Михаил Серегин - Закон блатного мира
Но магаданское городское кладбище было не из таких. Оно было новым и имело совершенно однообразный вид: четкая, словно по линейке вычерченная, планировка, никаких роскошных, вычурных или хотя бы просто необычных памятников – тех, кто их удостаивался, хоронили не здесь. Даже оградки вокруг могил были редки. Попробуй загони их на нужную глубину, чтобы не перекосило при весеннем оттаивании верхних слоев почвы, которые скользят по вечной мерзлоте. И, конечно, никаких деревьев. Откуда им взяться на таком далеком севере? Редко-редко попадался между могилами куст-другой кедрового стланика, прижавшегося к земле в тщетной попытке защититься от лютого зимнего холода. На таком кладбище невозможно было даже представить себе какое-нибудь старомодное привидение – в традиционном белом балахоне с прорезями для горящих глаз. Зато о какой-нибудь атомной войне было вспомнить очень легко – особенно в непогожий день, когда горизонт приближался и казалось, что кладбище простерлось на весь мир, не оставив места ничему другому.
Даже сама местность, в которой располагалось магаданское новое кладбище, была донельзя унылой – ровная, как стол, поверхность, на которой холодный ветер только набирал полный разгон. Он и сейчас взметал в воздух снежную крошку, швырял ее в бетонные памятники, рассыпал по надгробным плитам. Неожиданно в воздухе раздался тоскливый вой – это, рассчитывая на милосердие людей, выла собака, которой негде было укрыться от ночного холода. – Ишь, воет, псина, – пробурчал своему спутнику низенький мужик в натянутой на уши меховой шапке, черном ватнике, толстых стеганых штанах и валенках. – Холодно ей, бедолаге.
– Сегодня Сема в конторе дежурит, он добрый. Пустит погреться, – отозвался второй, втягивая голову в плечи. Мужики замолчали, и с минуту вечернюю тишину нарушали только посвистывание ветра да скрип снега у них под ногами. Они были могильщиками, и сейчас, после завершения своей вечерней смены, им нужно было пройти насквозь через все кладбище, чтобы выйти к автобусной остановке. Вообще-то можно было бы выйти из конторы и пораньше, но мужики остались выпить после смены, у них это уже давно вошло в традицию. Впрочем, осенью и зимой, кроме приятных ощущений, от выпивки была и ощутимая польза – не так чувствовался постоянный холод.
– Глянь-ка, Мишан, номерная могила свежая, – один из мужиков остановился и кивнул своему спутнику на сиротливо торчащую из земли табличку с номером на коротком железном прутке. – Еще сегодня днем ее здесь не было! Интересно, кого это здесь зарыли? На нашей смене вроде никого не было...
– Что ты фигней страдаешь, Кеша, – сердито ответил второй могильщик, оглядываясь на товарища через плечо. – Кого зарыли, кого зарыли... Тебе не все равно? Или раскопать хочешь, за день не накопался? Так давай, только без меня!
– Ладно тебе, Мишан, – отозвался первый. – Интересно же, кого тут похоронили. Может, когда-нибудь и нас с тобой тут так же зароют, под номером... – после небольших доз алкоголя Кешу всегда разбирало любопытство, в нем просыпались болтливость и мрачное философское настроение. Получалась такая смесь, что все его приятели волком выли.
– Зароют так зароют, – уже совсем злобно ответил второй мужик. – Это еще не сегодня будет! Пойдем, что ли, холодно же!
Любопытный могильщик наконец согласился со своим более благоразумным товарищем, и они с удвоенной скоростью двинулись к остановке, стараясь на ходу согреться. Скоро показалась ограда кладбища и бетонный куб остановки за ней. Рядом со входом стояло недостроенное здание – здесь начали строить церковь, но за лето не успели, и теперь строительство откладывалось до поздней весны, когда станет немного потеплее.
Через минуту мужики стояли на остановке, укрывшись от ветра в бетонной будке и пританцовывая на месте, чтобы совсем не замерзнуть. Магаданская поздняя осень, мало отличавшаяся от зимы в более умеренных климатических поясах, заканчивалась, и начиналась настоящая северная зима – тяжелое испытание даже для магаданских аборигенов, проживших здесь всю жизнь, каковыми и были оба могильщика.
– Слышь, Мишан, а ты не в курсе, Сашку Степанова все еще ищут? – спросил товарища любопытный Кеша. – Я помню, неделю назад блатные какие-то приезжали, потом менты, все о нем расспрашивали... Не видел ли его кто, не знает ли, где он мог затариться. Бабки не хреновые обещали тому, кто о нем сообщит, если он появится. Интересно, что он такое замутил, что на него конкретная охота началась?
