Свен Хассель - Колеса ужаса
— Кто твой папа, глупышка? — любовно спросил Старик, а Порта похотливо щелкнул языком.
Девочка ответила ему тем же. Мы громко захохотали.
— Мой папа крестьянин, Владимир Иванович Васильев. Из белого дома возле речки.
Воцарилась тишина.
Старик поскреб затылок и в отчаянии оглядел нас, прося о помощи, но мы отодвинулись от него. Что мы могли сказать? Члены трибунала в Житомире были жестокими людьми. Им нравился вид свисающей с балок веревки, особенно если на ней висел человек.
— Девочка, его увезла полевая жандармерия. Произошла нелепая история. Писарь написал на листе бумаги несколько лишних слов.
— Куда увезли папу?
Старик провел ладонью по волосам. Порта ковырял в ухе спичкой.
— Я точно не знаю. Машина поехала на запад, к шоссе.
Девочка, которой было от силы четырнадцать лет, обвела испуганным взглядом грязные, небритые лица с каплями водки в уголках рта и крошками махорки в волосах бороды. Лица чужеземных солдат в иностранных мундирах, которые арестовывали бедных крестьян, вешали их или отправляли на запад, откуда не возвращался никто.
— Ты одна дома? — спросил Штеге, чтобы нарушить молчание.
— Нет, там Настя, она больна.
— Кто такая Настя?
— Моя сестренка. Ей всего три года.
Мы принялись кашлять и сморкаться. Малыш плюнул.
— Будь проклят весь этот мир и прежде всего «охотники за головами!»
— А кто стряпает? — спросил Старик.
Девочка поглядела на нас.
— Я, кто же еще?
— Да, конечно. Но у вас нет еды. Где ваша мать?
— Ее забрали люди из НКВД, когда уводили дедушку. Еще до войны.
Малыш подошел к интенданту. После недолгого, но ожесточенного спора вернулся с буханкой хлеба и кульком соли.
— Вот, получай от Малыша. — Ив раздражении ударил пинком по ножке стола. — Бери, а то выброшу.
Девочка кивнула и спрятала хлеб и соль за пазуху.
— Садись за стол, сестренка, — приказал Порта.
Солдаты сдвинулись, чтобы освободить ей место.
Она села.
Порта сгреб ложкой в крышку котелка остатки еды Малыша, Штеге и своей, придвинул к девочке.
— Ешь. Ты, должно быть, голодная.
— Я побегу домой. Может быть, папа вернулся.
И вопросительно посмотрела на нас.
Все, отводя глаза, молча курили, набивали трубки или пили большими глотками водку из горлышка.
Старик потеребил нос.
— Нет, садись и ешь. Твой папа не вернулся. — После краткой паузы с подавленным видом добавил: — Пока что.
Девочка осторожно, с легкой робостью села на край грубой скамьи. Сдвинула зеленую косынку на затылок и жадно принялась есть руками, не обращая внимания на протянутую Стариком ложку.
— У меня дочка примерно ее возраста, — объяснил Старик, смахивая с заросшей щетиной щеки предательскую слезу. — Теперь эта девочка останется совсем одна.
Подошел интендант и молча поставил перед ней кастрюльку с теплым молоком. Малыш приподнял густые брови и выразительно свистнул.
— Это что такое? — закричал интендант, досадуя, что выказал какие-то обычные человеческие чувства. — Ты заплатишь за молоко, дылда! — И угрожающе помахал карандашом. — Запишу его за тобой в долговой в книге на тот случай, если погибну. Малыш из пятой роты. Не думай, что получишь от меня беспроцентный кредит. Нет-нет, заплатишь шестьдесят процентов. Ха-ха, стервятник! Не ожидал этого!
Малыш доверительно подмигнул Порте.
— Слышал, что сказал этот коммерсант?
Потом вскочил и метнул нож с выкидным лезвием вслед уходящему интенданту. Нож пролетел впритирку с его плечом, длинное лезвие глубоко вошло в деревянную стену. Интендант побледнел.
— А ну принеси обратно нож! — заорал Малыш. — Кому сказано? Неси, говорю!
Интендант вытащил нож из стены и почтительно положил перед Малышом. Когда стал поворачиваться, Малыш схватил его за грудки и яростно затряс.
— Ты гнусная свинья и гнусный вор. Разве не так? Повтори…
— Поганец с нашивками, — подсказал Порта.
— Да, — выкрикнул Малыш. — Поганец с нашивками, трусливый поганец с нашивками. Повтори сейчас же, черт возьми!
Полузадушенный интендант повторил оскорбление.
Малыш потребовал повторить его трижды.
Торопливо кивая, интендант повторил, лицо его принимало лиловый цвет. Малыш отшвырнул его, и он кубарем покатился к стойке. Последние несколько шагов прополз на четвереньках.
