Андрей Костин - Канатные плясуны
Главное — адвоката найти, который в суде свои концы имеет…
Кто имеет, тот и разумеет.
— Я не доживу до суда, — тихо признался Семен.
Настолько тихо и искренне, что Ренат резко поднял голову, а человек в спортивном костюме неожиданно проснулся.
— Да брось ты, кореш, — всплеснул руками «Робин Гуд». — Я тебя научу, как вести, и все «хоккей» будет. Главное в тюремной жизни — гигиена. И чисто физическая, и моральная. Чтоб от тебя не воняло. Ну и, конечно, как сказал классик, не верь, не бойся, не проси… Сдохни, а не охни.
— Я не боюсь, я не из-за тюрьмы не доживу… — начал Семен, и уже собирался продолжить, как вдруг, вместо слов, только беззвучно несколько раз открыл и закрыл рот, словно зевнул, лицо его приобрело синюшный оттенок, и он свалился на пол.
— Сэм, что с тобой! — к нему кинулся Ренат.
Семен не подавал признаков жизни.
* * *В ноздри впивался запах мочи, грязного белья и немытого человеческого тела. Дима попытался приподняться, но от острой боли закружилась голова, и он на мгновение «провалился». Когда пришел в себя, почувствовал, что сверху навалился кто-то дурно пахнущий, и, зажимая вонючими ладонями ему рот, шепчет:
— Тихо, дядя. Тут «мусор» бешенный, он тебя убьет, если услышит.
Дима понял, что он лежит внутри здоровенной коробки, в какие пакуют холодильники, а рот ему зажимает подросток. В темноте театральной площади, за картонной стенкой, отделявшей его от действительности, слышался нервный разговор, потом разговор смолк.
— Эй! — Дима почувствовал, как его за ноги выволокли из коробки, где он прятался, и снова потерял сознание.
* * *— Человек помирает, человек помирает! — заголосил «Робин Гуд» и принялся колотить кулаками по железной двери. После некоторого раздумья сокамерник в дорогом спортивном костюме решил проснуться и присоединился к «Робин Гуду».
Ренат тем временем сидел на корточках рядом с Семеном, подложив ладонь тому под затылок.
То ли удары кулаком о дверь сокамерника в «адидасе» оказались громче, то ли вдвоем им удалось произвести больше шума, но вскорости в коридоре послышался окрик:
— Отойти от двери! Все к стене, чтоб видел!
Дверь приоткрылась, в образовавшейся щели появилась рука, которая подергала, проверяя, решетку, которая, помимо двери, преграждала выход из камеры.
Привычным движением Адидас подошел к стене камеры, поднял вверх руки, развернув кисти наружу так, чтобы было видно — в них он ничего не сжимает. После некоторого замешательства остальные сокамерники последовали его примеру, только Семен остался лежать на полу.
— А этот?! — крикнули через решетку. И с издевкой уточнили, — Особое «Приглашение» нужно?
— Умер человек, — сообщил Адидас. — Уже — «пригласили»…
— Эта… Того… — в коридоре возникло замешательство, но потом грозный окрик приказал всем оставаться с поднятыми руками — лицом к стене. После окрика замешательство продолжилось.
— Передай куму, — произнес Адидас каким-то особым тоном, — пусть к лепилам мужика оттащит. Может, еще не совсем человек деревянный пиджак примерил.
— Еще не встретился со своей собакой, — неожиданно робко поправил «Робин Гуд».
— Какой еще собакой? — не понял Ренат. — При чем здесь собака? — недоуменно переспросил он.
— Так принято говорить. Не — сыграл в ящик или — дал дуба. А — культурно. Кто при встрече обрадуется тебе больше всех, а, бля? Даже на том свете? Только собака. А подыхать стоит только затем, чтобы тебя кто-то ждал. Это я в книжке прочитал, — скромно признался он. — Твою субстанцию — первой и искренне обнюхает твоя собака… Та самая, о которой ты, может, еще и не подозреваешь. Что она у тебя есть.
— Вроде комиссара в грязной буденовке? — уточнил Адидас. — Который молча наклоняется, когда копыта отклячишь?
— Во-во… Лирика, блин…
— Разговоры прекратить! — гаркнули из-за решетки, и послышался звук отпираемого замка. — Руки на стену.
— Выверни, выверни кисти и растопырь пальцы, — зло прошептал Адидас, обращаясь к Ренату, — так, чтобы они видели — в руках ничего не прячешь, — и он неуловимым коротко мотнул головой, обращая внимание на свои ладони, прижатые тыльной стороной к стене. — А то нонешние комиссары страсть как осторожные и подозрительные. Вдруг, матрена едрена, у тебя незарегистрированный патрон в кулаке зажат, а то и два грамма кокаина…
И он весело хихикнул.
