Эльмира Нетесова - Женская месть
— Она изменила мне. Откуда знаю, что отмочит завтра? Если повадилась баба мужиков менять, ее уже не отучить.
— Вот и я так думаю! — обрубил коротко.
— Наверно я не в свои дела нос сунул. Прости, если обидел. Не хотел этого. Забудь. Мне так хочется, чтобы тебе теплее жилось среди людей, — глянул на плетушку в руках Захара и спросил:
— А что ты мастеришь, для чего?
— Корзинка, где куры станут насиживать яйцы и выводить цыплят. Бабки попросили. Им понадобились в хозяйстве. На базаре их уже нету. Не плетут и не продают. Ну, а курам без них никак не обойтись. Это как человеку без стола иль койки.
— Ой, Захарий, сколько мужиков забыли о том. Я когда был в бомжах, так и не вспоминал про столы и койки. Не до них. Раздобыть бы чего пожрать, — отмахнулся человек, добавив:
— Знаешь, сколько там мужиков канают. И каждый день новые приходят. Их домой не воротишь. Хотя пачками мрут. Знают, на что идут, но воротиться ни за что не согласятся. Меня Илюшка уговорил. Правда, я совсем немного был в бомжах. Те, кто год там пробыл, уже наглухо прикипелись.
— А если их дети позовут?
— Да хоть кто! Бомж скорее помрет, чем воротится в прошлое, от какого сбежал на свалку. На такое решиться надо и заставить себя, — нахмурился Анатолий.
— Нешто у тебя на работе не имелось путных мужиков, к кому мог бы пойти пожить? — спросил Захарий.
— Может, были. Но только я ни с кем не корефанил особо. Не состоялось. Они все городские. Надо мной прикалывались. Вроде, по мелочам, безобидно, но мне не нравилось. От того держался от них подальше. И уж тем более о себе откровенные разговоры не вел. Знал, что осмеют или подначивать станут. Кому такое надо? — оглянулись на дверь, в нее вошли старухи:
— Готовы ли наши лукошки, Захарий? Не то куры вовсе одолели.
— Вот только что управился. Не знаю, как вам понравятся, подойдут ли. Я их давненько не плел, — подал плетушки бабкам. Те, благодарностями засыпали мужика.
— Ох, чудо ты наше! Да у тебя золотые руки.
— Вот это мужик! Все может. Не то, что наши бездельники, только на завалинках, да на лавках сидят, задницы сушат. Ничего не умеют делать. С рук все валится. Вовсе никчемными поделались, — зашлась вторая бабка жалобами на стариков.
— А сколько годочков вашим орлам? — спросил сапожник старух. Те, переглянувшись, рассмеялись:
— Мому уже девять десятков. Ее дед на пару зим постарше будет!
— Они еще сами на завалинку выходят? Так чего вам надо? Пусть теперь внуки, дети радеют. Иль до скончания века на всех горб ломать? — не выдержал сапожник.
— Об чем ты, Захарий? Что соображают дети в нашей деревенской жизни? Да ничего!
— Вон моя дура внучка, ей уж двадцать годов, не знает, как доить корову Послала. Час проходит, ее нет. Пришла глянуть, она корову за роги держит, ждет, когда молоко побежит. Ну, что тут скажешь?
— Моя того хуже. Послала кур пощупать, чтоб тех, какие с яйцами во двор не выпустила. Она и петухов давай щупать. Вот бестолочь безмозглая. Даже в ентом не разбирается!
— То ладно! Но часто до срама доходит. Вот люди пошли! Ведь кровь от крови свои, деревенские, а простого не понимают, не умеют печку топить дровами, готовить на ней. Воду из колодца достать не могут. Смех, да и только! — сетовали бабки.
— Захар, я вчера послала внуков в сарай прибрать, говно коровье вынести. Они подмогнули. Весь навоз, какой для огорода собирала, в канаву скинули. Да еще удивлялись, зачем говно в огороде нужно. Ведь все овощи вонять будут.
— А мои и того не легше. Туалет в избе искали. Я их за избу наладила. У нас там отхожка. Они с час не могли приспособиться в ней, — смеялась бабка.
— Вовсе глупыми растут наши внуки. В деревне от них проку нет. Еще хорошо, что мы на окраине города живем. В самой деревне даже в гости детей не дождались бы.
— Кем же работают ваши дети? — полюбопытствовал Толик.
— Моя бухгалтером на заводе!
— А моя адвокатом в конторе. Юрист! И говорит, что клиенты к ней в очередь записываются. Ну, с ней порядок. А вот внучка сущая балбеска! Музыкой занялась. Шпарит на скрипке. Я как слышу тот визг, у меня живот болеть начинает. И понос одолевает. Правда-правда, не брешу. Ну, что могу с собой поделать, если живот ту музыку не терпит и не переносит. А внучка говорит:
— Баб, ты скажи своему неграмотному пузу, что я играю классику! Самого Паганини! Им весь мир восторгается!