– Хрен его знает, – лаконично отозвался второй могильщик. Он несколько секунд помолчал, а потом все же продолжил: – Мало ли... Может, спер что, а может, мочканул кого не надо. Сашка-то сам был парень крутой. Знаешь ведь, он к нам попал только что с зоны. Да с какой – со штрафняка в Сусумане! Слыхал про такой?
– А то! – горячо отозвался первый мужик. – Мне, помню, Костя Щука рассказывал...
– Ну, Костян-то трындит больше, чем весит, – веско ответил второй могильщик. Вообще-то он был не болтлив, но ждать автобус, который придет то ли через пять минут, то ли через пятьдесят пять, было очень скучно. – А Сашка, правда, парень серьезный... Был.
– Почему был-то? – спросил первый. – Думаешь, он уже того? – Могильщик красноречиво чиркнул себе пальцем по шее.
– Конечно, – кивнул второй мужик. – Сам подумай: если его столько народу искало, то уж не для того, чтобы пряниками накормить. А если и не нашли, тогда тем более конец уже Сашке. Они ведь только от мертвого отвяжутся, да и то не наверняка...
– Да... – протянул Кеша. – Интересно, куда же он делся все-таки? Как сквозь землю провалился. Или правда мочканули его уже? Эх, – мысли Кеши приобрели несколько иное направление, – хоть бы он расчет в конторе получил, а то ведь у него там зарплата уже почти за месяц набежала. Так теперь этим крысам и достанется...
– Погодь-ка, кажется, автобус идет, – перебил его второй могильщик, вглядываясь в темноту. – Ну точно, едет, падла... Ништяк, через полчаса дома будем.
Через минуту работяги сидели в теплом автобусе и совершенно забыли и о кладбище, и о новой номерной могиле, и о своем бывшем коллеге – неизвестно куда пропавшем Сашке Степанове.
Глава 39
Эта маленькая бухточка совершенно ничем не выделялась из сотен других, находившихся на побережье Охотского моря, в Тауйском заливе. Серое море, серые камни, постоянный шум обрушивающихся на берег волн... Даже лежавший у самой линии воды брошенный рыбацкий сейнер не был чем-то необычным – таких заброшенных судов на побережье сотни. С 1991 года Дальневосточный рыболовный флот России уменьшился на девяносто процентов, и большая часть списанных судов так и оставалась ржаветь, где бросили. Утилизировать их было слишком дорого и нерентабельно – все более-менее ценное с них снимали, а сам корабль был уже никому не нужен. Конечно, в какой-нибудь более благополучной стране бывших владельцев кораблей начали бы за это живьем есть экологи и «зеленые», но такая цивилизация еще и до европейской-то части РФ не докатилась, что уж говорить о дальнем севере.
Ржавеющее на берегу судно выглядело жалко. Краска с бортов давно облезла, открыв изъеденное соленой водой железо, половина стекол в рубке были выбиты, антенна покосилась, высокая труба была черно-рыжей от глубоко въевшейся ржавчины. Однако, присмотревшись к судну внимательно, все же можно было заметить одну необычную деталь. Правда, для этого нужно было бы глядеть на него со стороны моря – именно в эту сторону смотрела торчавшая из одного из иллюминаторов длинная дымовая труба, как в печках-»буржуйках». Из трубы шел дым, но со стороны берега ни дым, ни сама труба заметны не были – тот, кто устроил себе в заброшенном корабле берлогу, явно не хотел, чтобы ее было легко найти.
Конечно, заметь это кто-нибудь из исконных жителей Магаданской области, он бы подумал, что не иначе какой-то находчивый бич отыскал печку и приспособил одну из кают брошенного сейнера под жилье. А что – бичи и не до такого додумываются, когда зима настает, а жить негде. Не в Магаданской, правда, – в одной из соседних областей был зафиксирован случай, когда два бича умудрились медведя из его берлоги выселить и сами ее занять. Мишка себе там нашел отличное место – рядом с одним из теплых источников, в здоровенной яме, прикрытой сверху выворотнем. И от какого-то поселка совсем недалеко. Вот и поплатился, бедняга, за свое везенье – остался на зиму шатуном. Так что брошенный сейнер – это еще ничего, бывает и круче.
Однако на самом деле в этом сейнере жил не бич. Хотя трудно сказать. Может быть, и можно было Колю Колыму сейчас бичом назвать: жить негде, ночевать негде, работы нет. А из-за чего, почему – какая разница? Впрочем, самому Колыме это было глубоко безразлично. Он сидел на корточках возле маленькой печки, в которой горел плавник, и внимательным оценивающим взглядом смотрел на секретаря Туманова, сидевшего на привинченном к полу стуле и крепко привязанного к нему.
