им все это аргументировать! Кем бы они ни были.
— Хорошие слова ты сейчас сказал, Подкова! — одобрительно произнес Лыков. — Правильные слова. А только… Ты откажешься, а они тут же тебя и ликвидируют.
— Это как же так? — В голосе Подковы послышалось удивление.
— Да вот так, — сказал Афанасий. — Допустим, как того же оперуполномоченного или как-то иначе. Тебе-то, по большому счету, какая разница? Для чего им оставлять тебя в живых, коль ты откажешься взять в руки бомбу? Ведь ты видел их лица, ты для них свидетель. Зачем им свидетели?
— Ну, не так я и прост, чтобы меня прирезать, — назидательно произнес Подкова, но в этой нарочитой назидательности угадывалась и растерянность. И Лыков с Раздабаровым ее уловили.
— Так ведь и они ребята непростые, — сказал Раздабаров. — Вот — зарезали оперуполномоченного. Я уже и не говорю о пятерых его осведомителях… Вот ведь какое дело! И поди гадай, кто окажется ловчее в таком-то деле — они или ты. Все мы слеплены из одного и того же теста…
— Да кто они-то? — Впервые за все время разговора Подкова повысил голос. — Политические, что ли? Бытовики? Лагерные вертухаи?
— Вот этого мы пока и сами в точности не знаем, — ответил Раздабаров. — Может так статься, что и те, и другие, и третьи. Все, кроме блатных. Вот кто к тебе подходил с разговором? Что ты прочитал на его роже и в его душе? Он бытовик? Политический? Лагерный контролер?
— Вот что, братва лихая! — с расстановкой произнес Подкова. — Вы погодите-ка со своими вопросами. Прежде мне надо разобраться. А чтобы разобраться, мне нужно знать, кто вы такие на самом деле. Только не свистите мне, что вы заключенные-блатные. Не поверю. Я и раньше не слишком доверял твоим рассказам на польскую тему, — Подкова глянул на Раздабарова, — ну, а уж теперь-то и подавно. Не походите вы по замазке на блатных, как бы вы ни старались. Ну, так кто же вы такие? Откуда взялись? Почему на вас арестантские робы?
— А сам-то ты что думаешь на эту тему? — спросил Лыков.
— Думать можно разное, — сказал Подкова. — Да только думка — это не доказательство.
— Да ведь и слова — тоже не доказательство, — возразил Раздабаров. — Мало ли что можно сказать!
— А это смотря что ты скажешь, — рассудительно ответил Подкова. — И как ты это скажешь.
— Тут-то, пожалуй, ты прав, — согласился Раздабаров и взглянул на Лыкова: — Ну что, откроемся этому проницательному дяде? Как ты думаешь? По-моему — самая пора. Время-то поджимает.
Лыков на это ничего не сказал, лишь молча кивнул.
— А вы погодите открываться! — неожиданно произнес Подкова. — Потому что тут такое дело… Если вы из НКВД, то извиняйте, говорить с вами я не стану.
— Ну да, — улыбнулся Раздабаров. — Где же это видано, чтобы блатной говорил с НКВД? Это же нарушение воровских правил и попрание воровской чести!
— Вот именно, — согласился Подкова.
— Ну, тогда тебе опасаться нечего, — сказал Игнат. — Потому что и правила свои ты не нарушишь, и честь воровскую тоже сохранишь. Ты прав: никакие мы не блатные. И даже не заключенные. И не из НКВД. Мы из СМЕРШа. Я старший лейтенант Раздабаров, он — лейтенант Лыков.
— СМЕРШ — это что такое? — спросил Подкова. — Не слышал…
— Да мы и сами услышали о нем не так давно, — с улыбкой сказал Раздабаров. — Потому что это новая структура. Расшифровывается как «смерть шпионам». Фашистским шпионам, понятное дело.
— Мы ищем шпионов и диверсантов, — добавил Лыков. — Везде и всякими способами. Вот, например, как здесь, в лагере. Оттого-то мы и знаем что к чему. То есть знаем, что в лагере обосновалось вражеское гнездо. И зачем оно обосновалось, тоже знаем. Осталось дело за малым — разрушить это гнездо. И найти тех птиц, которые его свили.
— А до этого мы воевали, — сказал Лыков. — Были разведчиками. Там нас ранило, затем попали в госпиталь, ну, а сейчас служим в СМЕРШ. Ловим шпионов.
— Вот, мы открыли перед тобой наши карты, — сказал Лыков. — А уж чистые они или крапленые — это решать тебе. Вот и решай по уму и по совести.
Подкова долго ничего не отвечал. Очень долго. Да оно было и понятно. Никогда ему не доводилось еще иметь дела с такими собеседниками. Значит, СМЕРШ… Что ж, может, оно и так. Может, и вправду эти ребята не врут. Но только что с того? И что дальше?
— И для чего же вы передо мной открылись? — наконец спросил он.
— Нам нужна твоя помощь, — сказал Лыков. — Твоя и твоих орлов-блатных. Без тебя мы, пожалуй, и не справимся.
— Помощь в чем? — спросил Подкова, хотя и догадывался, каким будет ответ.
— В поимке немецких шпионов, разумеется, — сказал Лыков. — Ну и, по большому счету, в сохранении Транссибирской магистрали в целости и невредимости.
— А уж по самому большому счету — в помощи Красной армии, — дополнил Раздабаров. — Чтобы она успешнее наступала. Сейчас весна, а весна самое подходящее время для наступления.
— А кроме того, ты поможешь нам, а мы — тебе, — сказал Лыков.
— И чем же? — прищурился Подкова.
— А ты рассуди, — сказал Афанасий. — Как бы там ни было, а побег из лагеря — это для тебя почти стопроцентная смерть. Не убьют тебя те, кто затевает побег, так выследит и убьет милиция. Или НКВД… А уж они будут тебя искать! Побег-то особенный, с политическим подтекстом. Ведь искать-то тебя будут не как простого беглеца-уголовника, а как опасного диверсанта! А это — сам понимаешь… И если тебя не убьют при поимке, то, поймав, приставят к стенке. Вот и вся для тебя разница.
— И чем же я могу помочь? — спросил Подкова.
— Вот за этим мы к тебе и пришли, — проговорил Лыков. — Есть у нас план… Вот ты послушай. Думаем, ты уже уразумел, что бежать тебе не с руки. Ну, так ты и не беги. И твои орлы-блатные пускай тоже не бегут. Объясни им, аргументируй…
— На нас не ссылайся, — сказал Раздабаров. — Кто мы на самом деле такие, об этом, кроме тебя, в лагере не знает никто. И не должны знать.
— Блатные опасаются, что не сегодня, так
