Сергей Дышев - Рубеж (Сборник)
Крик оборвал мысли, он вскочил, забыв об опасности, и припустил на левый фланг. Запоздало раздались очереди. Он бросился плашмя, потом снова вскочил, кожей чувствуя, как близко проносятся пули.
Братусь лежал в тени большого камня, уронив голову да руки. Рядом лежал его автомат. Шапка сбита на затылок. У Читаева сжалось сердце. Однажды он видел убитого – точно в такой же позе.
На теле Братуся ран не было. Читаев осторожно повернул его лицом вверх, ожидая увидеть кровь. Неожиданно Братусь вздрогнул и открыл глаза.
– Что с тобой? – оторопел Читаев.
– Ничего. Зевнул немного, – хрипло ответил солдат.
– Заснул?! – От возмущения Читаев поперхнулся. – Идет бой, а он героически заснул! Нашел себе ямку, а другие отстреливайся, защищай его!
Братусь моргал, будто соринка в глаз попала. Половина лица его была в грязи. Читаева стал разбирать смех. Он засмеялся сначала тихо, потом все громче и громче, выстрелы смолкли, и оттого смех звучал непривычно и странно.
Братусь уже не моргал – смотрел широко открытыми глазами.
XIII
Сапрыкин ворочался на холодном каменном полу и пытался уснуть. В памяти всплывало то перекошенное от злобы лицо Модира Джаграна, то пытливые глазки европейца, то дрожащие руки Тарусова. Подвал, в котором их заперли, был сырым, глухим и длинным, как засыпанная штольня. Афганская одежда – пиран и туммун – рубашка и штаны из грубой хлопчатобумажной ткани, которые им дали вместо отобранной одежды, почти не грели. Сапрыкин сел, прислонившись к каменной стене, поджал ноги и обхватил колени. Так, кажется, теплее.
Дом, в который их привели вчера, стоит на окраине кишлака. Они вошли в большую, жарко натопленную комнату. На стенах и полу – ковры. Хозяин, грузный человек лет сорока в атласной синей рубахе и белой чалме, сидел на подушках и неторопливо пил чай. У окна стоял молодой человек в больших круглых очках. Несмотря на афганскую одежду, в нем безошибочно угадывался европеец. Иисус тоже находился здесь.
Первым заговорил хозяин. Европеец стал неторопливо переводить на довольно чистом русском. При этом он зачем-то поглаживал свое розовое безбородое лицо.
– Вы все захвачены как заложники и будете в плену до тех пор, пока кабульское правительство не выполнит предъявленные ему требования. В противном случае вы будете уничтожены.
Какие это требования, хозяин не сказал. Он назвал еще свое имя – Модир Джагран, самодовольно подчеркнув, что оно хорошо известно на севере Афганистана. Потом европеец раздал всем листки бумаги и потребовал их заполнить.
Сапрыкин повертел бумажку. На ней от руки были написаны вопросы. Все с выжиданием смотрели на него.
– Пишите что-нибудь, – сказал он негромко.
– Что-нибудь – не надо, – холодно заметил европеец. – Пишите правду.
Сапрыкин пожал плечами, взял шариковую ручку. В графе «фамилия» он написал первое, что пришло в голову: «Петров Владимир Николаевич». Место жительства указывать не стал, а в графе о вероисповедании поставил прочерк. В последнем пункте спрашивалось, для чего прибыл в Афганистан. Сапрыкин быстро написал: «Для строительства комбината. Для помощи афганскому народу». И отдал бумагу.
– Петров Владимир Николаевич, – прочел европеец и что-то спросил у Иисуса.
Тот усмехнулся, встал, подошел к Сапрыкину.
– Сап-рикин, – сказал он, ткнув его пальцем в грудь. – Сафар, – показал он на Нура.
Остальных называть не стал, наверное, не знал. Хозяин зашевелился, ущипнул бородку и что-то сказал.
– Вы находитесь на территории Афганистана, поэтому должны принять ислам, – перевел европеец.
– Разве есть такой закон, по которому иностранец, приехавший в Афганистан, должен принимать чужую веру? Мы – гости этой страны и приехали помогать афганскому народу. Вы сами это знаете. Разве адат позволяет так обращаться с гостями?
– Вы пленные враги, – перевел европеец. – И помогаете правительству, которое идет против Аллаха.
– Афганское правительство, насколько я знаю, ни в чем не препятствует верующим, – возразил Сапрыкин, но Модир Джагран даже не дослушал перевод.
– Последний раз спрашиваю: согласны ли принять ислам?
Все молчали.
– А ты, Сафар! Ты же мусульманин? – обратился Модир к Сафару на пушту.
– Мусульманин. Но не тебе учить меня исламу, – ответил Сафар.
– Господин Модир Джагран сказал, что вы все пожалеете, – бесстрастно повторил европеец.
На следующее утро вновь вызвали на допрос. На этот раз в комнате находилось двое: европеец и охранник с автоматом.
