Сергей Самаров - Огненный перевал
Человек смотрел на меня и на мой автомат без страха и даже с легкой насмешкой.
— Ага… — сказал я. — Привет.
Человек в черном костюме свой автомат на меня не наставлял. Он совсем, похоже, меня не боялся, словно знал, что оружие мое стрелять не может.
— Привет, Святой Валентин.
Вот это неприятно… Я явно не был с ним знаком, но он знал мое «погоняло», следовательно, знал и то, что я не есть священник.
— Какого тебе, матерь твою, надо?.. — решил я не затягивать знакомство и разговор на веки вечные. — Мне как, стрелять или не надо?
— Думаю, не надо, иначе тебя сразу же самого подстрелят. Со мной четыре человека.
Я не стал искать взглядом тех четверых, матерь их, что с ним пришли. Знаю этот старый фокус. Только взгляд в сторону отведешь, человек в черном костюме свой автомат поднимет. Пока он еще, кажется, вполне смирный, хотя я не понимаю, почему он оружие не поднял до того, как говорить начал. На дурака вроде бы не похож. Скорее всего надеялся договориться. Тем не менее лучше не рисковать…
— Партия будет разыграна со счетом «один-один». Только и всего…
— Не боишься смерти?
— Господь примет меня вместе со всеми моими грехами…
— Уважаю твою жизненную позицию, — усмехнулся человек в черном.
— Что там случилось, батюшка? — громко крикнул из-за бруствера лейтенант Соболенко.
Человек в черном говорил едва слышно, и до бруствера его голос не доносился.
— Все нормально, — ответил я. — Молитву читаю.
— Вот-вот… — согласился мой, матерь его, собеседник. — Если ты нас не сдал, значит, с тобой можно иметь дело. Я специально прибыл сюда, чтобы с тобой поговорить…
Я попытался показать себя более осведомленным в делах, следовательно, и более сильным. Осведомленность — это всегда сила. Моя догадка о происхождении его раны была вполне жизнеспособной.
— Я думал, тебя убили в вертолете. Так, по крайней мере, надеялся тот, кто стрелял.
— А кто стрелял, скажи мне по-дружески, чтобы я знал, с кого спросить… Я очень хотел бы с ним встретиться.
— Встретишься, если очень хочешь, и будь уверен, что он тебя не отпустит…
Это прозвучало и предупреждением, и угрозой одновременно.
— Я не из пугливых, — он потрогал пластырь на своем лице. Видимо, напоминание отдалось болью в ране. Эта стало заметно даже по голосу. Тем не менее и моя прозорливость произвела на человека в черном впечатление.
Пока он замолчал, раздумывая о чем-то, я присел, забросил лямку рюкзака себе за правое плечо, взял в руки автомат боевика, на ощупь проверил, опущен ли предохранитель, и второй ствол тоже навел на собеседника. Теперь я себя увереннее почувствовал, хотя не знал, заряжен ли второй автомат. Но, памятуя о нехватке патронов, я свой автомат положил на землю и все так же на ощупь нашел в кармане разгрузки убитого бандита два спаренных рожка; быстро переместил их к себе за пояс, для чего пришлось основательно подтянуть живот.
— Я уже сказал, что прилетел сюда специально, чтобы с тобой поговорить, — продолжил человек в черном, наблюдая за моими действиями.
— Я понял.
Я действительно понял. Если он назвал меня Святым Валентином, значит, он имеет информацию о цели моего пребывания здесь — если он прилетел сюда, то прилетел за иконами. То есть этот человек имеет непосредственное отношение к тем самым изначальным похитителям икон из церкви и желает забрать свое. Не свое то есть, а то, что он украл и желает считать своим. По себе знаю, что украденное всегда легко привыкает к новым рукам. Или, если правильнее рассуждать, наоборот — руки привыкают к украденному. Но я уже сам добыл эти иконы своим умом и своими талантами. И мои руки тоже к ним привыкли. Просчитать ситуацию нетрудно, если имеешь хотя бы малейшее соображение.
— У меня есть деловое предложение. Ваше положение безвыходно. Сдаваться вы не пожелаете, я думаю, но у вас даже патронов не хватает для полноценного сопротивления.
Он думает, что обладает хорошим глазом, и пытается меня этим удивить. Заметил, видите ли, как я засовывал за пояс спаренные рожки. Но это только слепой может не заметить. Однако он, если уж знает мое погоняло, должен знать и то, что разговаривает с профессиональным кидалой, причем высокой квалификации. Что я сразу же продемонстрировал, ловко подобрав соответствующий ответ:
— Я не знаю, как другие, но я сегодня уже выпустил целый рожок… — по-актерски радостно засмеялся я. — Одной очередью. И мне пригрозили не давать больше патронов, чтобы вас всех не распугал. Так что ты прав, патроны приходится добывать самому. Спецназ стреляет прицельно, сам можешь убедиться.
