Без права на ошибку - Ли Чайлд

– Стайвесант у себя? – спросил Ричер.

– Куда-то вышел, – покачала головой она. – Кажется, недалеко. В Белый дом.

– Хочу посмотреть на ту камеру.

Мимо стойки дежурного они двинулись вглубь этажа и оказались в квадратной приемной перед кабинетом Стайвесанта. Секретарша сидела на рабочем месте, перед ней стояла открытая сумочка. В одной руке она держала крошечное зеркальце в черепаховой оправе, в другой – губную помаду. В таком виде она гораздо больше походила на обычного человека. Знаток своего дела, это само собой разумеется, но вместе с тем милая старушка. Заметив их приближение, она словно смутилась, что ее застали за таким занятием, и быстро убрала косметические принадлежности. Ричер поверх головы секретарши посмотрел на камеру наблюдения. А Нигли – на дверь кабинета Стайвесанта. Потом она перевела глаза на саму женщину.

– Вы помните то утро, когда в кабинете появилось сообщение? – спросила она.

– Ну конечно помню, – ответила секретарша.

– Почему тогда мистер Стайвесант оставил свой портфель здесь, у вас на столе?

Секретарь на мгновение задумалась, потом ответила:

– Потому что это был четверг.

– А что у него происходит по четвергам? Какое-нибудь раннее совещание?

– Нет-нет, по вторникам и четвергам его жена уезжает в Балтимор.

– И как это связано?

– Там в больнице у нее волонтерская работа.

Нигли посмотрела пожилой женщине прямо в глаза.

– А при чем здесь портфель ее мужа?

– Она добирается туда на машине, – ответила секретарша. – На их машине – в семье только одна. Служебного автомобиля у мистера Стайвесанта нет, потому что оперативной работой он больше не занимается. И поэтому до офиса доезжает на метро.

Нигли непонимающе уставилась на женщину:

– Вы имеете в виду подземку?

Секретарша кивнула:

– По вторникам и четвергам мистер Стайвесант берет с собой особый портфель, поскольку в вагоне метро его приходится ставить на пол. А свой обычный портфель босс бережет, не хочет, чтобы он пачкался.

Нигли не шевелилась. Ричер вспомнил видеозапись: в среду Стайвесант уезжает поздно вечером, а в четверг возвращается на работу рано утром.

– Что-то я не заметил разницы, – проговорил он. – По мне, что в среду, что в четверг портфель был один и тот же.

– Да-да, они совсем одинаковые, – с готовностью закивала секретарша. – Та же самая марка, та же самая модель. Босс бы не хотел, чтобы люди об этом догадались. Но один портфель у него для автомобиля, а другой для метро.

– Но почему?

– Он терпеть не может грязь. Думаю, он ее даже боится. И по вторникам и четвергам никогда не берет портфель для метро с собой в кабинет. Оставляет его здесь на весь день, и если ему что-то оттуда понадобится, я сама приношу. Если на улице дождь, он и обувь здесь оставляет. Будто его кабинет – это японский храм.

Нигли посмотрела на Ричера. Поморщилась.

– Причуда, конечно, но вполне безобидная, – сказала секретарша и понизила голос, будто боялась, что ее могут услышать в Белом доме. – И на мой взгляд, совершенно излишняя осторожность. Всем известно, что вашингтонское метро – самое чистое в мире.

– Ну хорошо, – кивнула Нигли. – Хотя очень странно, конечно.

– Безобидная причуда, – повторила секретарша.

Потеряв интерес к этой теме, Ричер зашел за спину пожилой женщине и присмотрелся к пожарной двери. На уровне пояса здесь имелась нажимная планка из нержавеющей стали, как, несомненно, требовалось согласно городским строительным нормам. Ричер надавил на нее пальцами, и она послушно, с негромким щелчком, подалась. Он нажал чуть сильнее, планка сложилась, упершись в крашеное дерево, и дверь распахнулась. Тяжелая, сделанная из огнеупорных материалов, она держалась на трех больших и крепких стальных петлях. Ричер вышел на довольно тесную квадратную лестничную площадку. Бетонные ступени, гораздо новее, чем каменная кладка здания, вели на верхние этажи и спускались к выходу на улицу. Они были оборудованы стальными перилами. Под стеклянными колпаками в проволочных сетках тускло горели аварийные светильники. Очевидно, в ходе капитального ремонта в задней части здания специально было выделено узкое пространство для устройства полноценной системы аварийно-пожарного выхода.

С обратной стороны двери имелась обычная ручка, которая приводила в действие ту же защелку, что и нажимная планка. Тут же находилась и замочная скважина, но дверь оставалась незапертой. Ручка поворачивалась совсем легко. «Резонно», – подумал Ричер. Здание в целом было надежно защищено. Изолировать каждый этаж не требовалось. Он закрыл, постоял секунду-другую в полумраке лестничной площадки. Повернул ручку, снова открыл дверь и шагнул обратно в светлое помещение секретарской. Поднял глаза к камере наблюдения. Она находилась прямо над его головой и была развернута таким образом, что, сделай он второй шаг, попадет в поле зрения объектива. Ричер шагнул вперед, дверь за его спиной закрылась. Снова посмотрел на камеру. Она уже должна зафиксировать его присутствие. А до двери Стайвесанта еще более восьми футов.

– Послание подложили уборщики, – сказала секретарша. – Больше некому.

Зазвонил телефон, и она, вежливо извинившись, взяла трубку. Ричер с Нигли вышли и пробрались по лабиринту коридоров к кабинету Фролих. Там было тихо, темно и пусто. Нигли включила свет и села за стол. Другого стула не оказалось, и Ричер устроился на полу, вытянув ноги и прислонившись спиной к стенке шкафа.

– Расскажи-ка мне про уборщиков, – попросил он.

Нигли отбарабанила пальцами по столу какой-то замысловатый ритм. Щелканье ногтей чередовалось с негромкими, мягкими ударами подушечек.

– Им назначили адвокатов, – ответила она. – Министерство прислало, по одному на каждого. Всем объяснили их права. Полная защита прав человека. Расчудесно, как считаешь? Настоящее гражданское общество!

– Круто. И что они тебе рассказали?

– Да ничего особенного. Ушли в себя. Упрямые до жути. Но и до жути переживают. Чувствуют, что находятся между молотом и наковальней. Явно очень боятся сказать, кто велел подложить бумагу, и так же сильно боятся потерять работу, а то и в тюрьму загреметь. В общем, куда ни кинь, всюду клин. Зрелище было тягостное.

– Ты упоминала имя Стайвесанта?

– Конечно. Громко и отчетливо. Имя им, конечно, известно, но я не уверена, что они знают, чем конкретно этот человек занимается. Они работают по ночам. Видят только пустые кабинеты. С людьми не сталкиваются. И его имя на них никакого впечатления не произвело. Впрочем, на них вообще ничего не производило впечатления. Сидели, перепуганные до смерти, ели глазами своих адвокатов и молчали.

– Теряешь навыки. Насколько помню, когда-то ты любого могла заставить плясать под свою дудку.

– Говорила же, что старею, – кивнула