Михаил Климман - Разрешение на жизнь
«За Ваньку Линькова, с которым мы подружились в последний день в пионерлагере. За врача, который правильно наложил гипс, когда я упал с дерева, и за другого, который доказывал, что гипс наложен неправильно. За Риту Москаленко, которая была похожа на мышь, и за Серегу Иванцова, который почему-то в третьем классе стал Андреевым. За Ирку Мысеву, с которой целовались в седьмом классе, и за Вальку, с которой все было в десятом. За Колю Тяпу, который напился на выпускном, и мы с Саней Лаптевым носили его на себе. И за Саню тоже».
Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться.
«За пьяницу Никиту Хасселя, которого на первом курсе выгнали из аудитории, потому что заснул и храпел так, что дрожали окна. И за Зинку Яблоновскую, которая была влюблена в меня, а я делал вид, что не замечаю. За Саню Сабельника, который, когда ротный послал меня на пять суток на кухню, приходил в свободную минуту помогать мне. И за самого ротного, чтоб ему пусто было…»
Подбородок на ступеньку, локти за ним, подтянуться. И вдруг ступеньки не оказалось, он подтянулся еще и неожиданно уперся головой в стену. Или в дверь.
И тогда Дорин взмолился: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы дверь открылась». Откуда ему было знать, что Бог услышал его раньше, чем Андрей попросил. Брошка с черной бабочкой, которая мирно пролежала за обшлагом куртки Дорина все эти дни, выпала, когда Фонарщик и Крендель волокли Андрея в подвал, попала на приступок и не дала двери захлопнуться до конца.
Дорин толкнул дверь головой изо всех сил, она открылась, и он увидел звезды на черном небе. «Господи, спасибо, что ты есть», – подумал Дорин, упал лицом на бетон и лизнул языком небольшую замерзшую лужицу.
И, словно в ответ ему из-за леска хор нескольких сотен ликующих голосов отозвался: «Воистину воскресе…»
ГЛАВА 12
15 апреля, пятница
– Гришка прислал милицейский отчет. – Лена вошла в палату с очередной порцией фруктов. – Они направили своего сотрудника в Мюнхен, чтобы он опросил, так это, по-моему, у них называется, банкира Циммерманна. Прочитать тебе?
– Откуда вдруг у ментов деньги на поездку в Германию? – подозрительно спросил Дорин, делая потише телевизор.
– Доброжелатели дали. – Лена улыбнулась и попыталась не отвечать на этот вопрос.
– Доброжелатель этот, по-моему, в юбке, – он плотоядно взглянул на Ленины ноги, – в тонких колготках и в лодочках.
– Ну, они получили премию за хорошую работу.
Когда Дорин в прошлую пятницу не позвонил ей из Мюнхена, она забеспокоилась, не спала ночь и с утра начала дергать Гришку Брайловского. Он сопротивлялся как мог, объяснял, что нигде в мире никакая милиция не будет искать человека, который только вчера вылетел в другую страну и всего-навсего не позвонил. Но он слишком хорошо знал свою бывшую жену, чтобы хоть на секунду представить себе, что сможет отвертеться.
Брайловский сделал слабую попытку соединить своего Петра Семеновича напрямую с Леной, но потом понял, что так, пожалуй, обойдется себе дороже. Потому что с этого момента вся московская милиция, ну во всяком случае, та ее часть, которая непосредственно подчиняется Петру, бросит ловить жуликов и бандитов и будет заниматься только поисками Дорина. Поэтому он позвонил сам, долго извинялся за нелепую просьбу, после чего подкрепил ее недвусмысленными намеками. Короче, Петр согласился принять фотографию Андрея и отдать ее тем, кому положено. Туда тоже надо будет сделать некоторое вливание, и тогда Дорина объявят в розыск. Такой маленький, частный, конфиденциальный общероссийский розыск.
Андреевская маялась весь день, не находя себе места. Муж так и не звонил, чем еще больше подкреплял ее самые худшие подозрения. Вера Васильевна пыталась взять Сонечку целиком на себя, но Лена решительно ей в этом отказала, дочь была единственным существом, вносившим хоть какое-то успокоение в ее душу. Пока Сонечка спала, Андреевская бродила как тень по квартире, что-то бормоча себе под нос. Каждый час она звонила Брайловскому, надеясь услышать хотя бы какие-нибудь новости. Всю неделю ее не покидало желание сходить на Пасхальную службу, просто постоять, послушать пение и порадоваться вместе со всеми, но в такой ситуации она решила остаться дома – ждать звонка.
