Олег Маркеев - Тотальная война
Отдельной группкой, к которой Винер относился с легким презрением, смешанным с удивлением, были «блаженные». Весьма редкий тип, непонятная мутация. Напрочь лишены женской хищности. Образование не добавило им глупости, жизненный опыт не убил доброту, а способность любить лишь окрепла от приобретенной способности видеть вещи и людей такими, какими они есть на самом деле. Они не пытаются переделать мир или подделаться под его правила. Просто создают свой маленький мирок, в котором комфортно себя чувствуют и мужья, и дети, и животные, и цветы. Их внутренний мир также красочен, ухожен и уютен. Вкус им никогда не изменяет. Только из-за них не умерла классическая музыка, реализм в живописи и хорошая литература.
И наконец, элита женского бестиария — «кошки». Блудливы, независимы и коварны. Прекрасные манипуляторы, способные убедить кого угодно в чем угодно, не веря ни единому произнесенному слову Не умны, хотя и кажутся таковыми. Просто примитивный женский интеллект обогащен у них опытом тысяч удачных охот, а рефлексы хищника в сто крат мудрее, чем самые глубокомысленные абстракции интеллектуала.
Они грациозны и обаятельны, их так хочется приласкать, что забываешь про острые когти, спрятавшиеся между нежными и теплыми, как пальчик младенца, подушечками. Их глаза то туманятся от накатившей неги, то в миг становятся хищными, следящими и оценивающими. Идеальные любовницы, прекрасные матери, но никудышные жены. Способны влюбиться до мартовского ора в кого угодно, — пол, возраст и положение принципиальной разницы не имеют, но по-настоящему любят только себя. Элегантны и утонченны, потому что умеют ценить красоту мира. Частью которой считают себя. При этом патологически жестоки. С равным удовольствием они будут тискать вас в мягких лапках или разорвут когтями, но так, чтобы жертва умерла не сразу и можно было насладиться видом мучительной агонии. Сожрать жертву при этом вовсе не обязательно. Зачастую они мучают и убивают исключительно ради эстетического удовольствия, а не от голода. Поэтому и не делают различия между физической и моральной пыткой…
Винер следил, как под умелыми ладонями японки то расслабляются до кисельного состояния, то вновь собираются в тугие жгуты мышцы Мисти. Эту женщину с фигурой греческой богини он со дня первой встречи называл только кошачьим прозвищем — Мисти.
Он был семилетним мальчиком, когда в доме появился трогательный белый комочек. Он быстро вырос в капризную и утонченную кошечку, разгуливающую по дому танцующей походкой балерины. Мисти никогда не безобразничала, вела себя подчеркнуто аристократично, чего требовала по отношению к себе от всех. Никогда не скреблась в двери, считала, что раз мяукнуть достаточно, чтобы двуногие сообразили, что барышня в белом желает выйти. Каждое утро Клаус Винер просыпался от легких прикосновений горячих кошачьих подушечек к своей спине. Несозревшей мальчишечьей душе Мисти представлялась идеальной женщиной, Прекрасной дамой, небожительницей, ради одного благосклонного взгляда которой хотелось отправиться в крестовый поход. У Мисти была привычка устроиться напротив и не сводить с него, как казалось Винеру, влюбленного взгляда. Когда ангельски белое создание засыпало, он боялся резким движением потревожить его сон.
Какой же шок пришлось испытать однажды утром! Мисти пришла из сада, торжественно неся в зубах какой-то трепещущий комок. Грудка и мордочка ее были измазаны кровью. Красные липкие пятна страшно и противоестественно смотрелись на ее белой шубке. Мисти бросила комок перед Винером.
Оказалось, это был полуживой птенец. Он еще сучил в воздухе розовыми пупырчатыми лапками и слабо бил крылышками, пытаясь перевернуться. Винер ошарашено смотрел на птенца, а Мисти разглядывала свою жертву с равнодушием сытого хищника. Попробовала подбить птенца лапкой, но тот уже закинул голову и отрешенно закатил глаза. Тогда Мисти подняла мордочку, как бы прося у мальчика совета. Не дождавшись, приняла решение сама. Мягкий удар — и когти располосовали слабо трепетавшую грудь птенца. Из раны наружу полезла кровавая кашица, Мисти смотрела на мальчика, он был уверен, что в этот миг она улыбалась. Сладкой плотоядной улыбочкой древней богини красоты, обожавшей вид крови и мучений.
Он пересел на край кровати. Растер кисти так, что в пальцы пошел жар. Мио по его знаку убрала ладони, уступив место Винеру
Кожа у Мисти оказалась горячей, словно женщина только что пришла с пляжа, из-под жгучего испанского солнца.
