Михаил Нестеров - Если враг не сдается
— Как у вас? — спросил Батерский.
— Потеряли одного. Косицина.
Игорь покачал головой: «Жалко».
— Кто его?
— Дозорный. Вместо одного там оказались двое. Не рассчитал Леха... Забросили десять человек? — спросил Магомедов Батерского. Они были ровесниками, но Магомедов выглядел лет на пять старше товарища. — Мы насчитали восемь. Двое были в дозоре, остальные здесь, — Алан кивнул на открытый лаз убежища.
— Всё правильно, — ответил Батерский. — Два человека пошли обустраивать базу, мы нашли, их следы. Думаю, скоро появятся. Надо усилить дозор на западном и восточном направлениях. — Сам Батерский подошел к базе с южной стороны, где Адлан выставил трех человек: Аслана Черкесова, Шамиля Гуляева и Али-Хасана. — А что говорит сам Седов? Вы его случайно не...
— Случайно «не», — усмехнулся Магомедов. — Хочешь пообщаться с командиром?
— Хочу. Он там? — Игорь подошел к лазу. Прежде чем спуститься в убежище, оглянулся на командира: видимо, о чем-то хотел спросить, но промолчал.
Луч фонарика коснулся посиневшего лица спецназовца, и Батерский не сразу узнал в нем старшего сержанта Василия Гирина по кличке Абдулла. Кажется, ему было 22 года. Согнутые в локтях руки Абдуллы покоились на животе; этой позой он, лежащий на краю нар, походил на утопленника. Из одежды на нем лишь льняное белье, «кольчуга» из мягких веревок и шерстяные носки. Гирин был единственным из группы Седова, кто не сумел выбраться на поверхность, задохнувшись от «паралитика».
Следующий. Второй с краю. Лев Бессарабов. Лицо Котовского перекошено, рот открыт, из чернеющего зева копьем торчит язык. Над правой бровью пулевое отверстие. Белье, «кольчуга», носки.
Батерского слегка поташнивало от вида мертвецов, лежащих в нижнем белье. Морг. Бригада, приостановив работу, вышла покурить. Плюс всё еще горчивший воздух в землянке.
Третий. Прапорщик Седов...
Восковое лицо Батерского исказила усмешка. Он словно втягивался в какую-то жуткую игру, где мертвые чередовались с живыми. Он похлопал прапорщика по ноге, вкладывая в это действие и приветствие, и насмешку, и признательность. Что ни говори, но услугу он оказал неоценимую. И всё же чем он руководствовался, открывая перед сержантом детали учебного мероприятия?
«Симпатии, симпатии...» — несколько раз повторил про себя Батерский и сместился еще на шаг.
Колун. Вадим Рычкалин. Сосед прапорщика Седова. И здесь они рядом, касаются друг друга крутыми плечами. Только они уже давно холодные. Колун также убит выстрелом в голову.
Артемий Оганезов...
Юрий Тимченко, радист группы...
Влад Якушин. Граф Дракула лежал в униформе. Странно. Хотя ничего странного — вон видны засохшие следы крови на куртке. Вся одежда в крови — кому она теперь нужна. Был в дозоре? Кто его так? А, ну да, Леша Косицин. Он мастер снимать часовых. Был мастером.
Следующий. Последний. Старший сержант Пиебалгс, Рудгер Хауэр. Льняное белье, «кольчуга», носки. Руки за спиной, рот завязан. Глаза открыты.
Батерский вплотную приблизился к сержанту. Дурноты как не бывало. Немножко странновато — потому всё дурное, что было связано с инструктором-латышом, выперло наружу: глаза предателя сузились, под щекам заиграли желваки, дыхание участилось. «Бог есть! — Батерский мысленно перекрестился. Мысленно он всё еще крестился. — Бога не уволишь».
Заглянув в голубые глаза латыша, Игорь негромко произнес:
— Я всё еще не нравлюсь тебе, сержант?.. — Он повернул фонарик в свою сторону и зажмурился от яркого света. — Узнал?.. Тогда пошли наверх, закончим разговор, начатый в штабе. Ты сказал: «В следующий раз...»
Действительно, тогда сержант больше ничего не добавил. Он был единственным человеком в части, который видел в снайпере что-то отталкивающее.
— Другого шанса у тебя не будет. Давай, сука прибалтийская, вставай! Покопайся в моей жизни, падла!
Батерский обладал невероятной силой. Мощи ему прибавила жажда мщения. Он подтащил латыша к лестнице и грубо окликнул товарищей:
— Эй, кто там! Помогите. — Он плюнул в сердцах, видя, что наверху никто даже не пошевелился. Выбравшись наверх, он нашел глазами Магомедова и подошел к нему вплотную. — Адлан, не мешай мне.
В голосе сержанта прозвучала угроза, но Магомедов, понимая чувства товарища, хотя и не зная причины, равнодушно пожал плечами:
— Тебе нужен Седов или другой живой «гоблин»?
