Сергей Гайдуков - Последний свидетель
— Без спешки, без спешки! — прошипел Бондарев в спину Лапину, как будто эти слова были заклинаниями, способными вывести всех их из Города Мертвых живыми. Они выбежали к небольшой площадке между тремя полуразрушенными строениями. На камне у самого разваленного дома сидела девушка в синем платье и вытирала с лица кровь. В глазах у нее были испуг и боль.
Лапин сделал знак рукой, и второй омоновец осторожно выдвинулся по правой стороне прохода между камнями, осматривая площадку вокруг девушки. Убедившись, что все чисто, он махнул Лапину и Бондареву, и те медленно приблизились.
Девушка прищурилась — солнце било ей в глаза, мешая разглядеть подходящих к ней мужчин.
— Где он? — спросил Бондарев, глядя не столько на девушку, сколько по сторонам, стараясь заметить какие-нибудь подозрительные детали.
— Не знаю. — Наташа обхватила голову руками. — Он высадил меня из машины, притащил сюда...
— А кто кричал?
— Я кричала. Он вдруг ни с того ни с сего вытащил нож и порезал меня здесь. — Порез на щеке был неглубоким, но все еще кровоточил.
— И после этого ты закричала?
— Да...
— А куда он побежал?
— Он... Он ударил меня по лицу, и я упала. Я не знаю, что с ним случилось, потому что до сих пор все было нормально...
Вот именно. Она тоже произнесла это слово. Все было нормально, пока Шустров не порезал ей лицо. Это не попытка убийства. Просто порез, от которого даже крови не слишком много. А в чем тогда смысл этого действия? «Он вдруг ни с того ни с сего...» Внезапный порез. Испуг, внезапная боль — крик. Она закричала, громко, с неподдельным ужасом. Это и нужно было Шустрову. Чтобы на ее крик прибежали. Это напомнило Бондареву африканский метод охоты на льва, когда к дереву привязывают козу, та кричит, подманивая хищника и подставляя его под пули засевших в засаде охотников.
Все так. Только догадаться Бондареву об этом следовало раньше. Мало толку в умных мыслях, если они пришли слишком поздно.
Бондарев только собрался вызвать вертолет и спросить, не видит ли пилот движения по направлению к джипу, Лапин только взял девушку за руку, чтобы отвести в безопасное место...
Словно могучий порыв ветра сбил их с ног. Уже позже, когда он затаился в своем укрытии меж камней, Бондарев подумал, что звук был каким-то странным, сдвоенным, хотя стрелять по ним мог только один Шустров. Не иначе тот палил с двух рук одновременно, из «ремингтона» и «Калашникова».
Бондарев сразу же рухнул на землю, а потом покатился под уклон, под защиту камней. Где-то на этом пути он словил пулю в плечо. Но он-то успел втянуть свое сразу ставшее непомерно длинным тело за спасительные белые обломки, а Лапин не успел. Он немыслимо медленно бежал к нагромождению камней, образовывавших нечто вроде дома без крыши и одной торцевой стены. Пули стучали ему в спину, словно градины, каждая из них замедляла шаг Лапина, а потом красное облачко повисло возле шеи омоновца, и он повалился лицом в песок. Другой омоновец был убит сразу. Девчонка куда-то пропала.
Или валялась мертвой в другом месте, которое не было видно Бондареву из его убежища. Он подумал, что Шустров не слишком церемонился со своей заложницей, легко подставляя ее под пули. Или считал, что больше она ему не понадобится?
Кто его знает, этого Шустрова... Бондарев вызвал вертолет.
— Серега, ты видишь движение внизу? Видишь что-нибудь?
Треск в динамике. Как всегда — в самый критический момент.
— Серега, ты слышишь?
— ...случилось, — прорвался наконец голос пилота. — Стреляли?
— Стреляли, — подтвердил Бондарев. — Ты видишь внизу движение?
— Минуту...
Это тянулось вечность.
— Да, вижу. Это кто? Это наши?
— Нет! — заорал Бондарев. — Это он! Куда он движется?
— Он... Вроде бы к джипу...
— Быстро предупреди тех ребят!
— Понял... — ответил из своего безопасного далека пилот.
Бондарев резко вскочил на ноги — плечо пронзила немилосердная жгучая боль. Он побежал вверх, по склону, мимо тел омоновцев, к джипу, надеясь не опоздать, надеясь успеть хотя бы зайти Шустрову в тыл, если ничего другого уже не останется.
Он бежал, чувствуя пушечные удары пульсирующей крови в простреленном плече. От каждого такого удара у него темнело в глазах, и дорога становилась запутанной, а подъем — слишком крутым.
