Михаил Серегин - Бесы в погонах
Все молча согласились.
Они шли около сорока минут, пока бесчисленные, примыкающие к Песчаному островки не закончились, а впереди не остались только бескрайние камышовые заросли.
– Ну что, мужики, привал? – бодрячески предложил Роман Григорьевич.
– Какой привал?! – возмутились дамы. – Мы что, так и будем по самую грудь в воде стоять?
– Рано привал делать, – покачал головой священник. – Тут немного дальше еще один островок есть. Там и встанем.
На него посмотрели с явным недоверием, но отец Василий знал, что говорит. Там впереди действительно был еще один, совсем небольшой островок, если не смыло паводком… Но главное заключалось не в этом. Священник отчаянно боялся, что если уж они сюда вместе с женщинами добрались, то ребята из облУВД тем более доберутся… А им нужно было действительно надежное убежище.
Отец Василий сделал знак, чтобы его подождали, и пошел вперед.
«Мещеряков… – пытался вспомнить он. – Что я про него знаю? Руководит ОБНОНом недавно, как бы не с начала года… прислали из области… Из области? С этого и надо начинать…»
Он уже видел, да и не только он, что все концы так или иначе упираются в областные структуры. Что там происходило, никто наверняка не знал, но то, что на усть-кудеярской милиции политика областных правоохранительных структур отражается самым непосредственным и весьма причудливым образом, было очевидно.
«Гравер сказал, спросите Мещерякова, – вспоминал священник. – Точно! Санька попросил: "Скажи хоть, чья это затея", а Гравер ответил: "Мещерякова спроси…" Но почему? Почему он так сказал?» Священник шел, раздвигая камыш руками, затем поплыл, с трудом пробиваясь грудью сквозь режущие лицо листья, и, наконец, ощутил под ногами покрытое мягким илом дно.
«Конечно, это не значит, что Мещеряков продался Граверу. Как не значит и того, что начальник ОБНОНа по тем или иным причинам лично заказал Саньку, – рассуждал священник. – Но то, что Мещеряков, ввиду своих связей с областью, может знать, откуда ветер дует, очевидно. Именно так: может знать!»
Дно подымалось все выше и выше, и в конце концов отец Василий вышел на твердую, прогретую солнцем землю. Рядом в огромном, свитом из камыша гнезде сидела на яйцах, кажется, самочка орла – или беркута? – и священник улыбнулся ей.
– Не бойся, не тронем, сами прячемся…
Он вышел на край острова и махнул рукой крошечным, погруженным в воду по грудь фигуркам товарищей:
– Давай сюда! То, что надо!
Никто священника, похоже, не услышал, но видеть видели, а потому сделали правильный вывод и побрели к нему.
* * *Они просидели на острове до самой ночи. Солнце палило нещадно, и женщины укрыли все свои оголенные по летнему времени места, чтобы не обгореть. Рядом, буквально в трех-четырех метрах, с регулярностью президентского самолета то взлетал, то снова садился на гнездо орел или беркут – они так и не поняли… Совершенно замучили зеленобрюхие, самых модных оттенков слепни. Но самое страшное в их положении – люди, казалось, даже и не подозревали, что здесь, посреди бескрайних камышовых зарослей, кто-то может находиться. Впрочем, время от времени мимо островка на расстоянии в полсотни метров проносились моторные лодки, но кто это – погоня или просто отдыхающие, – судить было сложно.
И только когда солнце окончательно село, со стороны острова Песчаный замигали далекие огоньки мощных аккумуляторных фонарей – их все-таки искали.
– Лишь бы сюда не поперлись, – заметил Роман Григорьевич.
– Я думал, что мафия никого не боится, – тихонько хохотнул Макарыч.
– Да пошел ты! – отмахнулся Якубов-старший. – Для тебя все, кто не работает на государственном окладе, – мафия… Никак не поймешь, что времена давно другие…
– Ладно, Рома, не кипешись, я пошутил, – примирительно буркнул майор. – Просто я и сам все думаю, попрутся они сюда или не попрутся… Замучила меня эта неизвестность.
* * *Неизвестность замучила не только майора. Весь день отец Василий вздыхал, посматривая в сторону скрытого за камышами берега, – где-то там так и дожидались его Олюшка и Мишанька. И когда солнце все-таки село, он поднялся.
– Вы как хотите, мужики, а мне на ту сторону надо, – проронил он.
– Нам всем надо, – хмуро проворчал Макарыч. – И что теперь, товарищей из-за этого бросать? Я, между прочим, уже сутки не жрал – и ничего, терплю…
Священник еще раз вздохнул и ступил в теплую, прогретую за день воду. Смысла дискутировать по этому поводу он не видел. Для него добраться до жены и сына и хоть как-то позаботиться о них было не менее важно, чем даже найти и расспросить Мещерякова.