— Мне нужен другой, — скрипнул зубами Батерский.
— Он твой. Азиз, Руслан! — подозвал бойцов Магомедов. — Вытащите «гоблина». — Глянув на закат, а потом на часы, Адлан предупредил Батерского: — У тебя пять минут.
Инструктора спецназа поставили в центре небольшой ровной полянки. Пиебалгс стоял со связанными за спиной руками, рот всё так же заткнут тряпкой, отчего его продолговатое лицо казалось невероятно длинным, как на карикатуре. Лишь его живые глаза не претерпели изменений: слегка прищуренные, они смотрели из-под желтоватых бровей открыто и смело.
— Руслан, развяжи ему руки. Кляп тоже вытащи.
Беноев глянул на командира. Магомедов кивнул: «Делай, как он говорит». Боевик зашел инструктору за спину и перерезал веревку. С кляпом ему возиться не хотелось: сам вытащит. Однако затекшие руки сержанта висели плетью. Намокшая тряпка полетела к его ногам, и Руслан, вытирая руки, отошел в сторону.
— Меня зовут Игорем, — начал рисоваться Батерский, делая шаг и приподнимая руки. — А Литвинову я перерезал горло. Видел Дракулу? Очень похоже.
— Ничего... — прохрипел латыш и с неимоверным трудом сжал пальцы в кулак. — Ничего, щенок. Твоя лицензия на убийство скоро закончится.
Пользуясь тем, что спецназовец не владел руками, Батерский, раскачиваясь по-боксерски, сделал ложный замах левой рукой и нанес сильнейший удар правой. Голова Рудгера запрокинулась, и он, словно нехотя, опустился на колено. Батерский ударил его в голень и, вынося ногу выше, снова в голову.
— Кто закроет мою лицензию, ты, что ли?
Рудгер сплюнул кровью и поднялся на ноги.
— Ты не видел там, — латыш скосил глаза в сторону подземного убежища, — двух человек. Одного из них зовут Миротворцем. Я не завидую тебе.
Горячность, овладевшая Батерским, испарилась. Ему отчего-то стало тоскливо, как собаке, привязанной к дереву и ожидающей смерти. Он, разглядывая мертвых и полумертвых, как-то забыл о живых. Миротворец. Волкодав. Спец по диверсиям. За его головой охотились целый год. И что? Ничего. Она до сих пор на его плечах. Как зверь, он обходил ловушки и ни разу не попался в капкан. В плен к нему никто не сдавался — что толку? Пленным он дарил легкую смерть: давал помолиться и... А что он вытворял, зачищая поселки и вычищая «мусор» из ущелий, лучше не вспоминать.
Но здесь он один, не считая Антона Соколова; Ротвейлер во многом уступал Миротворцу и действительно виделся рядом с ним либо верным псом, либо, что более точно, охотничьей собакой. Но нюх у него хуже, чем у Мельникова, тот способен за версту почуять «духов».
Миротворец — вот она, главная опасность. И если раньше Батерский руководствовался как бы коллективным разумом — то есть мысленно был привязан к террористической группе Магомедова, — то с этой минуты стал невольно откалываться от нее; на первый план начала выходить собственная безопасность. То, что Миротворец остался жив, — не чья-то ошибка, а стечение обстоятельств. Но легче от этого не становилось.
И снова злоба овладела Батерским, но на сей раз в ней было больше бессилия. Он опять ринулся в атаку и снова попытался выехать на прежней связке: ложный замах и...
Однако рука его по широкой дуге ушла в пустоту. Рудгера невозможно было купить дважды. Он резко отступил и из боковой стойки нанес левой ногой сильный удар в голову Батерскому. Латыш был приучен не «развозить» бой. Видя, что его боковой удар достиг цели и противник, теряя равновесие, делает мелкие шажки назад, он одним широким шагом догнал его и, владея лишь ногами, провел красивый прием «ножницы» в чрезвычайно сложном исполнении «обратным захватом»: в высоком прыжке он скрестил ноги, левая метнулась к лицу Батерского, а правая пошла ей навстречу. Зацепив его ногами за шею, Рудгер, зависнув на короткое мгновение в воздухе, увлек противника за собой на землю. И не отпускал его, поджимая колени и подтягивая его к себе. Чтобы сломать предателю шею, латышу не хватило нескольких мгновений, одного резкого движения. Магомедов, видя, что этот короткий поединок заканчивается не в пользу своего бойца, поднял руку с пистолетом и, почти не целясь, нажал на спусковой крючок.
И еще раз.
Обе пули попали сержанту в голову. Однако он, смертельно раненный, не ослаблял хватки, которая не уступала, наверное, мертвой хватке бульдога.
С трудом высвободившись, сгорая от позора, Батерский несколько раз ударил мертвого сержанта. Тяжелые ботинки в несколько мгновений превратили лицо латыша в бесформенную кровавую маску.