Я стволом автомата без патронов провел в сторону, а потом и на него самого, матерь его, показал, намекая на результат стрельбы спецназа. Это должно было впечатлить больше, чем его детские слова. И кажется, впечатлило, потому что человек в черном сердито поморщился и сразу после этого снова потрогал руками повязку на лице. Похоже, даже против его желания местные события и обстрел вертолета связывались воедино и напоминали о том, что спецназ стрелять умеет.
— Мне плевать на них на всех, — сердито сказал человек в черном. — У меня свои дела и свои задачи. Но я хочу, чтобы ты понял правильно, всю ситуацию обрисовать, в целом… И потому повторяю, что положение ваше безвыходно. Вас всех просто уничтожат. И только я один в состоянии вам помочь.
— Ты настолько влиятельный человек? — я позволил себе усмехнуться.
— А ты думаешь, любой прохожий может моментально собрать большой джамаат, чтобы блокировать вас? А ты думаешь, любой человек может распоряжаться по своему усмотрению вертолетом МЧС? Я, конечно, не первое лицо в республике, но далеко не последнее и имею влияние на обе воюющие стороны. А это сейчас важно…
— Так это ты их хотел вести на смерть, когда показывал дорогу к перевалу? — усмехнулся я его хвастовству. И одновременно поставил его на место. Я не менее осведомлен, дескать, чем он, в обстановке.
— Это неважно… Неважно даже, перейдут они перевал или нет. По крайней мере, это неважно для тебя, точно так же, как и для меня. Меня волнует твой груз. Вернее, меня мой груз волнует, который временно стал твоим. И я предлагаю вам всем жизнь в обмен на этот груз. Мы выпустим вас, вы можете все с собой забрать, даже оружие, но оставите мои планшеты. Я сам их упаковывал. Мои руки знают каждый угол и каждую щель.
Или сам человек в черном был слишком наивным человеком, или он меня держал за такого наивного… Неужели я не понимаю ситуацию… Пусть я не понимаю. Но старший лейтенант Воронцов прекрасно понимает ее и разложил все компоненты и составляющие по соответствующим полочкам. Так разложил, что нам всем стало понятно, почему боевики не могут нас выпустить живыми. Просто мой собеседник считает, что он один является обладателем достаточной для анализа информации. Но это его ошибка, а я со своей стороны допускать ошибку не хочу. Если я категорически заявлю, что не желаю такой сделки, меня просто пристрелят здесь же.
— А с чего ты взял, что мы не сможем вырваться? Нас начнут искать при первой же возможности. И обязательно найдут…
— Вы ушли со своего маршрута. Здесь вас искать не будут. Мой человек сидит у авиаторов в диспетчерской. Он не допустит сюда ни один поисковый вертолет. Будь уверен, об этом я позаботился.
— Серьезный ты человек, — сказал я.
— Я стараюсь, — сухо ответил человек в черном.
— К сожалению, я не могу тебе ничем помочь. Я могу только выступить с предложением к офицерам. Решения здесь принимают они.
— Ты можешь просто уйти вместе с грузом. Он не тяжелый. Шесть планшетов… Груз для ребенка… Я вывезу тебя своим вертолетом.
— Нормально… — засмеялся я. — Кто же меня выпустит с грузом?..
— Скажи, что тебе предложили, из уважения к твоему сану, свободу.
— Ты что, плохо знаешь спецназ ГРУ? — ответил я вопросом.
— Так что же?
— Придется говорить с офицерами…
— Ты обещаешь?
— Я могу обещать и не обещать, но разговаривать мне придется, потому что наша с тобой беседа уже давно, думаю, замечена… Там тоже парни не дураки…
— Иди…
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Это неважно… Если договоришься, выходи к повороту ущелья и зови эмира. Громко, не стесняясь. Здесь есть еще пять эмиров, но я главный… Здесь я командую… Меня позовут… Иди…
Я выпрямился и боком двинулся в сторону бруствера, держа в каждой руке по автомату, и по-прежнему стволы смотрели на человека в черном. Подниматься так было неудобно, да еще рюкзак, который я только одной лямкой на плечо забросил, мешал, все норовил свалиться на руку. И потому я передвигался медленно.
— Иди. Я даю тебе слово, что мы не будем стрелять. Клянусь Аллахом, чеченцы не стреляют в спину…