Солдаты далеких гор - Александр Александрович Тамоников
— Ну, самое сложное впереди, — посмотрев наверх, сказал с улыбкой Михаил. — Советую переобуться, кто промочил ноги в водопаде. Если нога в обуви будет скользить, то недалеко и до переломов.
И началось восхождение. Метр за метром, хватаясь за уступы, за камни, люди поднимались и лезли по скалам вверх. Участок, который выбрали для подъема, все-таки был относительно пологим. И падения вниз, если у кого-то сорвется нога или рука, можно было не бояться. Но все равно подниматься было тяжело. С вещмешками, набитыми боеприпасами, с маршалом, раненным в руку, дело двигалось не очень быстро. Понявшись метров на шестьдесят, все обессиленно улеглись на жиденькой траве, выбрав для этого небольшую площадку.
— Птицы! — вдруг сказала Лиза. — Слышите? Там внизу их не было, а здесь они поют, щебечут! Как будто нет войны.
— Будем надеяться, что это признак того, что впереди нет людей, — сказал Коган.
— Может, я теперь вперед пойду? — предложил Буторин.
— Но-но! — строго сказал Сосновский. — Приказ командира — закон для подчиненного. Сказано идти мне впереди, значит, мне. А ну, поднимайтесь!
И снова дорога вверх. Снова первым шел Сосновский, прислушиваясь, внимательно глядя по сторонам и вперед. Важно как можно раньше заметить врага, тогда есть шанс что-то предпринять. Хуже, когда ты его «проворонил» и враг уже открывает по тебе огонь. Вот тогда конец. Буторин шел сзади Михаила. Чуть ниже Броз и Лиза, которая старалась хоть как-то помочь раненому маршалу. Шелестов и Коган замыкали шествие и больше посматривали назад на водопад и речную долину, уходившую вниз к самому городку и туда, где кипел бой. Прошло еще два часа, и группа в очередной раз упала без сил, но уже на верху каменной гряды. Шелестов, не в силах произнести ни слова пересохшим горлом, только махал рукой, призывая спуститься ниже, еще немного пройти вперед к спуску, чтобы укрыться за первыми деревьями, а не лежать на лысой гряде среди камней.
В тени деревьев решили воспользоваться сухим пайком, запивая еду холодной водой из фляжек. Для отдыха Шелестов отвел целый час. После таких нагрузок ведь надо было, если придется, еще и воевать. А какой из тебя боец, если руки и ноги трясутся, а сердце того и гляди выскочит из груди. Небольшой обед занял минут пятнадцать. Никакой голод не мог отбить желания хоть на тридцать минут закрыть глаза, растянувшись на траве. Хорошо было лежать и чувствовать себя в безопасности, верить, что еще немного пройти, пусть и тяжелой дорогой, зато потом будут свои, станция и можно будет не спеша перейти к следующему этапу операции.
— Все, теперь меняем положение в колонне. — Шелестов поднялся, надевая на плечи лямки вещевого мешка. — Виктор, Михаил, вы по-прежнему в голове, затем в десяти метрах я и Борис. Вы, маршал, с… Марией замыкаете.
Сосновский улыбнулся и опустил лицо, чтобы его усмешки не увидели другие, в том числе и Броз. После стольких слов о доверии, о вреде лжи, и брякнуть сейчас, что девушка Маша, оказывается, вовсе и не Маша и уже не первый год обманывает командующего, откровенно врет ему в глаза, что она дочь советского дипломата… Да, этого делать не следовало. Вытащив из вещевого мешка две ручные гранаты, Михаил переложил их в карманы пиджака. Что-то подсказывало ему, что ситуация может меняться очень быстро.
Спуск был удобным. Невысокая трава и много пробивавшихся через нее камней позволяли не скользить вниз, а идти почти как по ступеням. Несколько валунов, поросших мхом, стволы елей и снова спуск. Пологий и неутомительный. Буторин то отставал, то шел почти рядом. Они не разговаривали, а только внимательно осматривались. Где-то там, далеко, пару раз мелькнула железная дорога. Добраться бы до нее, а потом уже совершить последний бросок до станции.
Сосновский всего на миг отвлекся на мелькнувшее между деревьями железнодорожное полотно далеко внизу и тут же понял, что они в опасности. Что-то округлое двинулось вдоль кромки большого валуна и снова замерло. Что-то очень знакомое.
— Витя, стой! — грозно шепнул Сосновский. — Прикроешь!
Михаил уже понял, что его заметили, остановиться означало выдать себя. Это округлое, что он заметил, была каска немецкого десантника. Они тут же попадут под огонь. А так еще оставался шанс спасти если не себя, то ребят. И убедившись, что Буторин отстал и замер за стволом дерева, Сосновский сунул руку в карман, вытащил гранату и, разведя усики чеки, зацепил кольцо пальцем левой руки. Он шел так, придерживая руки под автоматом, чтобы немцы не сразу поняли, что он сделал. Он считал шаги. «Еще тридцать шагов и, если не окликнут, бросаю гранату, — думал он. — Еще двадцать, десять, мать вашу…»
Сосновский уловил еле заметное движение, когда из-за камня чуть выдвинулся ствол автомата. Самый кончик с мушкой. «Не торопись», — сказал Михаил сам себе и потянул кольцо на гранате. Он ощутил напряжение, которое, казалось, повисло в воздухе среди тех, кто сейчас прятался за большими, в рост человека, валунами. А их там могло быть и пять человек, и десять. Главное, чтобы его услышали и замешкались. И он буквально шестым чувством уловил этот миг, когда палец немецкого десантника готов был нажать на спусковой крючок.
— Не стрелять, я свой! — крикнул он по-немецки и добавил уже из своей последней роли: — Капитан Клюге, группа «Вайс».
Выстрелов не последовало, внутри Сосновского все всколыхнулось от испытанного восторга от удачи, своей маленькой победы. Снова судьба качнула его на своих качелях между жизнью и смертью, и снова он удержался. Взмах руки, и граната полетела по короткой дуге за камни. Если кто-то и понял, что произошло, то две секунды никого не спасли. Но никто не понял, не раздался крик «граната!». Сосновский бросился в сторону. И зная, что не успеет добежать до камней и расстрелять в упор тех, кто остался жив, он выхватил вторую гранату, рванул кольцо и швырнул ее за камни. «Вот теперь успею!» — подумал он, когда впереди полыхнуло, когда взлетела земля и сизый дым вспух рваным облаком там, где были немцы. Кто-то закричал от боли, а разведчик уже бежал