Раздвигая камыш руками, он прошел порядка пятнадцати метров, спиной ощущая взгляды связанных по рукам и ногам своими женщинами товарищей, когда увидел это бревно.
Оно лежало, на две трети погруженное в воду – длинное, осклизлое… Священник хмыкнул и подобрался ближе. Тронул рукой. Бревно еле заметно колыхнулось.
«Ух ты! – восхитился священник. – Сколько же в нем метров?» Он схватил бревно, потянул к себе и сразу же понял, что оно огромно! Трудно было сказать, что это: телеграфный или электрический столб или какая-нибудь балка из смытого паводком с верховьев сарая, но метров десять в нем было точно.
– Мужики! – обернувшись, тихо позвал он. – Давай ко мне!
На острове зашевелились.
– Давай-давай, – повторил он. – Поторапливайтесь! У меня для вас подарочек имеется.
Было слышно, как кто-то плюхнулся в воду, но в быстро опустившейся на реку темноте определить, кто именно, было сложно. Отец Василий попытался притопить бревно, и по тому, как медленно, как трудно оно поддалось, понял: масса огромна и выдержит всех шестерых.
– Чего стряслось? – выдохнул подошедший Санька.
– Смотри, – указал рукой священник.
– Ух ты! – восхитился лейтенант. – Здоровенное какое! А всех оно выдержит?
– Даже если оно выдержит только Евгению и Катю, это уже будет хорошо.
* * *Для начала все они выстроились вдоль бревна и легонько налегли на него. Бревно изрядно притопло, но целиком в воду не ушло. Мужики торжествующе переглянулись. Это было то, что надо, и если держаться за бревно рукой, можно помаленьку доплыть хоть до Астрахани. И тогда они развернули его торцом к берегу и, изо всех сил упираясь в топкое заиленное дно, принялись толкать огромное, склизкое «плавсредство» скозь камыш.
Бревно сначала медленно, а затем все быстрее набрало ход и, казалось, само пробивало себе дорогу сквозь заросли. Но потом, когда дно ушло из-под ног, а инерция движения сошла на нет, встало как вкопанное.
Мужики отчаянно загребали руками, набирали воздуха и становились на дно, пытаясь вытолкать свою главную надежду из этого подводного положения… и дело шло – по миллиметру. И лишь через час или два напряженного труда, совершенно выжатые и обессиленные, изматюгавшиеся до полного изнеможения, они вдруг увидели, что камыш закончился.
– Самое время на дно, – устало пошутил Макарыч.
– А нам еще Волгу переплывать, – поддержал его Роман.
– Слышь, мальчики, а может, не надо? – робко вставила свое слово Евгения.
Отец Василий глянул на далекие огни Усть-Кудеяра и вздохнул: он смертельно устал, но ему было надо. И, словно понимая это, народ перестал мрачно шутить и сеять раздор и панику, а дружно и размеренно все поплыли вперед.
* * *Огромное «плавсредство» держало их на воде на удивление легко. Но это же было и главной проблемой: огромную, обладающую изрядной инерцией массу следовало двигать, и делать это, кроме них, было некому.
Дамы вскоре выдохлись и подгребали своими ручками только для вида; Сережа вел себя аналогично; так что основная нагрузка легла на остальных, и мужики, превозмогая усталость, гребли и гребли, время от времени меняясь местами, чтобы сменить руку, возложить натруженную конечность на бревно и дать ей отдых.
Ночь уже вступила в свои права, и над великой рекой воцарилась тишина: лишь изредка свистели далекие тепловозы да плескались о бревно невысокие пологие волны.
– Когда все закончится, поеду на рыбалку, – мечтательно произнес Андрей Макарыч. – Слышь, Рома, сколько лет мы с тобой вместе на рыбалку не ходили?
– Двадцать три, – вздохнул Якубов-старший.
– Помнишь, какого я сома тогда вытащил?
– Еще бы, – хмыкнул Роман. – Сейчас таких даже сетями не ловят.
– Да-а… были времена.
Отец Василий глянул в высокое звездное небо. Где-то там сейчас и решалась его судьба. Впрочем, не только его, но и всех, кто с ним был связан. Он вдруг как никогда ясно осознал, что собственной, отдельной от всех остальных судьбы не бывает, а значит, твой грех потянет за собой остальных, а совершенно чужая на первый взгляд праведность может спасти и тебя.
Где-то далеко послышался звук лодочного двигателя, и священник очнулся и погреб сильнее: контакт хоть с кем-нибудь, даже с безобидными рыбаками, им сейчас совершенно ни к чему. Звук приближался.