— М-м, — замурлыкала Мисти. — Твои пальцы нельзя спутать ни с какими другими.
— И какие они?
— Властные. Они знают ценность принадлежащей им вещи, поэтому держат нежно. Но ни за что не отпустят.
— Ты перележала на солнце, Мисти. — Он сознательно не поддался лести.
— Солнышко меня любит, а я — его. Разве взаимная любовь бывает во вред?
— Нет, если не забывать о защитных средствах.
Мисти фыркнула в подушку.
Ему пришлось работать одной рукой, боялся разбудить боль в ране.
Винер перехватил острый взгляд Мио. Словно меч выпорхнул из ножен. Длилось это ровно мгновенье. Но истинному мастеру и его достаточно, чтобы лишить жизни. Мио научила его шиацу — японскому искусству массажа, равно применимого в бою и врачевании, и по движениям пальцев Винера она легко разгадала его замысел. Потом глаза японки вновь стали бесстрастными. Обманчиво бесстрастными, как тут же уточнил Винер, зная, какая смертельная опасность таится в этой китайской шкатулке.
Его пальцы пробежали по спине Мисти вниз, вдоль позвоночника. Замерли на холмике над копчиком. Помяли его. И неожиданно, став твердыми, как стальные стержни, глубоко вошли в плоть.
Мисти хрипло вскрикнула, выгнулась в дугу, закинув голову. Замерла, не дыша. Мышцы, сведенные судорогой, дрожали, как перетянутая струна. Через несколько секунд воздух вырвался из распахнутого рта, и она рухнула лицом в подушку. По телу, от шеи к икрам, прокатились упругие волны, с каждым разом все слабее и слабее. Наконец, Мисти затихла, словно провалилась в глубокий обморок.
Лицо Мио осталось фарфоровым, бесстрастным. Только едва заметно расширились тонкие ноздри и набухли и потяжелели губы. Она потянулась к сбитому в изножье покрывалу, из складок шелка наполовину извлекла нефритовый стержень. Замерла, ожидая разрешения Винера. Он с улыбкой посмотрел на эту игрушку, древнюю, как сам грех однополой любви, и отрицательно покачал головой.
Пересел в кресло. Взял из пачки, лежавшей на столике, сигарету. Она была тонкой и необычно длинной, с золотым ободком на фильтре. Еще одна дамская игрушка. Чиркнул зажигалкой. По комнате поплыл сладкий, дурманящий голову дым. Язык и нёбо Винера захолодило, словно вдыхал ментол. Но в сигарете был вовсе не ментол, поэтому, сделав две затяжки, он протянул сигарету Мио. Она тоже ограничилась парой затяжек, потом наклонилась и вложила сигарету в полураскрытые мягкие губы Мисти.
Мисти курила, медленно приходя в себя. Постепенно ее глаза очистились от мути, а от лица отхлынула кровь. Она перевернулась на спину, нашла ладонь Мио и положила себе на живот.
— Словно молния прошла насквозь, — прошептала она. Покосилась на Винера. Тот не сделал ни малейшей попытки встать с кресла. Отчужденно, будто ничего в спальне не произошло, произнес:
— Мне потребуется вся ваша проницательность, милые дамы.
Он бросил на постель пачку фотографий. Мисти приподнялась на локте, отбросила с лица упавшую прядку Стала одну за одной перебирать фотографии.
Просмотренные передавала Мио.
— Очень хороший фотограф, кстати. Такое впечатление, что это не оперативная съемка, а кадры из фильма Годара. — Мисти передала последнюю фотографию. — Это Гамбург, я правильно поняла?
— Да, клиент прибыл сегодня. Признаюсь, достаточно неожиданно для нас.
— С молоденькой партнершей, что самое неожиданное? — Мисти хитро прищурилась.
— Да, это несколько портит наши планы. Подумай и скажи, эту пару можно разбить?
Мисти потянулась вперед, раздавила сигарету в пепельнице. Тем временем Мио выбрала из пачки две фотографии и положила перед ней.
— Умница, Мио. — Мисти едва взглянула на фото. Погладила японку по щеке. — Не прячь глазки, милая. Я же вижу, ты ревнуешь.
— Завидую, — коротко уточнила японка.
— Черная зависть и есть ревность, — усмехнулась Мисти. — Лично я просто впадаю в бешенство, когда вижу, что другие имеют то, что никогда не получить мне.
— И что же ты тут увидела?
Винер взял фотографии. На одной Карина сидела за столиком уличного кафе, подняв голову, смотрела на стоящего рядом Максимова. На другой он, обхватив ее за плечи, переводил через дорогу. Смотрели они при этом в разные стороны: Максимов — вдоль улицы, Карина — во все глаза на него.
