Александр Звягинцев - Молчание посвященных
– А если бы на нее напоролись случайные люди? – Урсула покосилась на него и отвернулась к окну. – Кстати, как вас, молодую и красивую, на такую рисковую игру подбили? – Она промолчала, будто не услышала вопроса. – Вас хотя бы посвятили в суть вашего задания?
– В общих чертах, – неохотно ответила Урсула. – Под видом немецкой супружеской пары выехать из СССР и остаться работать на Западе, поступив там в распоряжение некоего подполковника Савелова. Я согласилась не потому, что это был приказ. Главное, мой Зигфрид сможет расти в немецкой среде и в полной мере освоить немецкий язык, немецкую культуру. К тому же меня уверили, что я никак не буду связана с…
– Связана с чем?
– Со шпионажем против Германии.
– Неисповедимы пути господни…
– Это так, – согласилась она, – но не хотелось бы…
– Ваша гражданская профессия?
– Программист международных банковских систем.
– Наверное, вы правильно сделали, что согласились поступить в распоряжение «некоего» подполковника, – улыбнулся Савелов. – Но пусть это будет семейной тайной путешествующих по России супругов Урсулы и Эдварда фон Зильбербард.
– Гут, Эдвард! – с серьезным лицом кивнула она. – Да поможет нам бог!
* * *Белыми соляными проплешинами на серой водной глади замелькал за окнами машины Сиваш. Запахло йодом и разлагающимися морскими водорослями. Приникнув носом к стеклу, пытливо вглядывался в морскую даль маленький Зигфрид фон Зильбербард и напевал вполголоса какую-то детскую немецкую песенку.
– Зигфрид очень дисциплинированный ребенок, не капризничает, не хнычет, – заметил Савелов.
– Как все немецкие дети, – пожала плечами Урсула и, покраснев, опустила глаза. – Он прекрасный ребенок, но ему очень не хватает отца.
– Простите за любопытство, а где его отец?
– Его вертолет сбили в Афганистане… Похоронен на кладбище в Белогорске.
– Простите…
– Вы должны были задать этот вопрос.
– Он был русский?..
– Немец по национальности и русский офицер. Очень гордился этим.
– Зачем немцу русское офицерство? – кинул на нее взгляд Савелов. – В наше подлое время русских-то этот крест к земле гнет, а для немца он точно смерть.
– Пауль Герк считал Россию своим Отечеством, так же, как наши отцы, деды и прадеды. Они поселились в Крыму еще при императрице Екатерине. Занимались виноградарством, торговлей винами, зерном, кожей…
– Простите за дурацкий вопрос, фрау Урсула.
– Пожалуйста, герр Зильбербард! Вы странный…
– Чем?
– Кажется, от вас в любую секунду может ударить током.
– Боитесь меня?
– Пожалуй…
– Не знаю, что сказать… Разве только то, что вы очень красивая.
– Я рыжая. А на рыжих, товарищ подполковник, все горшки падают.
– Если так записано на небесных скрижалях, куда денешься от падающих горшков, товарищ старший лейтенант?
Она бросила на него внимательный взгляд из-под светлых ресниц и, покраснев, отвернулась к окну.
Они проехали Сиваш, впереди показались будка ГАИ с перекрывающим дорогу полосатым шлагбаумом. На посту скучал перепоясанный белой портупеей грузный милиционер. От нечего делать он лениво переругивался с возчиками гужевых подвод, нагруженных свежим сеном.
– Нэ положэно возыты сино по дэржавному шляху! – вразумлял их милиционер. Один из возчиков что-то сунул в его широкую, как лопата, ладонь, и конфликт сразу пошел на убыль. Пропустив подводы и увидев приближающуюся иномарку, милиционер перекрыл дорогу шлагбаумом.
– Фрау Урсула, тараторьте с малышом по-немецки и старайтесь держаться непринужденно, – приказал Савелов, взводя пистолет. – Похоже на обычную проверку, но если что – на пол машины и лежать тихо, как мыши.
Милиционер вспотел от натуги, читая немецкие документы четы фон Зильбербард. Савелов пришел ему на помощь.
– Я ест дойче турист фон Зильбербард! – пояснил он. – Дас ист майне фрау… жена и сын. Ми приехал в Крым из Германия, Кёльн.
– Куды зараз путь? – оглядывая машину, хмурил лоб милиционер.
– Что ест путь? – бормотал Савелов, листая потрепанный русско-немецкий разговорник.
– Дорога, чи шлях, – пояснил милиционер.
– О, понимайт! Майне дорога – из Ялта нах Дойчланд, домой.
– Домой собрался, немчура бисова, а агрэгат чумазый, як порося у колгоспи! Ездють, ездють по нам…
– Не понимайт, – вновь полез в разговорник Савелов.
Милиционер провел пальцем по запыленному крылу «БМВ» и показал жезлом на залепленный грязью номерной знак.
– Штраф, герр, як тоби?.. Тьфу, язык зверзнэтся!.. Фон Забарбад! Штраф плати, чого вылупився, як баран на нови ворота? – повысил он голос.
