Алистер Маклин - Десять баллов с острова Наварон
Рейнольдс сильным рывком вспрыгнул на лежащий у берега камень, стараясь не замечать пуль, свистевших над головой, тщательно прицелился и выпустил длинную очередь, очень длинную, пока магазин «шмайссера» не опустел. Все три четника простились с жизнью.
Рейнольдс выпрямился и с удивлением обнаружил, что дрожат руки. Он посмотрел на Андреа, который лежал без сознания в опасной близости к воде, и сделал к нему несколько шагов. Вдруг совсем рядом услышал стон. Рейнольдс бросился на этот звук.
Мария полусидела-полулежала на каменистом берегу. Обеими руками она обхватила ногу чуть повыше колена, и кровь струилась у нее по пальцам. Лицо, обычно слегка бледное, теперь покрылось смертельной белизной и было искажено страхом и болью. Рейнольдс беззвучно выругался, выхватил нож и стал разрезать ткань вокруг раны. При этом он старался ободряюще улыбаться. Мария закусила нижнюю губу и смотрела на Рейнольдса глазами, полными боли и слез. Рана была страшная на вид, но Рейнольдс сразу понял, что не опасная. Он вытащил свою походную аптечку, готовясь перевязать рану, и снова взглянул на Марию, но она полными ужаса глазами смотрела мимо него.
Рейнольдс мгновенно обернулся. Дрошный выбрался на берег, поднялся на ноги и теперь склонился над распростертым телом Андреа, намереваясь столкнуть его в реку.
Мгновенно схватив свой «шмайссер», Рейнольдс нажал на спусковой крючок: выстрела не последовало. Он забыл, что истратил все патроны на четников. Тогда поискал глазами оружие Марии, но так и не нашел. Больше ждать он не мог — Дрошный был совсем рядом с Андреа. Рейнольдс выхватил нож и бросился к Дрошному. Тот видел его и знал, что Рейнольдс вооружен только ножом. Он обнажил зубы в своей волчьей ухмылке и вытащил один из своих кривых ножей, висящих на поясе.
Двое мужчин приблизились друг к другу и стали ходить кругами. Рейнольдсу никогда в жизни еще не приходилось применять нож, и он не испытывал иллюзий по поводу исхода предстоящего поединка. Ведь, по словам Нойфельда, Дрошному нет равных на Балканах в искусстве владения ножом. И в этом нет оснований сомневаться, подумал Рейнольдс. Во рту у него пересохло.
В тридцати ярдах от них Мария, ослабевшая от боли и потери крови, поползла к тому месту, где, как ей казалось, уронила автомат, когда была ранена. Через несколько секунд, которые показались ей вечностью, она нашла его среди камней. Слабыми руками подняла приклад к плечу, но сразу же опустила.
В том положении, в котором она находилась, вряд ли удастся попасть в Дрошного, не задев Рейнольдса. Могло случиться и так, что она убьет Рейнольдса, даже не ранив Дрошного. Оба они теперь стояли грудь в грудь, схватив левой рукой правую руку соперника, держащую нож.
Темные глаза девушки, которые только что были полны страха и боли, теперь выражали только отчаяние. Так же, как и Рейнольдс, она знала о репутации Дрошного, но, в отличие от Рейнольдса, ей приходилось видеть, как этот человек орудует ножом. «Волк и ягненок, — подумалось ей, — волк и ягненок. После того, как он убьет Рейнольдса, я убью его». Мысли ее путались. Сначала должен умереть Рейнольдс, и помощи ему ждать неоткуда. Но внезапно отчаяние сменилось надеждой и инстинктивной уверенностью, что любой человек рядом с Андреа может рассчитывать на успех в самой безнадежной ситуации.
Нельзя сказать, что Андреа уже был рядом. Он с трудом поднялся на четвереньки и смотрел непонимающим взглядом вниз на беснующуюся воду, покачивая из стороны в сторону головой, видимо, пытаясь таким образом привести ее в порядок. Но вот он, все еще покачивая головой, поднялся на ноги. Вот он уже встал во весь рост. Вот он уже перестал качать головой. Превозмогая боль, Мария улыбнулась.
Медленно, но как будто не испытывая сопротивления, гигант-четник отвел руку Рейнольдса, сжимающую нож, а свой приставил к его горлу. Лицо Рейнольдса, блестящее от пота, покрыла тень неизбежной смерти. Он вскрикнул от боли, когда Дрошный вывернул ему руку, чуть не сломав ее, и выронил нож. Одновременно Дрошный заставил его опуститься на колени и нанес левой рукой удар, от которого Рейнольдс распластался на камнях, ловя раскрытым ртом воздух.
Дрошный в этот момент был похож на сытого волка. Хоть он и понимал, что время не терпит, но не мог не доставить себе удовольствия и не полюбоваться делом рук своих. Такого рода зрелища всегда переполняли его радостью. Наконец, он перехватил поудобнее нож и поднял руку. Улыбка широко расплылась на его лице и вдруг завяла, когда он почувствовал, как его собственный нож выпадает из рук. Он обернулся. Лицо Андреа было как будто высечено из камня.
