Сергей Зверев - Жиган и бывший мент
Часов до двенадцати они сидели в полной тишине в Лилечкиной гостиной и вслушивались в шум, доносящийся из соседних квартир и с Тверской.
После двенадцати Панфилов сообразил, что можно облегчить себе задачу. Контролировать нужно всего две комнаты, — гостиную, из которой есть выход на большой балкон, и одну из двух спален, из которой можно было выйти на маленький балкончик.
Двери остальных четырех комнат можно просто закрыть и приспособить к ним элементарные «сторожа», — прислонить к двери какую-нибудь палку и пристроить на нее стеклянную банку, которая должна будет упасть от малейшего толчка. Открыть дверь и не сбить при этом банку невозможно. Таким образом, остается только сидеть и прислушиваться. Главное же — контролировать два наиболее перспективных направления, через балконы.
Так и сделали. Для связи между собой Макеев предложил использовать старую детскую игрушку, «телефон». За пару минут он соорудил из двух спичечных коробков и нитки «телефонную» связь. Договорились сигнал подавать только в одном-единственном случае: сигналить будет тот, кто первым заметит Зверева.
В половине третьего Панфилов, не сводивший взгляда со штор, занавешивающих окно, насторожился, поскольку ему послышался какой-то легкий шум снаружи. Дождавшись, когда шум повторится, и убедившись, что это ему не кажется, он слегка потянул за нитку «связи».
Макеев появился на пороге большой гостиной, в которой сидел Константин, секунд через пять. В гостиной горел ночник — он всегда горел всю ночь, если Лилечка ночевала дома.
Макеев остался в коридоре, встав так, чтобы ему видно было в зеркало дверь на балкон. Панфилов скорчился за спинкой кресла с таким расчетом, чтобы оказаться за спиной у проникшего в квартиру человека, едва тот сделает три шага от балконной двери.
Они были готовы к встрече.
Дверь на балкон специально оставили не запертой на шпингалеты, только плотно ее прикрыли. Пусть Зверев думает, что ему повезло.
Сидя за креслом, Панфилов услышал, как со стороны балкона донесся едва различимый звук открываемой двери. Со своей позиции он мог отлично наблюдать за нижним краем шторы, которая даже не шелохнулась, хотя дверь на балкон наверняка уже была приоткрыта настолько, чтобы в нее мог пробраться человек.
Прошла долгая минута после услышанного им звука, прежде чем штора шевельнулась и Панфилов увидел кроссовки…
Константин приготовился бесшумно подняться и сразу вслед за тем прыгнуть на спину проникшему в квартиру человеку.
Панфилов был на сто процентов уверен, что это Зверев. Константин, затаив дыхание, следил, как тот очень медленно и абсолютно бесшумно двигался, — как индеец на тропе войны. Константин успел вспомнить первые фильмы про индейцев, сам еще пацаном был, когда они шли, — с югославом в главной роли. Глупые в принципе фильмы, а как тогда этот самый Гойко Митич мальчишкам души будоражил…
Панфилов слегка сдвинулся вправо и чуть выглянул из-за кресла.
Спасла его быстрота реакции.
Она у Константина оказалась развита лучше, нежели у того, кто залез в квартиру с балкона. Панфилов сразу заметил ствол пистолета, смотрящий прямо ему в лицо, и инстинктивно дернулся назад.
В ту же секунду раздался негромкий щелчок — и кресло вздрогнуло от удара пули.
Несмотря на свою полноту, Макеев успел разогнаться до приличной скорости, прежде чем стрелявший обернулся. Макеев сшиб противника с ног и упал на него сверху — груз в сто десять килограммов буквально припечатал Зверева к полу. Удар получился нешуточный, Панфилов даже слегка испугался, что противник отдаст концы раньше, чем это было ими запланировано.
Панфилов с Макеевым не собирались убивать его в этой квартире.
Одним прыжком Панфилов выскочил из-за кресла и бросился помогать Макееву, который никак не мог подняться и барахтался на человеке, лежащем под ним.
Константин отбросил ногой вылетевший из руки Зверева пистолет с глушителем, оттолкнул в сторону приятеля и круто завернул Звереву руки за спину. Тот взвыл и замер, перестав барахтаться.
— Пусти, тварь! — прохрипел Зверев. — Пусти, больно же!
— Я тебе кровь скоро пущу! — пообещал Панфилов, надевая на его завернутые сзади руки наручники. — Не ожидал такого приема? Думал порезвиться тут с симпатичной вдовушкой, прежде чем пулю ей в затылок пустить? Ты у меня теперь порезвишься!
Макеев, кряхтя, поднялся с пола.
— Как я, однако, быстро.., бежал! — удивлялся он. — Не ожидал даже от себя.
