Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)
– Да поумней некоторых! – отозвался Шевчук.
– Ну, поговори, поговори пока. Мы потом тебя в камеру к педикам сунем. Там запоешь арию… Из балета Петра Ивановича Чайковского «Гусиное озеро». Уф-ф, и жарко у вас… Чо, «кондишен» не пашет?
Он снял китель, фуражку, почесал макушку, пробормотал:
– Что-то через парик плохо чешется…
Потом подергал за чуб и вдруг медленно, будто снимая скальп, оторвал свою черную густую шевелюру, бросил ее на стул. Радостно засияла потная лысина. Потом милиционер неторопливо отодрал усы, поморщился, стал отклеивать брови, вытащил изо рта какие-то косточки и наконец оторвал кончик носа.
– Кент?! – выдохнуло общество. – Кент!!!
У всех что-то где-то сперло, из-за чего других слов более не последовало. Люди онемели. Онемели от счастья, их силы были подорваны, люди измучены, Кент так и не дождался аплодисментов.
Первым пришел в себя Шевчук. Он коротко пожал руку герою жанра. Кент снял форменный галстук, направился к стойке бара. И, уже не пугаясь человека с дубинкой, вслед бросились остальные. Неизвестно, как в книгах, но в жизни разыгранный психологический этюд требовал именно такой развязки: все наперебой заказывали «Ночи Калабрии». Хлопало шампанское, пробки летели во все стороны, как снаряды при артобстреле, пенистые струи низвергались в фужеры, сытно булькала охлажденная, вязкая водка. Анюта упрашивала Кента последний раз пустить ее в «Подвал Потрясений». Кент отказывал, но девица канючила, строила глазки, двигала бедрышком, и в конце концов тот согласился, но потребовал принести справку – согласие от Азиза. Появился Алиев, устало сказал: «Пусть идет. Хрен с ней!»
А через десять минут ее опять выносили бесчувственную, и опять с ноги ее стекала ужасная бурая краска, замешанная на основе глины. Все лениво и равнодушно посмотрели на это зрелище и вновь принялись за «Ночи». И вроде бы дрянной был напиток – слишком незамысловаты ингредиенты, но, поди ж, как хорошо ударяло в голову. «Ночи Калабрии»… Одно слово – милицейский напиток.
– Подождите Кент, не запирайте вашу кладовку, – крикнул сверху Шевчук. – Жуть как хочется посмотреть, Анютка аж в третий раз устоять не может. Вдруг и меня проймет?
– Я подозреваю, она дуреет от подвала, как от наркотиков, – тихо поведал свои соображения Кент. – А вы, пожалуйста, идите. Надеюсь, интересно проведете время.
Он прикрыл чугунную дверь, и Шевчук спустился в подвал. Вначале он ничего не мог разглядеть, потом, когда глаза привыкли к темноте, он, как и его предшественники, различил ступени, спустился по спирали ниже. Зеркальная комната не потрясла его воображения, зато глаза, торчащие в стене и загробным голосом умоляющие закрыть веки, доставили некоторое удовольствие, Шевчук прислушивался к отдаленным голосам, шепоту, эти звуки рождались в разных углах, будто исходили из камня. Ему не хотелось идти за звуком. Где-то угробно завыло, он сплюнул и сказал:
– Барахло.
– Не нравится? – спросил голос из темноты.
– Так себе, – ответил Шевчук.
Вспыхнула зажигалка, в ее свете он узнал точеный профиль Распорядителя. Он подпалил фитилек свечи, затрепетало желтое пламя.
– Кое-что, конечно, тут надо усовершенствовать, – сказал Распорядитель, – для таких невозмутимых, вроде тебя. Сделать цельную программу… Пошли, покажу тебе своего любимца – «ваньку– встаньку».
Они пошли по темному коридору.
– Прохлада здесь естественная, – заметил Шевчук.
– Осторожно, не вляпайся, тут трясина… Или ты хочешь пройти по полной схеме?
– Да нет, спасибо. Давай своего «Ваню».
– Сейчас – должно сработать реле.
Тут осветился гроб, что-то заскрипело, потом стихло.
– Черт, опять заело…
Распорядитель подошел к гробу, тронул крышку, она тут же откинулась в сторону.
– Вот… Здравствуй, «Ванечка»! – Мертвец повернул голову и открыл глаза.
– Ну, вставай, вставай, лежебока. Видишь, гостя привел. – Распорядитель протянул руку, будто собираясь помочь, но мертвец тут же пружинисто подскочил, сел в гробу и застыл, будто ушла из него мертвенная сила. – Увы, это пока все. Хочу сделать, чтобы он манил рукой и шевелил губами. Ну, а потом, в перспективе, ну, это уже японцев приглашать надо, хочу сделать, чтобы мой «Ванечка» выходил из гроба, ну, и хотя бы пару шагов навстречу.
Мертвец между тем рухнул обратно в гроб, закрыл глаза, крышка, громко стукнув, вернулась на место, Шевчук вздрогнул.
– Пошли, у меня там закуточек есть, – предложил Распорядитель.
