Михаил Серегин - Пациент мафии
– Костя! – выкрикнула Мария и, подбежав к Темину, умоляюще схватила его за руку. Он выругался и отпустил тело Грифа. Тот упал на спину, обливаясь кровью.
– Зачем ты его так? – с тревогой воскликнула Мария. – Ты же мог его убить!
Темин, тяжело дыша, смотрел на нее. Смысл сказанных слов еще плохо доходил до него. Наконец он начал соображать и, нехорошо усмехнувшись, сказал:
– А у тебя есть какие-то возражения? Я бы с удовольствием убил эту тварь. Но вот увидишь – с ним ничего не случилось. На этих уродах все заживает, как на собаке.
На лестнице, ведущей на второй этаж, послышались шаги, и почтительный голос Кулака произнес:
– Завидно деретесь, шеф!
– Вот еще один! – раздраженно оборвал его Темин. – Чего отсиживался?! Ждал, когда мне череп сломают?
– Мы люди маленькие, – смиренно ответил Кулак. – Кто ж знает, как оно обернется? А если бы мне потом сказали, что я не прав?
– Ладно, маленький! – с угрозой сказал Темин. – Запомню я это тебе!
Кулак развел руками и, подойдя поближе, с интересом посмотрел на бесчувственное тело Грифа.
– Разукрасили вы его! – с уважением заметил он. – Только я на вашем месте пушку бы его прибрал! Кто знает, чего ему стрельнет в голову?
Темин внимательно посмотрел на него.
– Мне его пушка ни к чему, – внушительно заявил он. – А вот тебе советую взять. На время… Пока у этого урода голова на место не встанет.
– Понял, шеф! – с готовностью ответил Кулак. – Будет сделано.
Темин хмуро посмотрел на Марию.
– Теперь нам с тобой придется в Выхино ехать, – заключил он. – Дом без присмотра не оставишь! Ты, Кулак, хорошенько тут гляди и этому уроду воли не давай! Если что – разрешаю тебе в нем дырку сделать. Перед хозяином я отвечу. Это не работа с такими уродами…
Кулак повернулся и побежал на второй этаж – за пистолетом Грифа.
– Принеси воды! – приказал Темин Марии и, поймав ее недоуменный взгляд, повторил, уже срываясь на крик: – Принеси воды!
Она испуганно сжалась и торопливо побежала на кухню. Когда она вернулась со стаканом воды, Темин взял его и брезгливо выплеснул в лицо Грифу. Вода, смешавшись с кровью, розоватыми струйками побежала по небритым щекам бандита. Он застонал и открыл глаза. Взгляд его был мутен и несфокусирован.
– Ну что, Бандерас? – мрачно спросил Темин. – Больно тебе?
Губы Грифа шевельнулись, но слов разобрать было невозможно. Темин без жалости наступил каблуком на бессильно растопыренную пятерню Грифа и надавил. Лицо того исказилось от боли, а из груди вырвался леденящий душу хрип.
– Ну и кто кого будет давить, ублюдок? – с удовлетворением спросил Темин. – Может, ответишь?
Гриф следил за ним напряженным взглядом, не пытаясь отвечать. Он вовсе не был уверен, что Темин до конца утолил жажду мести. Однако он не был в состоянии даже пошевелиться – от адской боли в переломанных ребрах перехватывало дыхание. Он мог сейчас только ненавидеть – и он ненавидел их всех так сильно, что глаза застилало алой пеленой.
Темин не мог видеть этой ненависти – он видел лишь разбитое в кровь лицо поверженного врага, его беспомощность и впервые за много дней почувствовал облегчение. Удовлетворившись униженным положением соперника, он отошел в сторону. Мария, бессильно опустив руки, смотрела на него остановившимся безнадежным взглядом.
– Как пауки… в банке, – прошептала она.
– Ладно трепаться! – недовольно сказал Темин. – Ты в той же самой банке. Нечем гордиться.
Он быстро поднялся наверх и забрал свой пиджак. Выходя из спальни, он столкнулся с Кулаком, который смущенно ухмыльнулся и похлопал себя по заднему карману, из которого торчала рукоятка пистолета.
– Вот и отлично, – сказал Темин. – Бди.
Он сошел вниз и посмотрел на часы. Было без двадцати десять. Темин выругался.
– Или этот разгильдяй где-то шляется, – пронзительно глядя Марии в глаза, сказал он. – Или мы опять вляпались, помяни мое слово!
На следующий день я напросился на внеочередное ночное дежурство, намереваясь все сутки провести на работе. Мне было слишком неуютно одному в пустой квартире. Кроме того, мне хотелось присмотреться к новому пациенту, который накануне с моей легкой руки попал в наше отделение.