Европеец улыбнулся тонкими губами, поправил очки и доверительно сообщил, что вера в ислам его совершенно не интересует:
– Бесполезно заставлять взрослых людей верить в то, во что они не хотят.
Сказав это, он встал и, потирая руки, хотя в комнате было жарко, стал ходить взад-вперед. Он представился, назвав себя Мухаммедом, рассказал, что в свое время жил в Ташкенте, а сейчас работает здесь, изучает «особенности ислама в Афганистане».
– Что-то ты не похож на Мухаммеда, – криво усмехнулся Сафаров.
– Что вы сказали? Ах, не похож! – Он засмеялся мелким дребезжащим смешком. – Может быть, может быть…
Мухаммед говорил тонким высоким голосом, торопливо, словно боясь, что его перебьют и не дадут досказать. Иностранный акцент в его речи почти не чувствовался. Говорил он, что «истинные борцы за веру отстаивают свободу и независимость Афганистана», что у этих борцов – муджахеддинов – много друзей на Западе. Потом он без всякого перехода начал рассказывать о «благородной деятельности» народно-трудового союза. Не умолкая ни на минуту, он сунул всем в руки журналы и листовки на папиросной бумаге.
«Соотечественники! Народно-трудовой союз призывает вас покинуть пределы свободолюбивого Афганистана… Вступайте в ряды НТС», – пробежал глазами Сапрыкин и положил листовку на пол.
– Так, друзья, – продолжал Мухаммед, – почитайте это. А завтра мы обсудим план наших совместных действий. Будете делать, что вам скажут, получите большие деньги. С нами лучше, чем с Гульбуддином или, там, с Гилани. Мы – европейцы, поймем друг друга. А эти вандалы с вами церемониться не будут. Просунут кольцо в нос и будут таскать по кишлакам. Потом на кол посадят и снимут кожу. Они умеют. – Последние слова он произнес с явным удовольствием.
Их снова закрыли в подвале. Прошло несколько часов. Стихли наверху шаги и голоса. «Уже ночь, – думал Сапрыкин, чувствуя безысходность и пустоту. – Неужели конец? Неужели в этом темном и сыром погребе истекают последние часы? Обидно. Предателем он, конечно, никогда не станет. Значит, выбор один. Печально подводить итог, когда еще нет сорока, когда чувствуешь себя, как никогда, полным сил, опытным, знающим жизнь. Знала бы сейчас Маша, где он. А может быть, уже сообщили? Да нет, вряд ли. А Сашка – уже девятиклассник…»
Рядом заворочался Шмелев.
– Не спишь, Игорь?
– Нет.
– Что скажешь завтра этому хлюсту?
– Пошлю его куда-нибудь…
– Знаешь, чем это грозит?
– Знаю, Васильевич. Только зачем вы это спрашиваете?
– Хочу знать, что не одинок.
– О чем вы, Иван Васильевич? – раздался голос Сафарова.
Неожиданно все заговорили. Оказывается, никто не спал.
– Тише, ребята, – попытался успокоить всех Сапрыкин. – Давайте решать. Утром придут за ответом.
– Да что тут решать!..
– Нет, я хочу знать мнение каждого, – перебил Сапрыкин.
– Сафаров, тебе слово.
– Пошлю его к долбаной матери.
– Шмелев!
– Не продаюсь.
– Тарусов!
– Я – как все… …Сафаров был не совсем прав, посчитав Мухаммеда эмигрантским отпрыском. Конечно, никаким Мухаммедом тот никогда не был. Родился он во Франкфурте-на-Майне. Отец его, Николай Ритченко, в свое время служил гитлеровцам – сначала полицаем, потом преподавателем разведшколы в Гатчине. Когда Красная армия поперла оттуда его хозяев, папаша ушел вместе с ними и верно служил им уже в Берлине. Формировал разведывательно-диверсионные группы. В конце войны Николай Ритченко дослужился до чина обер-лейтенанта и даже был награжден каким-то фашистским орденом. Но это уже не радовало его, потому что вокруг все трещало, и Ритченко мудро смекнул, что настала пора менять хозяев. Причем как можно быстрее. Вышел он на американцев. Эти ребята орденов не давали, но всегда хорошо платили.
Ритченко-младший разрабатывал далеко идущие планы. …Утром в подземелье вновь сбросили лестницу. Наверху пленников ждал Ритченко со своей неизменной улыбкой. Он сразу начал:
– Я пришел за ответом. Кто из вас готов сотрудничать с нами? – Взгляд маленьких глазок из-под очков скользнул по лицам.
Еще вчера узники договорились, что отвечать будет Сапрыкин. И Иван Васильевич негромко, но твердо сказал:
– Предателей среди нас нет.
Улыбка мгновенно слетела с лица энтээсовца, он процедил:
– Что ж, пожалеете! Сами подписываете себе смертный приговор…
