Всеволод Бенигсен - ВИТЧ
— Сколько вкусных людей! Какое широкое поле для работы!
Милиция сбилась с ног, но поймать вампира не могла, ибо Владимир Ильич был последним, кого можно было бы заподозрить в подобном безобразии. Часовые же, которые охраняли покой кремлевского мечтателя, при виде выходящего каждую ночь из Мавзолея Ленина, как правило, теряли речь и рассудок, и толку от них было, как от козла молока. Их увозили в дурдом, а на их место заступали новые. У часовых Ленин кровь почему-то не пил, предпочитая просто сводить с ума. В общем, такой политически-сатирический триллер. Но это только до конца первого акта. Дальше сюжет пьесы делал совершенно невообразимый кульбит, переводя действие в абсолютно иную плоскость. Не зная, как противостоять этому бесконечному сумасшествию часовых, гэбисты решают на время убрать Ленина из Мавзолея. Они кладут на его место своего человека и в караул ставят тоже своих людей. Тем временем о вампирических наклонностях покойного вождя прознают интеллигенты-диссиденты. К подобному выводу они приходят, найдя упоминание о подобных кровососах в каких-то древних книгах — мол, есть такие типы, которые при жизни пьют кровь в переносном смысле, а после смерти продолжают ее пить уже в буквальном. Но только в том случае, если их не захоронить. В общем, ровно в полночь эти умники являются в Мавзолей с осиновым колом. Для начала они убивают охрану, потому что та бы и не пропустила их внутрь. Затем проходят в главный зал и загоняют осиновый кол в сотрудника КГБ, загримированного под Ленина. Бедняга хрипит, истекая кровью, а диссиденты, уверенные, что перед ними корчится вампир Ильич, произносят над агонизирующим телом проклятия и какие-то там заклинания. Но тут у жертвы отклеивается бородка, и диссиденты понимают, что ошиблись. Чтобы избежать расплаты, они прячут трупы убитых ими гэбистов и хотят уходить, как вдруг слышат на улице шум мотора и голоса — там приехала группа проверяющих. Двое диссидентов срочно переодеваются в часовых, а один ложится на место Ленина. Фальшивых часовых отправляют в срочном порядке на новый объект — охранять какого-то высокопоставленного бонзу. А «Ленина» накрывают стеклянным колпаком. Когда все уходят, бедняга пытается выбраться, но, оказывается, пуленепробиваемое стекло плотно завинчено. К утру он в страшных муках умирает. Новые часовые, услышав предсмертные хрипы и удары, бегут внутрь. Там они видят труп и приходят в ужас оттого, что охраняли живого человека. Они срочно приводят его посиневшее изогнувшееся тело в естественное положение. Там же обнаруживают запрятанные трупы трех гэбистов. С перепугу выносят их наружу и закапывают под кремлевской стеной. Тем временем двое диссидентов в форме гэбистов успешно охраняют партийного начальника, получают от него одобрение, грамоту и повышение по службе. И их теперь уже вполне официально оформляют на работу в КГБ. Пьеса заканчивалась тем, что два диссидента работают в КГБ, третий работает Лениным (посмертно, естественно), а реальный Владимир Ильич хранится в подвалах Лубянки, где о нем вскоре забывают, а он через некоторое время начинает бродить по запертой камере и выть. Арестованные называют его лубянским призраком и рассказывают легенду, что это бродит замученный в застенках борец с советской властью.
Неудивительно, что пьеса с душераздирающим сюжетом и явно издевательским названием «Спи спокойно» окончательно взбесила КГБ, и власть решила больше не миндальничать ни с Блюменцвейгом, ни с «Глаголом». Закончилось это известно чем — Привольском-218.
Максим подумал, что хорошо бы узнать у Купермана, не писалось ли что-нибудь во время их пребывания в Привольске или, на худой конец, после того, как лагерь был упразднен. Может быть, какие-то воспоминания. А может, и художественная литература. Поставил же Горский свой чудовищный памятник Кручинину и Блюменцвейгу. Но связи с Куперманом не было никакой. Разве что через Зонца, но Зонцу звонить не хотелось. Тем более что и сам Зонц не звонил. Нельзя сказать, что Максим очень страдал от этого невнимания. Его гораздо больше занимал пропавший издатель. В самом издательстве, телефон которого Максим не без труда выловил в мутных водах Интернета, неизменно отвечали, что Евгений Борисович отсутствует, а мобильный телефон давать отказывались. Утешало только то, что вторая часть аванса была своевременно переведена на счет Максима. В кризисные времена подобная финансовая щепетильность была порукой тому, что и прочие договоренности будут выполнены. Нет, был, конечно, и письменный договор, но бумагам Максим, как истый шестидесятник, не очень верил. Во времена его молодости все решалось в накуренной кухне за бутылкой вина. Такой устный договор обычно начинался со слов «слушай, старик, не в службу, а в дружбу». Тогда словам еще верили.
