Александр Бушков - Пиранья. Бродячее сокровище
– Алабама. Университет Дьюка. Слышали?
– Господи, откуда, мы университетов не кончали, – сказал Мазур чистую правду. – В общем, другая социальная среда, а? Интересно, кого вы ожидали увидеть? Развязаного малого в шляпе набекрень, который то и дело прикладывается к фляжке, называет вас «деткой», глупо ржет, пошло шутит и то и дело пытается хлопать по заду? Ну, смелее!
– Если откровенно, что-то вроде...
– Ну, тогда мы квиты, – сказал Мазур. – Честно говоря, я тоже ожидал увидеть нечто другое. Очкастую кривоногую девицу в старушечьем платье, со стопкой книг под мышкой, распространяющую затхлый запах палеонтологических окаменелостей...
– Я – историк...
– Ну, в таком случае – затхлый запах исторических пергаментов...
Девушка улыбнулась почти спокойно:
– Ради точности – я специализируюсь на второй мировой. Вторая мировая война на море.
– Все равно, – сказал Мазур. – Любой архив, я думаю, пылью пропах...
– Не всякий. Вы забыли про компьютерные архивы.
– А это чего? – спросил Мазур тоном классического деревенского увальня с соломой в волосах и вилами под мышкой.
– Вот теперь – притворяетесь. По-моему, вы не такой простой...
– Простыми, дипломированная сеньорита, бывают только карандаши, да и то не все, – сказал Мазур. – Итак... Кристина-Мария-Луиза-Вероника-Амалия, насколько мне известно? Можно ради экономии времени выбрать какое-то одно имя из пяти? Вряд ли вас все время зовут пятью, даже в кругу благородных идальго...
– Кристина.
– Жаль.
– Почему?
– Предпочел бы Луизу, – сказал Мазур безмятежно. – При звуке имени «Луиза» у меня отчего-то возникает перед глазами образ порочной, распущенной, но очаровательной француженки с томным синим взором и полуприкрытой кружевами грудью...
– Ваш идеал женщины, а? Или... – она прищурилась. – Или такаявас лишила невинности в каком-нибудь портовом борделе?
– Господи боже, – сказал Мазур, выезжая на шоссе. – Ваши предки будут вертеться в гробах, как жареный барашек на вертеле. Такой лексикон для правнучки конкистадоров...
– Двадцатый век, как-никак, – сказала она, усмехаясь. – Эмансипация и все такое...
– Понятно, – кивнул Мазур. – Откровенно говоря, я бы предпочел кривоножку в очках...
– Значит, я вам не нравлюсь?
– Нравитесь, отчего же, – сказал Мазур. – Если речь идет о моих умозаключениях, то они таковы: с вами было бы весьма недурно побарахтаться в сарае на свежем сене, ночку-другую, но вот что касается постоянных, сложных и серьезных отношений – господи пронеси! Потому что такие как вы, своей сложной и утонченной натурой, яркой индивидуальностью всю душу вымотают. Но, повторяю, в сарае, да на свежем сене, без всяких обязательств...
Как он и рассчитывал, Кристина прямо-таки задохнулась от ярости, возмущенно отвернулась, уставилась на пролетающую мимо зеленую стену леса. Мазур ухмылялся про себя. Именно такую линию и следовало держать – то и дело злить ее, раздражать, сердить, выводить из себя. В ярости человек скорее проговорится, откроется, вообще, будет доступнее для анализа, для прокачки...
– Размечтались! – фыркнула она, по-прежнему отвернувшись.
– А вы что, лесбиянка? – невинным тоном поинтересовался Мазур. – Тут это, насколько я знаю, не в обычае, но в Штатах могли нахвататься...
Одной рукой удерживая машину на прежнем курсе, другой он ловко отразил попытку влепить ему нешуточную оплеуху. Вновь остановил машину, посмотрел на пассажирку:
– Желаете еще попробовать?
– Скотина, – выдохнула она, глядя исподлобья.
Мазур медленно покачал головой:
– Просто-напросто непосредственное дитя природы... Неотесанный и управляемый инстинктами морской волк... Кристина?
– Да? – отозвалась она, отвернувшись.
– Вы, в самом деле, очаровательны... А что, если я поставлю вопрос ребром? Я вас согласен охранять, беречь и защищать только в том случае, если вы будете сговорчивой девочкой... А?
– Что-о?!
– А только так.
– Тетушка Роза...
– Она мне не хозяйка, знаете ли. Я вольный стрелок.
Он ожидал очередной попытки влепить по физиономии и приготовился таковую отразить. Однако Кристина, превеликим усилием воли справившись с приступом гнева, вдруг спросила:
– Зачем вы ломаете комедию?
– Я? – очень натурально удивился Мазур. – Какая тут комедия? Я вам предлагаю сделку...
– Бросьте. Вы давно уже ломаете какую-то дурацкую комедию... С явным перебором. Вы еще «деткой» меня назовите...
