Василий Веденеев - Глаз ведьмы
Он подцепил на вилку кусочек ветчины и поднял стакан.
— Давай!
— Будем! — чокнулся с ним сидевший напротив Фомич.
Это на его деньги гудели и приглашали шалашовок. После памятной встречи в заветном «сквознячке», когда его заставили звонить Волкодаву по мобильному телефону, Власов решил: жизнь его кончена, и как только он скажет последнее слово, наступит и последняя минута. Пустят пулю в сердце из «авторучки» или полоснут ножом по горлу — и захочешь, да не сумеешь закричать, захлебнувшись кровью.
К его удивлению, странные мужички забрали у него телефон и словно испарились, как привидения под первыми солнечными лучами.
Секунду спустя Фомич кошкой шмыгнул в неприметную щель и очутился в соседнем дворе, а оттуда рванул к Покровке и зарысил в лабиринт старых улочек у Мясницкой.
Естественно, он постоянно петлял, заскакивал в проходные дворы и подъезды, надеясь скинуть с хвоста возможную погоню или слежку: кто знает этих парней — вдруг отпустили лишь с целью позабавиться и потом лишнего поглумиться, когда решат кончить комедию и замочить тебя в пропахшей нечистотами подворотне? Или выслеживают, куда он рванет? Однако чутье подсказывало, что в данный момент он им до лампады — это серьезные люди, и они не станут гоняться за всякой вшивотой, а он, как ни пыжься, для них навсегда останется вшивотой. Им нужен оперок, господин Серов по кличке Волкодав! Они его начнут обкладывать, и упаси Бог несчастного Власова позвонить своему хозяину и предупредить, что его стукач ни сном ни духом никогда ничего не знал о взятом в заложники еврее. Тогда точно пришьют, а сейчас еще есть надежда вывернуться.
Надежды надеждами, но всю голову сломаешь, пока придумаешь нечто путное, и Анатолий Александрович понуро поплелся домой. Кажется, за ним никто не следил, но на душе от этого легче не стало — Волкодав тоже не помилует!
По дороге он позвонил приятелю, и тот немедленно выгрузил на него весь запас московских вариаций общероссийского мата, помянув родню Фомича до седьмого колена. Оно и понятно, дело сорвалось, поскольку Власов не явился на условное место встречи. Успокоив дружка, Анатолий дал отбой намеченным мероприятиям, а дома весьма категорично предложил сожительнице отправиться на недельку к матери, подсластив пилюлю парой сотен долларов из личной заначки. Баба в создавшейся ситуации лишь обуза, путы на ногах.
— Опять залетел? — взвизгнула подруга. — Отдай все, не жмотничай, отберут ведь на обысках.
— Тихо ты, дура! — цыкнул Фомич. — Дела у меня, ясно? На вот еще сотенную и вали. Вернешься, когда позову.
— Толя, миленький, — пытаясь его разжалобить и выжать еще хоть одну заветную бумажку, она приготовилась пустить слезу, размазывая по щекам тушь с ресниц, но он быстренько вытурил ее за дверь.
Ничего, пускай проветрится, тем более, мать ее живет в Лобне, где в случае чего не сразу додумаются искать, а в паспортах у них никаких штампов нету.
Вздохнув с облегчением, он наскоро перекусил, собрал самое необходимое в сумку, рассовал по карманам все имевшиеся в доме деньги, сунул в специально сделанный в брюках, очень глубокий часовой кармашек у пояса любимый выкидной нож, заточенный до бритвенной остроты, и вышел из квартиры.
Для начала стоило проверить адресок, который он назвал сегодня Серову по телефону. Нет, Фомич не намеревался ломиться в двери квартиры или даже входить в подъезд дома, где она располагалась. Нет, он просто медленным шагом прогуливающегося человека пройдет мимо и посмотрит, что там происходит. Опытному глазу иногда достаточно всего одной или двух незначительных деталей, чтобы уловить суть всей картины. Конечно, идти туда опасно, но действовать дальше с завязанными глазами, не представляя, что тебе грозит, тоже совершенно невозможно!
Увиденное потрясло его — вокруг уже незаметно скапливались менты, явно намереваясь лезть в ту чертову квартиру. Уж кто-кто, а Власов вряд ли мог в этом ошибиться: насмотрелся, к несчастью. Всем своим существом он понимал, что задерживаться тут не стоит, но в силу совершенно неясных причин не мог уйти и, словно безумный, кружил по кварталу, где разворачивались события. Жуткое место пугало и притягивало одновременно. Наверное, так чувствует себя убийца, когда его влечет туда, где он оставил бездыханную жертву.