– О-о-о, понимайт, штраф! – воскликнул Савелов, доставая бумажник.
Среди нескольких протянутых ему купюр милиционер высмотрел одну, в пятьдесят марок. Будто боясь заразиться, осторожно взял ее двумя пальцами и воровато спрятал в карман.
– Данке! Данке шён! – источал признательность Савелов, проезжая под открывшийся шлагбаум.
И едва белый «БМВ» отъехал на полкилометра, как к милицейской будке подкатила черная «Волга» с синим проблесковым маячком на крыше.
– Кто такие? – показав милиционеру красную книжицу, кивнул на удаляющийся «БМВ» один из четырех крепких парней в штатском, выскочивших из «Волги».
– Та нимци, будь воны… На наший мови нэ бум-бум, – флегматично ответил тот.
– Номера эти? – показал бумажку крепкий парень, по виду главный из них.
– Ни, ни, – отмахнулся милиционер, – те булы инши.
– Фамилия «нимцев»?
– Хер фон… Язык зверзнешь, як его бисову душу?.. Зибер… Залбар… Забарбадж, з мисту Кельн.
– Вот этот? – показал старший фотографию Савелова. – Лет сорока, высокий, глаза карие.
– Ни-и, – мотнул головой милиционер. – Вин дуже старый, а очи блакитни, як Чорнэ морэ пид Одэссою. Турыст вин, та дытына з жинкой. Гарна така жинка, ни яка тоби москальска гоплыха.
– Придется ждать, когда наш кадр появится, – бросил остальным старший и, скривившись, потер виски. – Вчера у соседа оттянулся на дне рождения, а сегодня в мозгу звон Бухенвальда.
Парни переглянулись и посмотрели на милиционера, склонившегося с тоненькой ручкой в натруженных крестьянских пальцах над школьной тетрадью.
– Так, зараз рэгыстрируэмо, – бормотал тот, – Забарбадж з миста Кельн, шо в Нимэтчине.
– Как тебя зовут? – спросил его главный.
– Сэржант Трохим Опанасько, – с деревенской степенностью ответил милиционер. – Мэнэ тут уси селяны дядько Трохим кличут, хлопчики.
– Вот ты, дядько Трохим, марки с немчика содрал, а квитанцию забыл небось выписать… А если мы телегу на тебя спустим: так и так, мол, сержант ваш ментовский Опанасько валюту с иностранцев дерет и квитков не выписывает. По валютной развеселой статье нет желания загреметь, а, дядько Трохим?
– Яки марки, яка валюта? – лицо милиционера наливалось на глазах буряковым цветом. – Брэхня цэ! Брэхня!!!
– Органы никогда не «брэшут», сержант Опанасько! – ледяным тоном обрезал его старший. – За злостную клевету на органы тоже статья имеется.
Один из приезжих неожиданно крепко обнял гаишника за плечи, другой тем временем ловко выудил из кармана милицейской куртки, вместе с измятыми трояками, пятерками и червонцами, злополучные пятьдесят немецких марок.
– А это что? – скривил тонкие губы старший. – Валюта, дядько Трохим.
– Цэ ж дытыни прэзэнт на морозиво! – едва не заплакал тот.
Ответом ему было ледяное презрительное молчание, от которого у милиционера под курткой загулял сибирский мороз. Потом один из приезжих смилостивился:
– Слушай, дядько Трохим, а не поменять ли нам к обоюдной выгоде твой «прэзэнт» на горилку с салом?
– Цэ нэ можно, у магазини горилки нэма, – уныло ответил милиционер и, спотыкаясь на ватных ногах, направился к мотоциклу, стоящему за будкой. – Пойду, хлопцы, до села, може, у бабкы Ганны зараз самогону нашукаю. Гарный у ей самогон.
– Поезжай, поезжай, – согласился старший и выхватил из его рук жезл. – А палку оставь нам, на всякий случай.
– Який случай? – вскричал тот. – Бэз мэнэ, хлопци, нэ можно!
– Не ментовской жопе Контору учить! – толкнул его в спину старший. – Езжай, езжай и без самогону не возвращайся!
Мотоцикл милицейского сержанта разразился громкой пулеметной дробью. Когда она затихла за бугром, старший взялся за рацию:
– Первый, докладывает Пятый. Объект не появлялся. Нет, нет, инспектор ГАИ регистрирует все машины с зарубежными номерами и фамилии их владельцев.
– Пятый, я Первый, по сложившейся обстановке задача усложняется: в случае появления у тебя красной «девятки» КИА 26–36 проследи направление ее движения.
– Понял, Первый!
– Исполняй, Пятый.
– Есть исполнять, Первый!..
Стелется под колеса машины асфальтовая дорога. Желтые краски степной крымской осени быстро сменяются желто-серыми оттенками щетинящегося на угорах, разбеленного сизой изморосью жнивья. Нависшие над дорогой низкие рваные облака гонят впереди себя из северных краев запоздалые стаи перелетных птиц, грозят вот-вот опрокинуться на землю первым снегом.