Однако сделать этого мне не удалось. На утренней пятиминутке Степан Степанович объявил нам суровым тоном:
– Вчера к нам опять поступил человек с улицы. Без документов, естественно. Жертва уличной драки. Без всякого сомнения, клятва врача, долг нас обязывают… – Он подозрительно оглядел наши лица. – Но мы должны помнить о статусе нашей больницы! Иван Леонидович принимал его. Что вы можете прояснить нам, Иван Леонидович?
Коллега Щербаков поднялся и деловитой скороговоркой сказал:
– Поступил в первом часу ночи… Доставлен нашей «Скорой». Данных никаких нет. При поступлении – без сознания. Налицо симптомы черепно-мозговой травмы, сотрясение головного мозга. После проведенных мероприятий довольно быстро пришел в себя. К утру состояние значительно улучшилось. Полагаю, подлежит переводу в неврологическое отделение.
– Какой больницы? – хищно спросил Степан Степанович. – Состояние позволяет перевести пациента в одну из городских больниц?
Щербаков пожал плечами и вздернул бородку.
– Полагаю, пока преждевременно, – ответил он. – Симптоматика пока еще яркая, больной, несомненно, лежачий, неадекватен… На вопросы отвечает с трудом. Данных о себе не сообщил.
– Зато «Скорая», разумеется, в милицию сообщила? – ядовито поинтересовался Ланской.
Иван Леонидович опять пожал плечами.
– Вот! Вот о чем я и говорю! – торжествующе объявил заведующий. – Криминальные контакты, визиты милиции… Мало нам неприятностей, которые мы получили по милости Ладыгина…
При этих словах он уничтожающе посмотрел на меня.
Я сделал виноватое лицо. Знал бы Степан Степанович, по чьей милости поступил к нему и этот пациент! Но я предпочел не афишировать своих возможностей.
– Так вот, – продолжил Степан Степанович. – Чью-то безответственность придется, как всегда, расхлебывать мне… Естественно, руководство спросит не с вас, оно спросит с меня…
Он распространялся в том же духе еще минут десять. Еще бы, более благодарной публики ему было бы трудно найти. На лицах коллег было написано вежливое внимание и стопроцентная покорность. Никому не хотелось нарушать субординацию и навязывать свое мнение начальству. Ходили слухи, что наш Степан Степаныч, придирчивый и бескомпромиссный, женат на деловой женщине, чуть ли не на банкирше – и дома ведет себя тише воды ниже травы. Нереализованное мужское начало он оттачивает об нас – словно старый самурайский клинок, которым когда-то сделает себе харакири.
После пятиминутки ко мне подошел Щербаков и выплеснул накопившееся:
– Послушайте, как это надоело! Ведь история не стоит выеденного яйца! Вызвали нашу «Скорую», доставили больного, оказали помощь… Не на улицу же его выкидывать! Эти постоянные поиски виноватого выводят меня из себя! Как вы полагаете?
– Ну что ж поделаешь! – легкомысленно заметил я. – Наш Степан Степанович всегда в поиске… – Нелегко мне далось это деланое легкомыслие, на самом деле я чувствовал себя как на иголках. – Так что ваш пациент, Иван Леонидович? Будете переводить в обычную больницу?
– Черта с два! – мрачно заявил Щербаков. – А если он даст дуба, а потом окажется, что он родственник какого-нибудь министра? Сам же Ланской меня и уничтожит. Я уже проконсультировал больного у невропатолога, он со мной согласен, что необходим постельный режим еще дней пять, как минимум. У них в отделении сейчас недобор – они не будут возражать…
– Ну, вот вы сами и ответили на свой вопрос, – сказал я с облегчением. – Как говорится, собака лает, а караван идет… Кстати, как вам наш генерал?
Лицо Щербакова оживилось.
– Да-да! Я сам хотел об этом с вами поговорить. Это поразительно! Такой тяжелый случай… Честно говоря, я уже поставил на старике крест. По всем параметрам он был уже там… Но вот двое суток уже стабильный синусовый ритм, давление, биохимия… Но, честно говоря, я каждую минуту жду нового срыва.
– А у меня почему-то такое чувство, – сказал я, – что он выбрался… То есть, конечно, загадывать нельзя, но что-то мне говорит, что старик еще поживет.
– Ладно, я пойду, – спохватившись, сказал Щербаков. – Все-таки поговорю с Эллой Ашотовной официально. Чтобы прикрыть тылы…
Эллой Ашотовной звали заведующую неврологическим отделением. Женщина она была южная – горячая и волевая. Если она примет от Щербакова пациента, то никто не заставит ее выписать его, пока она сама этого не захочет.
Пока Щербаков ходил договариваться, я решил взглянуть на своего спарринг-партнера. Мне было совсем не безразлично, в каком состоянии он находится, от этого многое зависело, да и, честно говоря, мне было интересно, насколько серьезны последствия моего сокрушительного удара. Я слишком давно не выходил на ринг и невольно гордился тем, что не все еще позабыл. Конечно, и противник мне попался не самый подготовленный, но все же.