— Мир может и восторгается. Зато я не успела до уборной добежать. Вот такая она эта классика! Не воспринимает ее мой деревенский живот, — хмыкнула баба смущенно.
Заплатив за лукошки, старухи вскоре ушли. Пообещали, что скоро снова придут, но уже с обувью:
— Захар, а тебе в ремонт домашние тапки принести можно?
— Ну, если их еще есть с чего собрать!
— Да у тебя все получится! А то теперь тапки на базаре стоят дорого, да сами не ноские. Раньше такие не дороже трояка, нынче полторы сотни за них берут. Неделю поносил, они с ног свалились. Ну, разве не обидно? Где тех денег набраться? Дочке зарплату уже два месяца не дают, говорят, что денег в банке нет. А как людям жить, об том не думают. Ведь пузо кризисов не признает, свое всякий день требует. Хорошо, что у нас коровенки имеются. Худо ли, бедно ли, на хлеб завсегда есть. А каково другим? Им вовсе невмоготу, — шагнули за порог.
Только ушли бабки, в дверь заглянул пацан и, увидев Толика, затараторил:
— Папка! Тебя дяхон зовет разобраться с его машиной. Она у него крутая! Целый джип. Он уже во двор его загнал, а сам сидит на крыльце, тебя дожидается. Морда у него толстая, как у его машины! Видать крутой!
— Ладно, Захарий. Мы пойдем. Клиент ждет. Теперь такое не часто случается, сам знаешь, — взял мальчонку за руку и вышел во двор.
— Ништяк, что-то и я нынче заработал на хлеб. О-о! Да тут совсем неплохо! — порадовался сапожник. Он с благодарностью вспомнил деда, какой будто между прочим научил плести корзинки и лукошки, плетушки и лапти.
— Оно может и не сгодится в дне грядущем, но уметь должон. Всякое дело прокормить сможет и лишним не бывает. Потому, никакую работу не отпихивай. Учись с прилежностью… Оно, хочь сапоги, иль лапти, людям надобны. Вот и старайся, чтоб не обиделись и не бранили тебя злыми словами, — говорил дед.
Как-то так уж получалось, что у него никогда не было свободного времени. Едва оно выдавалось, плел корзины впрок. Сушил их в тени, на чердаке. Они всегда пользовались спросом. Дед продавал готовые корзины, снимал их с чердака, а себе плел новую.
Захарий не делал корзины впрок. Их теперь заказывали редко. Люди перешли на сумки. Легкие и вместительные, они были удобны в пользовании, и люди быстро к ним привыкли. Но были те, кто предпочитал корзины. Это грибники. Они почти каждый год приходили к Захарию. Их каждого знал в лицо и по имени. Еще бы! Иногда сам с ними в лес ходил за грибами, уводили они Захария в самую глухомань, куда не заезжал ни один джип, не добирались городские грибники. Эти места были известны только знатокам. Здесь всегда росли белые, подосиновики и подберезовики, моховики и маслята. Захарию показывали лучшие грибные места. А, вернувшись домой, учили солить грибы, правильно сушить их. И человек каждую осень пополнял запасы.
Вот там, в компании заядлых грибников перезнакомился с жителями окраины города. Захария они признали быстро. Оно и понятно. В этой пестрой компании были люди разного возраста и профессий. Врачи и ювелиры, работники банков и сантехники, отставные военные и юристы, продавцы и преподаватели, водители и строители, всех и не упомнишь. Захарий постепенно привык к ним, а вскоре стал своим. Тут не было зазнаек. Люди держались друг с другом запросто, по-свойски, но никогда не переходили дозволенную грань. Здесь никто никого не обижал и не унижал, тут все помогали друг другу и не высмеивали. Здесь любили смех и шутки, обожали послушать всякие истории, быль и небыль. Здесь с радостью пили холодную родниковую воду, делились заботами и проблемами, умели утешить, посоветовать что-то дельное.
Может потому прикипел к этой пестрой компании и сапожник, что почувствовал себя здесь своим, не чужим и не лишним. Сколько уговаривал Анатолия и Илью в грибники, те наотрез отказались от этого занятия. И Захарий ходил в лес без них, а на следующий день приносил соседям жареные или свежие грибы. Ведь должен человек отдохнуть хотя бы один день в неделю.
Захарий уже привык к грибникам. Ему лишь поначалу было трудно ходить так далеко. А потом втянулся, привык ко всем и ко всему.
— Дед, скажи честно, что тебя тянет к этим обалдуям? Переться в такую даль по лесу, да дешевле купить на базаре этих грибов сколько хочешь, а не бить ноги до изнеможенья. Пощади себя! — уговаривал Илья Захария, но тот смеялся в ответ:
— Я вовсе не вымотался. Наоборот, отдохнул. Да и можно ли сравнить мои грибы с куплеными. Эти сам собрал. Все до единого. У них даже вкус особый, они лесом пахнут, а не опушкой. Разве можно сравнивать.