Шло время, и постепенно книга обрела структуру, композиционную стройность и запоминающееся название, которое Максим позаимствовал у Блюменцвейга, надеясь, что покойник возражать не будет — «Мания безличия». Название было броским, а самое главное, автоматически решало вопрос концепции. Ведь в книге Максим описывал самый пик застоя — вторую половину семидесятых, когда всем правила серость и полное безличие. И только редкие представители интеллигенции барахтались в этом болоте, пытаясь, подобно лягушкам, попавшим в кувшин с молоком, взбить из мутной жижи подобие твердой почвы, чтобы не утонуть и выкарабкаться наружу. Привольск был в этом смысле идеальной метафорой. То есть сначала «Глагол», а потом Привольск. Этапы небольшого пути творческой диссидентствующей интеллигенции. Борцов против серости и безличия, которых так не хватает в наше время, яркое и пестрое, но не менее серое, чем самый советский застой. Вот такая нехитрая концепция. Мир ей, конечно, не перевернешь, но скромную лепту в борьбу с ВИТЧем внести можно. Это Максима радовало. Оставалось только съездить в Привольск. Но эту поездку Максим постоянно откладывал, сам не зная почему. Возможно, в надежде, что объявится Зонц и сам предложит съездить туда за компанию. Но лето подходило к концу, а Зонц все не объявлялся.
Пару раз Максим звонил сводному брату Алику — обещал зайти, но никак не мог собраться: то настроения не было, то книга отвлекала. Пропустил и встречу одноклассников, правда, без малейшего сожаления. Уж как-нибудь Щербатого, задавленного грузовиком, и без него помянут.
В первых числах сентября Максим наконец твердо решил выкроить время для Привольска. Где-то в глубине души он надеялся, что там уже кипит работа по созданию музея, и было бы очень неплохо завершить работу именно таким оптимистическим пассажем — мол, в наши дни Привольск-218 из лагеря превращен в мемориал, который каждый может посетить, благо он располагается недалеко от Москвы. Что то вроде того.
Максим назначил сам себе день, когда поедет в Привольск, и даже одолжил у соседа по лестничной клетке фотоаппарат. На всякий случай. Но планы строить, как известно, — Бога смешить.
За два дня до намеченной поездки, вернувшись из магазина, Максим увидел, что на автоответчике мигает лампочка оставленного сообщения. Учитывая, что все его знакомые давно звонили только на мобильный, это было явно сообщение от кого-то извне. В первую секунду мелькнула шальная мысль — не жена ли это с сыном из Израиля, но едва Максим нажал кнопку play, стало ясно, что, увы, нет. Из автоответчика донесся недовольный голос Купермана.
— Ну, Максим, спасибо. Не ожидал. От тебя никак не ожидал. Ловко.
Дальше раздались шипение и гудки.
От растерянности Максим совершенно забыл, что в пакете у него лежат продукты, а также мороженое, которое имеет неприятное свойство превращаться за пару минут в тепле в липкую молочную жижу.
Максим еще раз прослушал сообщение в надежде, что, возможно, пропустил какое-то важное слово или даже фразу, но ничего подобного. Скрипучий голос Купермана упорно повторил четыре коротких и крайне неприятных предложения.
«Что он от меня не ожидал? — недоуменно пожал плечами Максим. — Бред какой-то… Надо срочно звонить Зонцу».
Максим достал из портмоне визитную карточку Зонца и принялся лихорадочно набирать указанный на ней номер, но там, как назло, металлический голос упрямо говорил, что абонент находится вне зоны действия сети. Максим засуетился, споткнулся о пакет, наступил на него, затем поднял и, чертыхаясь, побежал к холодильнику. Выложив продукты, застыл, пытаясь сообразить, что надо делать дальше. Видимо, ехать в Привольск. А может, это все его фантазии? Может, Куперман что-то неправильно понял? Или ему дали ка-кую-то искаженную информацию. А про что информацию-то? О книге, например. Маловероятно. Куперман вообще не проявлял особого интереса к книге Максима, а тут такой звонок. И уж больно голос был у Купермана злой. Тут не мелочь. Тут что-то крупное.
Максим стал прикидывать, за сколько времени он доедет до С. Плюс такси. Плюс обратная дорога. Теоретически можно уложиться за сегодня. Черт! Надо ехать.