Бондарев почувствовал, как подкашиваются его ноги. Последним усилием он зацепился левой рукой за камень, стараясь удержать равновесие, но боль в плече полыхнула новой ядерной вспышкой, и Бондарев сполз на песок, привалился спиной к камню и замер.
Он услышал несколько выстрелов, крик, потом наступила тишина. Все еще надеясь, хотя оснований было немного, он вызвал по рации пилота.
— Серега... Что там?
— По-моему, — пилот говорил каким-то странным высоким голосом, — по-моему, там — всё... Наши не шевелятся около джипа. А он движется в обратном направлении. А вы? Где вы?
— Где-то здесь, — устало проговорил Бондарев. — Подстрелил меня этот орел.
— Выбирайтесь наверх, выходите в степь, я вас увижу и посажу вертолет, — торопливо предложил пилот. — Что вам там раненому делать?
— Что делать... — невесело повторил Бондарев. — Видишь ли, как только я начну вылезать на поверхность, он меня высмотрит и добьет. А то еще вертолет захватит. Ты вот что... Ты лучше давай связывайся со своим начальством и докладывай им обстановку. Пусть они решают что-нибудь. У тебя много там горючего еще?
— Да не особенно... Еще минут пятнадцать могу покружить, а потом надо возвращаться.
— Вот и возвращайся. Прямо сейчас. Пусть он подумает, что тебе здесь больше нечего делать, что все погибли. А я тут посижу.
— Вас же ранили, — продолжал беспокоиться пилот.
— Не смертельно, — утешил его Бондарев. — Давай, Серега, отваливай...
Он не увидел, как улетел вертолет — не хотел менять положения своего тела. Зато услышал, как удаляется звук работающего двигателя, и мысленно пожелал Сереге счастливо долететь.
Потом он снова посмотрел на диск солнца, в эту минуту какой-то кроваво-красный, и пробормотал:
— Ну и что ты на меня вылупилось? Радуешься, сука? Рано радуешься...
9
Шустров почувствовал себя просто каким-то сверхчеловеком в эти минуты, легко и стремительно перемещаясь между высоких, в человеческий рост, каменных нагромождений, с «ремингтоном» в одной руке и «Калашниковым» в другой. Он валял этих олухов, как хотел! Сначала из засады, подловив на плачущую, ничего не понимающую девчонку. Потом — в открытую, в лоб, с налета!
Увидев, как вертолет вдруг бросил кружить над котлованом и срочно рванул на юго-восток, Шустров торжествующе захохотал: у этого сдали нервы! Испугался, что и его подшибут!
Шустров в порыве победоносного безумия выпустил вслед вертолету короткую очередь и даже выждал с полминуты — не случится ли еще одного чуда и не пойдет ли машина камнем вниз. Чуда не случилось, но Шустров от этого не очень расстроился.
Главное было сделано: погоня размазана по песку. Стерта в порошок. Утоплена в собственной крови.
Можно было сваливать отсюда, не дожидаясь ночи, что он и собирался сделать. Шустров закинул автомат за спину и побежал по склону вниз, туда, где он спрятал сумку. Совсем невдалеке от того места, где он полоснул по лицу эту дурочку, завопившую, как резаный поросенок. Михаил сбегал вниз, и камни вокруг него становились все выше.
Странное это было местечко. Чем глубже Михаил спускался, тем теснее смыкались развалины и тем выше, уже выше человеческого роста, они становились. «Интересно, а что тогда в центре всего этого? — подумал Шустров. — Трехметровые, что ли?»
Тут он понял, что пробежал немного дальше, чем требовалось. Он остановился и двинулся наверх, и, как только увидел небо, солнце, сразу же почувствовал себя лучше. Когда справа и слева плечи касаются каменных глыб — это не лучшим образом действует на психику.
Шустров добрался до того своеобразного перекрестка древних улиц, на котором он так удачно подловил троих преследователей. Вот два трупа — ориентир для дальнейших поисков. Почему, кстати, только два? Или третий уполз помирать в более укромное местечко? На всякий случай Михаил положил палец на спуск «ремингтона».
Сумку он оставил вот здесь, справа от перекрестка, с другой стороны остатков дома... Михаил сел на камень, внимательно поглядывая по сторонам и поворачивая ствол карабина вслед за взглядом. Левая его рука между тем скользнула назад, за камень. Он тянулся, пока пальцы не коснулись песка. Что за черт.
Спокойно. Очень спокойно. Михаил встал, обошел развалины и присел на корточки, всматриваясь в оставленные сумкой следы на песке. Четыре круглые отметины на песке от металлических нашлепок на дне сумки.
Следы есть, а сумки нет. Вот смешно. Ха-ха. Особенно если учесть, что местечко это называется Городом Мертвых, а сам Михаил только что вписал в население Города еще шесть трупаков, а вот порядка все равно нет. Личные вещи пропадают. Особенно ценные личные веши.