* * *Джессика тихонько открыла дверь, напоследок оглянувшись — не заметил ли кто? В это время с воем подъехала машина «Скорой помощи».
— Помоги, братишка, пардон, сестренка, — попросил водитель, открывающий заднюю дверь. — Похоже, у нас сегодня в морге еще на два места претенденты есть. — Хватай за носилки спереди, а то фельдшера радикулит скрутил.
— На ДВА места? — машинально переспросила Джессика, увидев, что на носилках лежит всего один человек. Да и откуда там второму взяться? — Почему — на два?
— Сейчас подвезут и второго, — пояснил, ухмыльнувшись, шофер. — У того — пулевое ранение. А наш — он выдвинул носилки, — сердечник. Свеженький, прямо из тюрьмы, как из бани. На него даже дела завести не успели, вот к нам и сплавили. И никакой крови, а где же розы? — туманно добавил, словно рекламировал жевательную резинку, отбивающую неприятный запах изо рта. — Или другие цветы в обрамлении еловых лапок?
— А другой? Тот, что раненый? Бандитская разборка? — неприятное предчувствие охватило ее, и Джессика попыталась подойти к носилкам, но тут ее оттеснили два мужика в милицейской форме, так что и лица человека с сердечным приступом она не смогла рассмотреть.
Тут как раз во двор въехала вторая машина.
— Займись этим! — прикрикнула на нее старшая медсестра, выбежавшая во двор и подхватившая носилки с сердечником.
Джессику уже было не остановить. Она лихо оттолкнула еще одного мента, сопровождавшего раненого, и с воплем:
— Не мешайте работать!
Увидела Диму.
Лицо у него было, как у мертвого.
* * *— Эй! — старшая медсестра посмотрела на Джессику. — Да ты же ничего не умеешь!
— Я… я буду стараться, — пообещала она.
— Отнеси, — старшая кинула ей в руки узел, в котором было белье, заскорузлое от крови.
— Куда отнести?
— На помойку, дура!
* * *Рассвет. Каждый человек хоть однажды, да видел рассвет. Во всяком случае тот, кто рано встает, соответственно — лучше одевается. И с тапками у него полный порядок.
Рассвет. Хотя бы один рассвет каждый человек помнит всю оставшуюся жизнь.
ДАННЫЕ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ОПРОСА
(опрошено сто респондентов — жители городов):
7% — Рано утром, когда было еще темно, я открыл (ла) глаза, а в окне было видно, что летит снег. Значит, днем можно поиграть в снежки (кататься на санках, играть в хоккей, лепить снежную бабу). (от 7 до 14 лет) 27 % — «Я всю ночь готовился (ась) к экзамену (контрольной), а когда вдруг взлянул (ла) в окно, увидел (ла) свой знакомый с детства двор, и как тополя бросают тени на припаркованные машины, еще не просохшие после ночного дождя лужи на асфальте, а дворники все равно метут тротуары. И тут я захотел (ла)» жить долго и счастливо». (от 15 до 20 лет) 16 % — Мне приснился кошмар. Наверное, оттого, что лето было жаркое и досаждали комары. Мне кажется, я даже кричал(ла) во сне и проснулся(лась) от собственного крика. По улице прогремел по рельсам первый трамвай. Лучик восходящего солнца пробился сквозь тюлевые занавеси и трепетал на обоях. В квартире еще было тихо — все спали. Как хорошо, подумал(ла) я, что это был лишь сон, а в жизни у меня все получится. (от 20 до 30 лет) 14 % — Главное — успеть… (до 40 лет) 18 % — Утро. На улице пусто, на душе пусто, а во рту — кисло. (40 лет) 9 % — «Как нормальные пацаны на рассвете мы чисто отдыхаем…» (возраст и пол не поддается определению) 7 % — Проснулся — и вдруг ничего не болит. То ли еще не проснулся, то ли умер (после 40 лет).
Другие ответы (2 %)
* * *Они проснулись одновременно.
Дима застонал, почувствовав, как адским огнем жжет простреленное плечо. Повязка пахла отвратительным септическим запахом. И еще он понял, что обрит наголо.
— Как? — простонал он, ерзая голым затылком по подушке. — За что?
И в то же время в другой палате застонал Семен, увидев белый, кое-где с отвалившейся штукатуркой потолок.
— Больница… — прошепелявил он непослушными губами. — Конец…
* * *— Папашка, миленький! — казалось глубоко спавшая до этого медсестра встрепенулась и кинулась к нему, — Папашка, миленький, ты не умер?
Медсестрой оказалась Джессика.
— Может, попить хочешь? — предложила она.
— Не называй меня «папашкой», — и Семен покраснел.
— А, дело житейское, — догадалась она, прилаживая эмалированную «утку». — Давай, облегчись…