Как выяснилось, поднятая ею волна была не напрасной. Если бы патруль, в очередной раз обходивший церковь, когда наткнулся на лежащего без сознания Андрея, не был предупрежден, то лучшее, что с Дориным могло произойти – это ночевка в обезьяннике в ближайшем отделении, где он вполне мог и умереть. В самом деле, а что должны были делать менты, подобрав в Пасхальную ночь валяющегося на земле человека? Кроме ссадины на щеке, у Андрея не было никаких внешних признаков избиения, а то, что он стонал при малейшем движении, так мало ли звуков издают вдребезги пьяные сограждане.
А так, заметив доринское ухо, упомянутое в ориентировке, сержант Гришко позвал лейтенанта Халикова, и Андрея отправили на «скорой» в больницу. Брайловский позвонил в половине четвертого, потом заехал за Леной, и через полчаса она уже тихонько плакала под дверями процедурной, где врачи колдовали над телом Дорина.
– Ты знаешь, – сказала Лена, – тот, выпавший из окна в Мюнхене, действительно оказался Гуру.
– Нетрудно было догадаться.
Дорин устал лежать в больнице, ему казалось, что у него давно уже все в порядке. Ну, ребра сломаны, так их и не лечат вовсе, ну, обломан край челюсти и два зуба, но ведь самый кончик и стоматолог уже закончил свои издевательства и скула почти совсем не болит. Ну, ходит он немножко в раскоряку, так что Лена, при всей жалости к нему, не могла удержаться от смеха. «А если бы у тебя ноги не сгибались?» – спросил ее как-то раз обиженный Дорин. Ну еще больнее, чем ходить, – слезать с постели и забираться на нее, но все это можно лечить и дома.
Однако врачи не отпускали его, говоря, что лежать – сейчас самое лучшее лекарство. Хотя на самом деле, как он догадывался, они просто делают весь набор анализов, проверяя, не повреждены ли его внутренние органы.
– Так я читаю? – спросила Лена.
Дорин кивнул.
– «Город Мюнхен, тринадцатое апреля. Опрос проводит…» Так, это все чушь… Вот главное. «По рассказам мосье Плантуро, когда он был еще в здравом уме, получалось, что шахматы сделал в подарок писателю Набокову один известный ювелир из Женевы, я, конечно, не помню сейчас его фамилию, помню только, что он был поклонником его романов. Откуда узнал об этом Плантуро, я не имею представления, но он начал охоту за шахматами, явившись в Монтре и предложив писателю кругленькую сумму. Шахматы самому Набокову не очень нравились, ему казалось слишком приторным соединение двух его любимых увлечений, но продавать подарок он считал чем-то уж совсем неприличным. Тогда Плантуро зашел с другого бока. Он начал искать что-нибудь, что было бы очень дорого капризному русскому, и нашел. Это были часы, подаренные писателю в юности его дядей, сумасбродным купцом-миллионером Василием Рукавишниковым. Их украли у Набокова в самом начале эмиграции, и он почти перестал их вспоминать, хотя всегда жалел о потере. Плантуро выкупил часы у их тогдашнего хозяина за совершенно безумные деньги и начал искать какого-нибудь русского, чтобы послать его к писателю на переговоры. Его рассуждения были достаточно просты: "Только сумасшедший поймет сумасшедшего". Тогда-то он и нашел Найта. И Плантуро оказался прав – Набоков после беседы с господином Лужиным согласился. Возможно, тут повлияло сходство фамилии Найта и одного из героев набоковского романа, не знаю… Дальше, как я понимаю, вы все знаете. Вопрос: почему и на каких условиях часы оказались у вас? Ответ: Тридцать лет назад, когда шахматы пропали, Плантуро принес мне на хранение эти часы, потому что был уверен: шахматы похитили, чтобы завладеть часами, и боялся держать их дома. Тогда же он и составил завещание, где было записано, что часы могут быть отданы только в обмен на шахматы. Буквально через неделю он простудился, тяжело заболел и практически потерял рассудок. Прожил он после этого почти тридцать лет. Вопрос: Какова теперь дальнейшая участь этих часов? Ответ: Поскольку шахматы разбиты и воля завещателя теперь не может быть выполнена, они будут вечно храниться в сейфах нашего банка».
– Ты не спрашивала у Толстого, сколько они сейчас стоят? – с любопытством спросил Андрей.
– Спрашивала. Он сказал, что этого никто не знает. Чтобы определить цену, хотя бы приблизительно, надо иметь зафиксированную продажу и от нее отталкиваться. А такие часы не продавались последние пятьдесят лет. Славка считает, что не меньше трех миллионов, но дело, по его словам, даже не в деньгах. Дело в престиже. Подожди, это еще не все новости из Мюнхена. Наш командированный…
– Его не Петром Семеновичем зовут? – ехидно спросил Дорин.
– …связался с полицией, которая ведет расследование убийства нотариуса Циммерманна, – невозмутимо, словно не заметив вопроса мужа, продолжала Лена. – Они, оказывается, задержали одного из тех, кто это сделал. Человек этот работает на каких-то итальянских гангстеров…