Он толкнул потайную дверцу, выкрашенную под кирпичную стену – вблизи не разглядишь, и вошел, держа перед собой свечу, потом взял со стола подсвечник, зажег все фитили. В помещении, застланном персидским ковром, стояли диван, кресла, в углу отсвечивал зеркалами бар. Распорядитель достал рюмочки, наполнил их коньяком. При свечах жидкость казалась расплавленным червонным золотом.
– К сожалению, за закуской далеко идти.
– Обойдемся…
– Ты когда был в Чечне? – вдруг спросил хозяин покоев.
– В 99-м и 2000-м.
– Понятно. Я тоже в эти годы там был. Следственная группа при МВД России.
– Значит, ты эмвэдэшник?
– Был следователем по особо важным делам, в Чечне раскручивал дело по транзиту особо крупной партии наркотиков. И думал, что взял-таки гада одного, что вцепился в глотку, а это оказалась ступня. Меня и раздавили. Хорошо, в тюрьму не угодил. Загремел из следственных органов. Потом кем только не был: в художественной самодеятельности, рекламой занимался, пробовал даже мемуары писать. А потом, когда сменилось руководство, предложили вернуться в органы. Но я не пошел. И вот видишь, все равно работаю почти по специальности. Организовал дело – спектакль, в котором участвуют все желающие. Ко всему – отличная кормежка, игра в манеры, сэры, пэры, джентльмены… Каждому ведь в глубине души хочется покочевряжиться… И – жуткий детектив: чисто русское убийство. Непрофессионал завалит здесь все дело. Я имею в виду художественную часть… Старые знакомые помогли мне развернуться. Взял в аренду эту дачу, ребят толковых подыскал, деньги льются потоком. – Распорядитель вздохнул. – Надоело все. Будто несешься по скользкой дороге без тормозов. Вертишься, крутишься, чтобы не занесло. Ну, а ты кем устроился в этой жизни?
– Меня тоже уволили, точнее, списали вчистую по здоровью. Последнее место работы – грузчик. Сейчас – нигде.
– Ясно… Ко мне пойдешь?
– Нет, – не раздумывая, отказался Шевчук. – Не по мне это – веселить твоих толстомордых клиентов.
– Кто тебе сказал, что веселить? Я, если ты заметил, особо их не балую. Одно потрясение за другим.
– Заметил. Вешаешь лапшу на уши.
Распорядитель усмехнулся, снова аккуратно наполнил рюмочки.
– Видишь ли, сейчас в работе меня прельщают не столько деньги, как возможность понаблюдать за людьми в ситуациях, которые я им моделирую. Сюда приезжают напыщенные бонзы, которым некуда девать деньги, которые пресытились развлечениями. А здесь они попадают в такие неприятные истории, что весь их апломб как рукой снимает. И сразу видно: кто глуп, кто смешон, кто труслив. Все это игра, азартная игра! Каждый раз я комбинирую что-нибудь новенькое, я изучаю каждого человека и потом предлагаю ему такую роль, ставлю в такое положение, в котором он, миленький, весь передо мной наизнанку…
Распорядитель раззадорился, глаза его блистали, черты лица в мерцающем свете стали резче.
– Однажды очередной заезд моих клиентов так переругался, что мне пришлось прервать игру и навсегда запретить политические споры. В другой раз компания подобралась изысканно-вежливая, предупредительная. Но знал бы ты, сколько гадостей они наговорили друг о друге – столько я никогда не слышал… Однажды один начальник из министерства культуры потребовал у меня план-сценарий. Я его, конечно, вежливо послал к черту. Этот идиот постоянно вмешивался в ход игры, лез с дурацкими рекомендациями. От него надо было избавляться, и я напустил на него всех остальных. В результате он вынужден был с позором бежать… О, это игра, которую еще надо поискать! Но самая лучшая роль – моя. Как ты думаешь, что самое трудное в ней?
Шевчук пожал плечами:
– Держать всех в постоянном напряжении?
– Поверь, самое трудное – сдерживать смех, когда десяток идиотов думают и говорят одно и то же, буквально слово в слово, а ты, зная, как они мыслят, погоняешь их, будто стадо баранов…
Распорядитель встал, подошел к стене, щелкнул зажигалкой, осветил старинного вида канделябр, аккуратно зажег свечи. Стало светлее. Шевчук заметил, что в лице его собеседника появилось что-то отталкивающее. Распорядитель смотрел сквозь пламень свечей, видно, куда-то очень далеко.
– Я каждому подбираю роль, которая соответствует его сущности, которая живет в его душе, рвется, просится наружу… Которая предписана рождением…
– Звучит самонадеянно, – заметил Шевчук. – … а потом я наблюдаю, как этот человек в своей истинной роли начинает выкручиваться, ловчить, раздуваться от самомнения. После той шутки с наркотиками в моем кабинете побывали все до одного – кроме тебя. О-о, какие были страсти! Шекспир бы нервно схватился за перо… А вот ты не пришел. Как будто тебе все равно. И я понял, что ты из наших.
