Михаил Нестеров - Агент силовой разведки
– Мой знакомый – небескорыстный человек, – после некоторого раздумья ответила Николь.
– Двадцать тысяч долларов ему, десять – тебе, – назвал сумму Лугано.
– Думаю... мы согласимся.
– Отлично. Кстати, где мой пистолет?
– А, твой пугач... – Она указала рукой ему за спину. – Он у тебя под подушкой. Ты сам его туда засунул.
На языке Лугано вертелся ответ: «Он далеко не пугач. Это бесшумный пистолет».
Внезапно Виктор переменился в лице. Он вспомнил свой вопрос и короткий ответ Мартьянова, и все понял... только сейчас. Он наконец-то перевернул последнюю карту, и пасьянс под названием «План Мартьянова» был раскрыт.
«Ты действительно был уверен в том, что Директор застрелится?»
«Нет».
Он не был уверен в этом. Вот в чем заключалась разгадка.
Апрелевка, 13 января 1992 года, понедельник
...Капитан Линьков принес чай с лимоном и вышел, плотно притворив за собой дверь. Чай был горячий, и Директор дал ему время остыть.
– Время, – поторопил его Мартьянов.
«Время», – мысленно повторил вслед за ним Директор. Сейчас для него оно было дорого, как никогда.
Мартьянов в этой загородной резиденции чувствовал себя как дома. Он много раз бывал здесь, порой приезжал с докладами за полночь. Офицеры охраны, зная особое положение Вадима Мартьянова, беспрепятственно пропускали его к шефу. Вот и сегодня он дожидался Директора в одной из комнат на первом этаже, и как только тот приехал, дежурный офицер, доложив о старшем агентурной группы, через минуту провел его в кабинет.
Мартьянов сидел напротив Директора, держа его под прицелом маленького, с виду смехотворного пистолета. Но это было грозное оружие, созданное для спецопераций, требующих полностью бесшумной и беспламенной стрельбы.
Вадим еще раз предупредил Директора:
– Делайте все, как я сказал. Иначе я убью и вас, и ваших двух офицеров. И не задавайте мне вопросов. Берите бумагу.
– Только один вопрос: за что ты меня ненавидишь?
– Вы слабая фигура в разведке. Вы преемник, исполнитель чужой воли, вы никто. У меня нет к вам ненависти. Я испытываю жалость к тому, что вы можете раздать своим хозяевам. Если вам скажут: «Отдай «Восточный фонд», вы назовете место, в котором он хранится. Я наследник «фонда», а не вы. Берите, берите бумагу!
Директор взял чистый лист бумаги и набросал пару слов, внизу поставил свою подпись. Воспользовавшись секретной линией связи, сделал несколько звонков и отдал распоряжения. Шестеро его личных агентов были мертвы... И эта личная, по сути, катастрофа подкосила Директора и указала на единственную причину, по которой он оказался в опале: «Восточный фонд». И в этом деле не обошлось без предательства...
«Мартьянов! Вадим, сукин ты сын!»
Слабо верилось в то, что Мартьянова раскололи, узнав о «фонде», к примеру, от тунисского агента.
Директор встал. Повесив китель на спинку кресла, прошелся, часто бросая на него взгляд. Ему показалось, китель сплошь покрыт грязными пятнами, обшлага и лацканы лоснятся.
Он остановился, снова занял место за столом. Подумал о том, что чем ближе срок, тем сильнее на него будут давить сомнения. Сделал несколько глотков уже остывшего чая, отставил стакан в сторону и вынул из нижнего ящика стола наградной пистолет. Это был «ТТ», один из последних, выпущенных в 1950 году. Директор взвел курок и бросил последний взгляд на Вадима. Что дальше? Ведь громкий звук выстрела привлечет внимание охраны.
Мартьянов усмехнулся и покачал головой:
– Вы меня совсем не поняли.
С этими словами он с близкого расстояния выстрелил в Директора из бесшумного пистолета. Вадим стрелял под небольшим углом, и пуля пробила висок. Не теряя времени, он развернул на столе бумажный пакет. Бросил на пол пустую гильзу от «токарева». Передернув затвор пистолета, который держала горячая еще рука Директора, забрал патрон. Положив в ствол несколько крупинок пороха, поджег его. Насчет пули, убившей Директора, он не беспокоился: калибры обоих пистолетов были одинаковы. Ему было достаточно этих факторов, которые он сам назвал поверхностными. Не пройдет и часа с момента предварительного расследования, и дело будет закрыто. Никто не делает вскрытие умершего в муках от неизлечимой болезни, сравнил Мартьянов. Болотин скомкает это дело, как бумажку. Ему это только на руку.