— Найди там у хозяйки халатик какой-нибудь, — сказал ему Панфилов. — На плечи нашему гостю набросить, чтоб не простудился перед смертью, пока мы его в машину вести будем…
— Чего вы от меня хотите? — спросил чутко прислушивающийся к разговору Зверев. — Денег? Сколько вам нужно? Сколько?
— Нет, дорогой мой, на хрен нам твои деньги не нужны, — ответил Панфилов. — Мы заберем у тебя единственное, что у тебя осталось, — твою поганую жизнь. Больше нам от тебя ничего не надо.
— Сколько вы хотите? — вновь спросил лежащий на полу Зверев. — Я заплачу по пятьдесят тысяч каждому из вас. Это хорошие деньги, подумайте!
— Подойдет? — неуверенно спросил появившийся в дверях гостиной Макеев — в руках у него был длинный махровый халат Лилии Николаевны.
— А мы сейчас примерим, — сказал Панфилов и пнул Зверева ногой. — А ну, поднимайся, кандидат в покойники! Примеряй обновку. С чужого плеча, но, я думаю, ты не в претензии.
— По сто… По сто пятьдесят тысяч долларов каждому, — тяжело сказал Зверев, с трудом поднимаясь на ноги. — Больше у меня нет…
— Оставь себе, — бросил Панфилов. — Архангелу Михаилу предложишь, чтобы не слишком внимательно считал, сколько душ у тебя на совести. Ты, между прочим, благодарен нам должен быть, что сегодня тебе не дали еще один грех совершить. Тебе ж скоро ответ держать придется за все, что ты успел натворить.
— Придурки! — процедил сквозь зубы Зверев. — Вы хоть понимаете, с кем вы связались? Вы хотя бы знаете, кто за мной стоит?! Вы за меня заплатите, и очень дорого заплатите. Это я вам обещаю!
— Иди, не баклань! — толкнул его в спину Панфилов. — Наслаждайся жизнью, пока есть возможность, недолго осталось…
Зверева вывели в пустынный ночной московский двор, сунули в старенький макеевский «жигуленок». Макеев включил зажигание.
Пленник сидел в машине тихо, не пытаясь больше торговаться за свою жизнь.
Скорее всего он понял, что надеяться ему больше не на что. Безвыходность его положения и страх перед неизбежностью того, что скоро должно произойти, действовали на него парализующе. Зверев замкнулся и сидел молча, и в мозгу у него билась одна мысль: «Все! Конец! Зачем все это? Зачем?..»
Ехали недолго. Макеев загнал машину в один из обширных скверов недалеко от Каретного ряда. В три часа ночи здесь не было ни души. Более подходящие декорации для последнего акта ночной драмы, затеянной Макеевым и Панфиловым, придумать было трудно.
— Выходи, — тихо сказал Звереву Панфилов. — Пришло время платить!
Зверев выбрался из машины. Его слегка пошатывало, голос противно дрожал, хотелось упасть на колени и просить о пощаде.
Но он с ужасающей четкостью понимал, что это бесполезно.
— Ребята, — тихо сказал он. — Не надо…
— Надо, Юра, надо, — ответил Панфилов. — Платить за свои дела всегда надо…
Сейчас ты умрешь. Но перед тем, как это случится, я хочу, чтобы ты вспомнил всех, кого ты убил… Всех, начиная с самого первого. Надеюсь, его ты помнишь?
— Я же не сам… — пробормотал Зверев. — Я человек подневольный. Мне приказали — я сделал… Это моя работа, я не выбираю, кого…
— Кого убивать! — закончил за него Панфилов. — А я выбираю. И сегодня выбрал тебя.
— А ты, дружок, врешь, что от тебя так уж ничего и не зависит, — вмешался Макеев. — От тебя и только от тебя зависит самое главное — возьмешь ты в руки пистолет, чтобы убить кого-то за деньги, или не возьмешь. Так что ты нам мозги-то не морочь!
— Ты вспомнил? — спросил Панфилов. — Первого, кого ты убил, вспомнил?!
Зверев молча кивнул.
— Тогда ответь, если вспомнил, — продолжал Панфилов. — Обязательно было его тогда убивать или можно было обойтись и без этого? Ты убил его для того, чтобы спасти свою жизнь?
Зверев отрицательно покачал головой.
— Так зачем же? Зачем? — допытывался Панфилов. — Ради денег?
Зверев замотал головой еще сильнее.
— Ты убил его только для того, чтобы подняться в глазах остальных, которые стояли и смотрели, как ты его убиваешь…
Панфилов уже не спрашивал. Он говорил, словно сам отвечал за Зверева на свой же вопрос. Зверев склонял голову все ниже с каждым словом Панфилова и как-то съеживался все сильнее и сильнее.
— Да! — выкрикнул он вдруг. — Да, я его убил для того, чтобы остальные меня боялись и уважали! Если бы я этого тогда не сделал, я никогда не сумел бы стать тем, кем я стал…