Взрыв заставил его замереть на месте и внутренне сжаться от ужаса. Фомич не желал верить тому, что случилось самое страшное и теперь злосчастная судьба состроила мерзкую гримасу, показав несчастному Толику такую козью рожу, какой он еще отродясь не видал. Нет, не может такого быть, наверное, это не там, а где-то еще, и совсем не то, что он думает!
Однако бухнул второй взрыв, и Власов испуганно втянул голову в плечи — теперь ему нечего рассчитывать на милость ментов, они начнут его искать и сделают все, чтобы он получил свинцовую пайку при задержании. Он подставил их, страшно и кроваво подставил, а этого никто никогда не прощает и даже не пожелает слушать объяснения. Да и что он будет объяснять и, главное, кому? Если Волкодав сам полез на эту хату, то…
Нет, линять отсюда, как можно скорее линять! Байки про мужичков с пистолетом-авторучкой и звонок по мобильному телефону с бумажкой перед носом можно оставить, как говорится, для внутреннего пользования, а из города нужно смываться, пока не пришили. Есть надежные кореша под Киевом и в Казахстане, помогут пристроиться и никаких пограничных контролей там не предвидится. Остается лишь сказать спасибо за прозрачные границы, соперничество и взаимную нелюбовь ментов из бывших союзных республик.
Фомич припустил к метро, стремясь поскорее покинуть ставший еще более опасным для него район, но тут же замедлил шаг: на фиг привлекать к себе внимание. И потом, почему он так уверен, что взорвалось именно в том адресе, который его заставили назвать Серову?
Но сердце подсказывало — там, там! И внутренний голос призывал бежать без оглядки.
Вот этого-то, по мнению Власова, как раз делать не стоило, а лучше сначала осмотреться. Наверняка сейчас начнут все перекрывать и всех проверять: на вокзалах, в аэропортах, в междугородных автобусах. Зачем ему лишняя головная боль? Тем более абсолютно неясно, куда и к кому подаваться, и нет билетов.
Спустившись в метро, он решил для начала поехать к Славке по кличке Ластик, полученной им из-за фамилии Ластиков. Там Фомича вряд ли станут искать: Славка давно в завязе, болтливостью не отличается и живет на отшибе — в Капотне. Причем один, что особенно ценно. Там можно пересидеть штормягу, написать малявки корешам в Хохляндию и Казахстан, дождаться ответа и тогда двигать…
Ластик принял радушно, а когда увидел приличную водку и хорошую закуску — разные карбонаты, копчености и соленую рыбку, — и вовсе расцвел. Работал он на рынке, собирал и разбирал шатры-палатки торговцев, и на следующий же день слетал отпроситься у бригады в загул. Такое не раз случалось, члены рыночного братства выручали друг друга и поэтому отнеслись к просьбе Славки с полным пониманием, но предупредили: его доля будет в это время уходить в карманы подельников.
Из похода на улицу Ластик принес международные конверты с марками, свежего хлеба и картошки. Пока варилась картоха, Фомич накарябал послания и попросил Ластика сбегать опустить их в почтовый ящик. Теперь надо ждать ответа и по возможности не высовывать носа. Из всех развлечений оставались телевизор и водка. Да еще знакомые девки с рынка, которых приводил Ластик.
— Будем, — повторил Фомич и посмотрел на толстые Славкины пальцы, сжимавшие стакан. Их украшала полинявшая татуировка «СЛОН».
Когда-то эта нехитрая аббревиатура расшифровывалась как «Соловецкий лагерь особого назначения», и ее кололи на руках те, кого туда отправляла новая власть, обожавшая всякие сокращения, в том числе сокращение численности населения своей страны. Позже, в иные времена, старая татуировка приобрела новое значение, и ее стали расшифровывать как «смерть легавым от ножа».
Власов вспомнил про свой ножичек, спрятанный в сумке, и усмехнулся — Славка никогда никого не зарезал и не убил, а накололся из дешевого форса, хотя против легавых ничего особенного не имел. Что может иметь против них вор-неудачник, к тому же давно завязавший? Ластик небось даже околоточного своего, то бишь участкового, не видел лет десять. Спросить? Проверить, угадал или нет?
Но вместо этого Анатолий Александрович спросил о другом:
— Что у тебя за звук такой? Словно скребутся?
— А-а, мыши, мать их! — Славка выпил и кинул в широко открытый рот кусок ветчины. — Пей, хрен с ними! Видал, у нас магазин сделали на первом этаже, ну, с той стороны дома? Вот они и прут везде, заразы. Я вот думаю, может, кота завесгь?
— Мыши?
Фомич встал, в одних носках, неслышно ступая по половицам, прокрался в переднюю и прислушался. Кажется, тихо. Неужели и правда мыши? Но скрежет был явно металлом по металлу, а мышей со стальными фиксами он еще отродясь не видывал. Выглянуть в глазок?
