Сергей Самаров - Один шанс есть
– Там сначала этот пришел...
– «Этот» – это кто? – переспросил Алиахмет Нурович. – Я не понимаю.
– Ваш... Который там лежит... Он хотел опять отцу звонить. А потом...
– Что потом?
– Второй его стукнул и связал...
– Как стукнул? Чем?
– Не знаю... Вошел и стукнул... А потом связал. За руки, за ногу и за горло...
– А дальше... Он что-то искал? – Голос Алиахмета Нуровича становился все настойчивее. – Или начал сразу действовать?
– Стал шкафы открывать... С одной стороны, потом с другой... А там сейф в стене...
– Не сразу нашел, значит?
– Не сразу...
– Я понял... – Алиахмет Нурович долгим тяжелым взглядом посмотрел на Руслана, но разговаривал по-прежнему с мнимым испуганным Гошей. – Меня вот что интересует... Он, по твоему мнению, знал, что там ищет? Не просто так пришел, неизвестно куда, чтобы по сторонам посмотреть... Не за Арби пошел, а пришел именно в эту комнату...
– Конечно.
– Но не знал, где именно сейф находится... Так?
– Если все шкафы открывал, то...
– Я понял... Где находился сейф, точно знал только один человек. Которого сейчас даже подполковнику вряд ли можно достать. Другой человек предполагал, где находится сейф, даже знал комнату, но не знал точно, в каком месте... Руслан... Что скажешь? – Алиахмет Нурович спросил спокойно, даже устало, повернулся к Руслану и сразу, не дожидаясь ответа, выстрелил от пояса. Вопрос только отвлекал Руслана, не давал ему понять, что опасность близка, и обманчиво показывал, что расплата может наступить только после того, как Алиахмет Нурович выслушает объяснения и подумает, принимать их или не принимать. Но расплата расположилась ближе, гораздо ближе, чем мог подумать Руслан. Пистолет хозяина дома был без глушителя. Эхо загуляло по лестнице и по всему длинному подвальному коридору.
Руслан, выронив пистолет, обеими руками, забыв, что правая рука прострелена, схватился за живот, в который угодила пуля, хотел что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова от боли и стал медленно оседать на ступени. Все замерли и были настолько шокированы этой неожиданной развязкой, что никто, кроме лейтенанта Велесова, не услышал звук быстрых, хотя и осторожных шагов. Подполковник старался шуметь как можно меньше, в то же время и приблизиться хотел как можно быстрее.
Но до того еще, как Виктор Васильевич показался из-за поворота, начал действовать и сам лейтенант. Наручник в его руке, превращаясь в оружие, со свистом совершил круг и жестким ребром кольца обрушился на тыльную сторону ладони стоящего ближе других того самого охранника, что минуту назад грубо тащил мнимого Гошу вверх по лестнице и сжимал что было сил ему локоть. Такой удар ломает в кисти сразу несколько костей и полностью отключает руку от активной работы. Пистолет упал на ступени и скатился с лестницы. Охранник, не сообразив еще, что происходит, потому что удар наносился сбоку и слегка со спины, да и сам Велесов не был виден ему полностью, схватился за руку. Лейтенант вполне мог бы свалить его одним тычком колена в открытую под удар печень, но на лестнице было слишком много вооруженных людей. И потому лейтенант, сначала ударив наручником в лицо поворачивающегося Алиахмета Нуровича и разбив ему бровь, предпочел быстрым скользящим шагом сблизиться с охранником, захватить локтем его горло и, используя разницу в росте, перегнуть так, чтобы тот не имел возможности оказать сопротивление. Охранник был, судя по всему, туговат на быстроту мысли, никак не ожидал этого стремительного нападения, и единственное, что он сумел сделать, это упасть на колени. Но лейтенанту, похоже, только это и надо было. Он спрятался за охранником и вытащил пистолет. Но еще до того, как лейтенант выстрелил, он увидел, как уже падают два ближних к нему охранника, хотя выстрелы при собственном перемещении не слышал...
Виктор Васильевич стрелял, не высунувшись полностью из-за угла. Из пятерых оставшихся только один Алиахмет Нурович попробовал выстрелить в ответ, сделал это неумело, но соблюдая киношную красоту телодвижений, словно бы отработанную перед зеркалом. Стрелял, несомненно, в отставного подполковника, потому что лейтенант был слишком хорошо укрыт телом более крупного охранника, и попасть в него навскидку было практически невозможно. Но и в Евсеева попасть было не легче, тем более что тот сам, высовывая из-за угла только руку и голову, стрелял навстречу и хорошо видел, как на него наставляется ствол. Поймать момент выстрела не так сложно, как это кажется необученному человеку. Вернее, его следует не поймать, а прочувствовать и в этот момент укрыться. Что отставной подполковник с успехом и выполнил. Пуля ударилась в стену коридора.