Последний предмет остался в бумажном пакете. Это был пиропатрон, и его Мартьянов обернул списком «Восточного фонда», уместившимся на восьми листах. Прежде чем покинуть эту комнату, он бросил бумажный сверток в камин, чуть в сторону от огня.
– Как там шеф?
– Он просил не беспокоить его, – ответил Мартьянов Линькову. – Аховое у него положение. Ты в курсе, что его уволили в связи с несоответствием служебному положению?
– К сожалению, да, – ответил Линьков.
Он открыл ворота и, дрожа от холода, выпустил машину Мартьянова из двора. Вернувшись в дом, поставил чайник. В это время в кабинете шефа раздался громкий хлопок. И он для капитана Линькова не стал неожиданностью.
Тунис, 14 августа, суббота
Лугано не спалось. Он перепутал день с ночью и ворочался с боку на бок. Виктор решил главную задачу, представив события двадцатилетней давности так, как если бы находился в кабинете Директора. Но ему не давала покоя еще одна вещь. В голове звучал голос Николь: «У меня подписка на рассылку новостей культуры... 21 августа в замке Мальборк состоится экспозиция «Век разума». Позавчера она, едва держась на ногах от пережитого шока, только-только переступив через трупы боевиков Мартьянова, сразу же нашла газету с заметкой об очередной экспозиции «Век разума» в галерее Мишеля Жобера. Лугано был уверен, что в офисе Николь можно найти и другие похожие материалы.
Он вошел к ней в спальню и присел на край кровати, дернул за шнурок бра, включая свет.
Николь зажмурилась и, прикрываясь одеялом, отодвинулась подальше.
– Я оказала тебе медицинскую помощь, приютила тебя, напоила и накормила. А теперь ты хочешь спросить: а что там насчет секса?
– Ты очень красивая, Николь, и нужно быть слепым, чтобы не заметить этого. Ты сексуальная и соблазнительная. Ты назовешь меня идиотом, если я не повторю за тобой: а что там насчет секса?.. Скажи, чем вызван твой повышенный интерес к коллекции Жобера?
– Повышенный – сильно сказано.
– Так ты ответишь на мой вопрос? Это очень важно.
– Важно для кого?
– Может быть, для нас обоих.
Николь некоторое время молчала.
– Хорошо, – наконец согласилась она. – Я всегда подозревала, что мой шеф нечист на руку. Меня откровенно тревожили его связи с Жобером, этим пронырой. По сути дела, они занимались отмыванием произведений искусств, а вот кто их им поставлял, для меня и сейчас загадка. Их совместный бизнес был подтвержден некоторыми документами. В них фигурируют два юридических лица: наш музей и музей Жобера – и перечисляются формы использования экспонатов. В свое время мы обменялись доверенностями – как часть страховки на случай краж и форс-мажоров, – пояснила Николь. – Мы экспонируем коллекцию Жобера – и несем за нее ответственность. Он экспонирует предметы нашего музея – он же гарантирует их сохранность. Так вот, в его коллекции находятся десять предметов старины из нашего музея, которые Анри передал Жоберу. Мы занесли их в своей реестр лет пять или шесть тому назад. И они все еще висят на нас. Меня это очень беспокоит. Из разговоров с шефом я поняла, что Жобер попросту не хочет их отдавать. У Анри очень сложные отношения с этим человеком.
– Постой, выходит, что польская экспозиция частично состоит из предметов вашего музея?
– Да, и по договору это считается совместной выставкой. Обе стороны несут за нее равную ответственность. Меня это очень беспокоит, – повторила Николь.
– Представим невозможное, – предложил Виктор. – В разгар польского показа с Жобером происходит несчастный случай. Экспозиция не станет бесхозной?
– Конечно, нет. В отсутствие Анри мне лично придется организовывать вывоз коллекционных предметов.
– Согласно таможенной декларации?
– Разумеется.
– Достань мне копию этого документа, – повторился Лугано.
Он потушил настенный светильник и вышел из комнаты. Когда закрывал дверь, услышал, как Николь обзывает его идиотом. Он вернулся и, прижав ее к себе, жарко прошептал на ухо:
– От идиотки слышу.
17 августа, вторник
Все предметы частной коллекции – а их оказалось немногим более трехсот – были тщательно упакованы. Для золотых и серебряных ваз и кубков изготовлена особая, «анатомическая» упаковка, повторяющая их форму. За исключением двадцати двух предметов, все значились в декларации подлинниками.
– Это копия? – спросил таможенный офицер по имени Ирфан, сверяясь с декларацией и пожирая глазами «Грааль» Бенвенуто Челлини. – Здорово похоже на подлинник.