Малыш наклонился к сжавшейся девочке.
— Не бойся, дорогуша. Малыш — богобоязненный человек, он защищает слабых. Аминь!
И перекрестился, полагая, что, раз стал богобоязненным, это необходимо.
Штеге достал из кармана пачку рублей и бросил девочке. Его примеру последовали несколько человек. Даже большой любитель денег Порта достал пачку, старательно пересчитал кредитки, потом перехватил их резиновой ленточкой и вручил ей.
Малыш щелкнул пальцами интенданту, и тот немедленно подбежал.
— Пакет еды для девочки и сколько-нибудь русских денег, — приказал Малыш.
Интендант, не возразив ни словом, наложил ей пакет еды и сунул в него пачку рублей.
Девочка захотела домой. Туго повязала под подбородком зеленую косынку и подпоясала веревкой старый армейский китель.
Штеге с Легионером вызвались проводить ее. Взяли пистолеты, надели белые халаты и по бокам от нее вышли в темноту.
— Как думаешь, расстреляют его? — спросил Бауэр у всезнающего Старика.
— Убивать людей стало обычаем. Многим детям придется испытать то же, что этой девочке.
— Хорошо, что мы не знаем обо всех казнях, — сказал Плутон. — Как думаете, у того человека, которого расстреляли вчера в Каралях, были дети?
— Кто знает. Но лучше не спрашивать; это лишь причиняет боль, и жизнь становится невыносимой, — ответил Старик.
Порта неожиданно оживился и распрямил ссутуленную спину.
— Может, выкрадем отца этой девочки?
— Как ты собираешься это сделать? — усмехнулся Старик. — Думаешь, его не охраняют?
— Черт возьми, неужели не сможем? — сердито выкрикнул Порта. — Если мы сражаемся с Иваном в траншеях, думаешь, нам трудно будет прикончить свору каких-то «охотников за головами»?
Плутон кивнул.
— Ты прав, Порта. Вчетвером-впятером мы легко перережем глотки этим тварям и быстро скроемся в ночи с крестьянином.
— Это возможно, но что будет потом? — спросил Старик.
— Потом? — сверкнул на него глазами Порта.
— Вот именно. Думаешь, остальные вернутся в постель и забудут, что кто-то перерезал глотки своре полевых жандармов?
— Ерунда! — высокомерно сказал Порта. — К тому времени мы будем далеко. Никто не узнает, чьих рук это дело.
— Да, ты совершенно прав. Тебя не найдут, более того, не поверят, даже если сам признаешься. Видишь ли, сынок, они сделают кое-что гораздо худшее. Поднимут громкий крик о партизанах. Сейчас они не считают, что в руках у них партизан. Прекрасно знают, что он безобидный крестьянин. Но если мы вызволим его с кровопролитием, сюда через четыре-пять часов пригонят целый полк эсэсовцев, и несколько сел будут уничтожены. Тысячи женщин и детей отправят в концлагеря в отместку за исчезнувшего крестьянина, который тут же станет опасным, давно разыскиваемым партизанским командиром. Если мы не станем вмешиваться, повесят только крестьянина Владимира Ивановича Васильева. Генерал будет очень доволен. Командир «охотников за головами» получит награду. И все будет тихо, пока генерал не заскучает снова. Если Владимир будет отбиваться, тем лучше. И в этом районе на какое-то время воцарится мир, потому что казнь будет превосходной и даст полевой жандармерии тему для долгих разговоров. Ценой этого мира явится жизнь крестьянина Владимира Ивановича Васильева.
— Добраться бы до этих мерзких ублкщков, когда война кончится, — прошипел Порта. — Я залью им в глотки расплавленного свинца.
Штеге с Легионером вернулись. Они яростно ругались, особенно доставалось полевой жандармерии и ее подразделению в Житомире.
Потом Легионер совершенно серьезно предложил захватить нескольких офицеров из этого подразделения и передать русским.
— Ты, наверно, совсем спятил, — возмутился Старик.
— Думаешь, не сможем? — выкрикнул Легионер.
— Запросто, — сказал Порта, не дав Старику ответить. — Гроза Пустыни, Малыш и я можем захватить целую свору жандармских офицеров, в том числе главного палача Хазе.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — ответил Старик, — только для этого нужно быть идиотами. Или, может, хотите, чтобы для всех крестьян в районе настало адское время? Даже вы, сумасшедшие, должны понимать, что здесь будет, если вы осуществите свое намерение.
— Ну что ж, тогда мы…
Дверь открылась, Порта умолк и уставился на вошедшего, стряхивающего снег с шинели.
Малыш захлопал глазами, несколько раз кивнул и свистнул сквозь зубы.