– Ну, так ты будешь умницей, детка?
– Хватит вам! Это не ваш сценический образ!
– Возможно... – сказал Мазур серьезно.
– Что же вы придуриваетесь?
– Я не придуриваюсь, – серьезно сказал Мазур. – Я просто-напросто пытаюсь сориентироваться в ситуации. Потому что терпеть не могу неизвестности внекоторыхделах. А это как раз тот случай. У вас какое-то предприятие, и дело зашло настолько далеко, что вам потребовался вооруженный охранник... Знаете, в такие игры умный человек не играет втемную. Что у вас стряслось?
– Потом узнаете.
– Когда?
– В свое время, когда мы выйдем в море... – она спохватилась и буквальным образом прикусила язычок.
Ага, выбранная тактика принесла кое-какие плоды...
– Прелестно, – сказал Мазур. – Еще и в море выходить? Что-то мы с Розой так не договаривались, я думал, вас просто нужно будет несколько дней охранять... А тут еще и море... Морем я уже сыт по горло. И, между прочим, прекрасно знаю, какие коллизии порой случаются, когда в море выходят не затем, чтобы доставить куда-то груз или половить рыбку, а для чего-то другого... Интересно, а вы имеете представление?
– Чисто теоретически. Потому и хотела подыскать надежного человека...
– Я надежный, право слово, – сказал Мазур. – Но только в том случае, если мне заранее расскажут честно и подробно, в чем дело, в чем загвоздка, в чем опасности...
– Боитесь упустить свою выгоду?
– Боюсь новых дырок в шкуре. Иные из них не лечатся... впрочем «выгода» – тоже неплохое слово...
Кристина повернулась и открыто посмотрела ему в лицо:
– Ну, так чего же вы хотите? Меня? Хорошо, я не девственница. Мы переберемся на заднее сиденье, я разденусь, и вы будете со мной делать, что хотите... но, предупреждаю: мне будет противно. Вот так. Я закрою глаза, стисну зубы и буду лежать как колода.
– А притвориться страстной ради дела? – спросил Мазур, у которого осталось стойкое впечатление, что не только он изучает, но и его подвергают прокачке.
– Не смогу. Не получится.
– Жаль... В таком случае – сорок процентов.
– От чего? – прищурилась Кристина.
– То есть как? – пожал плечами Мазур. – От всего.
– А вы не лопнете?
– Постараюсь уцелеть... Ну ладно, двадцать пять.
– А вы их заслужили?
– Заслужу. Изо всех сил.
– По-моему, вы опять ломаете комедию... кстати, как вас...
– Джонни.
– По последнемупаспорту?
– По святому крещению.
– Да-а?
– Точно, – сказал Мазур веско.
На какое-то время воцарилась тишина. Порой мимо них в ту и в другую сторону пролетали машины со всей здешней лихостью.
– Ну, и что нового вы во мне на сей раз высмотрели? – спросила, наконец, Кристина так, словно искала единственно верный тон.
– Я понял, к какому типу женской красоты вы относитесь.
– Да-а? И к какому же?
– К типу женщин с картин Боттичелли, – сказал Мазур.
И, между прочим, не лукавил душой. Именно такое впечатление у него и создалось. Было в ней что-то от женщин Боттичелли – говоря возвышенно, тот самый налет светлой печали во взоре и всем облике, который Мазур всегда усматривал и в Венере, и в Юдифи, да и в других «Нельзя так открываться, – подумал он. – Это уже не маскас ней говорит, это ты собственными эмоциями и мыслями делишься, а этого категорически нельзя. Мало тебе было Ангелочка и Бриджит? Мало тебе Мэй Лань?»
– Вы продолжаете меня изумлять, Джонни, – сказала Кристина светским тоном. – Кто бы мог подумать, что простой моряк знает о Боттичелли...
– Дорогая сеньорита Кристина, – сказал он злорадно. – Вы, простите, не учитываете специфики моряцкого ремесла и нашей психологии. У моряков в каютах, знаете ли, всегда пришпилены к переборке, гм... не обремененные одеждой дамочки. И это вовсе не обязательно красотки из «Плейбоя». Есть масса репродукций великих картин, которые любой моряк рассматривает с утилитарной точки зрения... Вот и вся разгадка.
– А может, вы себя умышлено огрубляете?
– Вот уж нет, – сказал Мазур. – Честное слово, я простой моряк. Родился в Австралии, служил в армии, потом нанялся на корабль и с тех пор болтаюсь по белу свету... И такая жизнь меня вполне устраивает.
– Что-то вроде хиппи?
– Ничего подобного, – твердо сказал Мазур. – Хиппи – совсем другое. Грязные и ленивые, никчемные бездельники, не способные ни гвоздь вбить, ни починить карбюратор в машине. Я же, не сочтите за похвальбу, многое умею делать. Просто мне нравится именно такая жизнь. Но это ведь отнюдь не значит, что я – тупой и ограниченный?