Дрошный снова расплылся в улыбке.
— Боги благосклонны ко мне, — он говорил медленно и тихо. Почти шептал. — Я мечтал об этом мгновении. Даже лучше, если ты умрешь такой смертью. Это послужит тебе хорошим уроком, приятель…
Он прервал себя на полуслове и, сорвав с пояса другой нож, бросился к Андреа мягкими быстрыми кошачьими шагами. Но улыбке вновь суждено было растаять на его лице, когда стальной обруч левой кисти Андреа стиснул его правую руку.
Так же, как и в первый раз, сцена повторилась: правая рука, сжимавшая нож, — в левой руке противника. Только одно из действующих лиц поменялось. Оба соперника стояли совершенно неподвижно. Лицо Андреа было лишено всякого выражения, лицо Дрошного застыло в оскале. Теперь уже ему ни к чему было устрашать противника, потому на лице была только злобная ярость и ненависть. На этот раз у Дрошного был достойный соперник.
Мария, забыв про боль в ноге, и Рейнольдс, приходя понемногу в себя, затаили дыхание и следили, как левая рука Андреа, делая едва заметные движения, все крепче сжимала правую руку противника. Пальцы Дрошного постепенно ослабевали, наконец, разжались, и нож упал на камни. Его лицо потемнело от невероятного напряжения, на лбу и шее вздулись вены. Вдруг Андреа резким движением освободил свою правую руку, занес ее над головой и так же резко опустил. Нож быстро и послушно прошил грудную клетку Дрошного. Некоторое время гигант-четник стоял прямо с бессмысленной улыбкой. Андреа отпустил его и отошел в сторону, не вынув ножа из тела. Тут же Дрошный стал медленно оседать и, повалившись на каменистый берег, покатился вниз к реке. Сержант-четник, все еще висевший на бревнах рухнувшего моста, с ужасом наблюдал, как непобедимый Дрошный с ножом, торчащим из груди, полетел вниз головой в поток и сразу скрылся из виду.
Рейнольдс с трудом поднялся на ноги и улыбнулся Андреа:
— Я был не прав по отношению к вам, полковник Ставрос. Простите меня и спасибо вам.
— Я просто вернул тебе долг, сынок. Я тоже был несправедлив к тебе. — Он посмотрел на часы: — Два часа. Уже два часа! Где остальные?
— О господи, я совсем забыл. Мария ранена. Гроувс и Петар на лестнице. Я не уверен, но, по-моему, Гроувс тяжело ранен.
— Они могут нуждаться в помощи. Быстрее к ним. Я присмотрю за девушкой.
На южной оконечности моста через Неретву генерал Циммерман стоял во весь рост в своей машине и неотрывно следил за секундной стрелкой часов, пока она не дошла до верхней отметки.
— Два часа, — произнес Циммерман почти спокойно. Правой рукой он сделал резкий взмах. Прозвучала сирена, и почти одновременно с ней взревели двигатели танков, равномерно застучали сапоги солдат. Первая бронетанковая дивизия генерала Циммермана начала переход через Неретвинский мост.
ГЛАВА 13. СУББОТА. 02:00 — 02:15
— Маурер и Шмидт, Маурер и Шмидт! — дежурный капитан охраны, дико вращая глазами, бежал от сторожевой будки и, добежав, схватил сержанта за рукав. — Ради всего святого! Где Маурер и Шмидт? Никто не видел их? Никто? Включите прожектора!
Петар, прижатый к лестнице вместе с телом бесчувственного Гроувса, слышал слова, но не понял их смысла. Обхватив Гроувса обеими руками, он самым немыслимым образом зажал их между лестницей и скалой. В таком положении, пока руки его не сломаются, он мог снова держать Гроувса. Но лицо Петара, напряженное и покрытое потом, говорило о немыслимых страданиях.
Меллори и Миллер тоже слышали крик, но, как и Петар, не могли понять слов. «Что-нибудь не очень для них благоприятное», — подумал Меллори. Но его внимание привлекло нечто более существенное. Они как раз достигли противоторпедной сети. Меллори в одной руке держал кабель, а в другой нож, когда Миллер вскрикнул и схватил его за рукав.
— Бога ради, остановись! — Меллори посмотрел на него с недоумением. — Господи, что у меня вместо мозгов? Это не проволока!
— Это не…
— Это силовой кабель. Неужели ты не видишь?! Меллори пригляделся:
— Теперь вижу.
— Две тысячи вольт, чтоб мне пропасть! — Миллера трясло. — Напряжение электрического стула. Мы бы сгорели заживо. Да еще под вой сирены.
— Перетаскивай поверху, — скомандовал Меллори. Фыркая и отплевываясь, втискивая стальную тушу в небольшой слой воды между кабелем и ее поверхностью, Меллори и Миллер сумели благополучно провести над заграждением первый цилиндр. Именно в этот момент яркий и широкий луч прожектора возник в ночной темноте и стал обшаривать поверхность воды вблизи плотины.