А Алиахмет Нурович, быстро вытерев с глаза набежавшую из рассеченной брови кровь, кинулся не вниз, где он, возможно, имел бы равные шансы на успех, а вверх, разрывая дистанцию и обгоняя охранников, которые только еще поднимали оружие, не понимая, в кого им стрелять. Но они все же выстрелили. Трое, потому что четвертый оказался без пистолета и предпочел попробовать догнать неожиданно быстрого на ногу Алиахмета Нуровича. И все три пули одна за другой ударили в широкую грудь охраннику, которого держал Велесов. Тут же и Велесов выстрелил. Только один раз. Но упали два охранника – уже подключился к схватке и Виктор Васильевич. Во второй раз лейтенант выстрелил, когда наверху уже распахнулась дверь, и четкий убегающий силуэт последнего из охранников стал похожим на стандартную тировую мишень «в полный рост». Охранник упал...
Лейтенант Велесов только отбросил нелегкое тело охранника, когда его уже обогнал скорый на решения подполковник.
– Алиахмета живьем брать, – на ходу крикнул Виктор Васильевич.
Лейтенант устремился вдогонку...
2
Это была самая трудная ночь для рядового Юденича за все полгода плена. И нравственно, и физически одновременно, хотя нравственное и физическое в его положении слилось в единое целое, и одно вызывало неприятные ощущения в другом. Все чувства смешались в нем. Естественное желание молодого организма, еще не атрофировавшееся полностью за полгода плена, гасилось мыслью о старческой фигуре женщины, никогда о своем теле заботы не проявляющей. Но фигуру он в темноте видеть не мог, а на грудь матери семейства, что так хило промелькнула в тусклом свете фонаря, даже руку предпочитал не класть...
Отказать ей Анатолий не мог. Во-первых, он и не хотел отказывать, потому что физиология все же свое брала, во-вторых, понимал, что такой отказ даже опасен, потому что оскорбленная женщина способна доставить ему много неприятностей и даже помешать побегу. Но и не отказав, он тоже подвергал себя опасности, потому что мать семейства сильно стонала, царапала ему спину, и снова стонала, почти кричала. Анатолий не знал, слышно ли что-то в доме при закрытых окнах и двери, которую мать семейства, наверное, закрыть все же догадалась. Если услышат ее стоны младшие братья, они наверняка расскажут о происшедшем Вахе. Ваха, конечно, примет это как смертельное оскорбление. О законах адата[7] Анатолий тоже слышал...
Она об этом не думала.
– Ты в моей жизни единственный настоящий мужчина, солдатик... – сказала с каким-то необузданным восторгом, когда Анатолий устало повернулся набок. – Муж... Так был... Наполовину мужчина... Инвалид... А больше я никого не знала...
Анатолий не нашел слов, чтобы ответить. Наверное, она какой-то комплимент ему сказала, но он от этого комплимента не почувствовал себя лучше. Он не мог в своем положении не думать о последствиях...
* * *Он уснул уже под утро и проснулся, как показалось, сразу. Да так оно, наверное, и было.
Открыл глаза.
Мать семейства уже включила фонарь и собиралась уйти, как только заправит волосы под свой обычный черный платок.
– Проводи меня до двора, – мягко попросила она и посмотрела при этом счастливым удовлетворенным взглядом. Совсем не тем ровным и холодным взглядом, который привык встречать он.
Ее ужасный акцент просто пугал и даже мешал ответить...
Анатолию совсем не хотелось выходить из подвала, хотя в другое время он готов был на любую работу, лишь бы отсюда выбраться. Сейчас же, после двух тяжелых рабочих дней и такой рабочей ночи в заключение, ему хотелось побыстрее снова закрыть глаза и ноги вытянуть как можно дальше. И не только одна усталость мешала подняться. Ему казалось, что женщина, имени которой он так и не узнал, как и она, кажется, его имени, обязательно попросит его обнять ее на прощание, а ему было это просто противно. Ему сейчас вся прошедшая ночь казалась противной, и он желал, чтобы женщина ушла быстрее и одна. Ушла и не беспокоила его. Но мать семейства взялась за край одеяла, что принесла с собой. Более-менее удобной постелью Анатолию натешиться не удалось и пришлось встать. Теперь уже и в просьбе проводить ее до двора отказать было нельзя.
Лестница скрипела так сильно, что Анатолий начал опасаться, не перебудит ли она всех в селе. Раньше никогда не замечал скрипа лестницы. Или тогда он поднимался по лестнице один, и такого скрипа не было... Мать семейства шла первой, обняв сложенное одеяло, которое доставило ей в эту ночь, как показывал ее внешний вид, столько удовольствия. Она и скрипучий люк сама поднимала, и даже руку Анатолию подала, помогая выбраться, хотя он сам в такой помощи вовсе не нуждался. Похоже, женщина не знала, как угодить, чтобы выразить свою благодарность.
