Владимир Моргунов - Серый кардинал
— Чего же, в таком случае, вам еще надо?
— Подтверждения, Василии Васильевич, подтверждения и чистосердечного признания — письменного и устного. А сейчас мы вам дадим укольчик. Спать вы после этого не сможете, это я вам гарантирую. Вы почти сутки проспали уже, да и после у вас времени предостаточно будет, чтобы отоспаться — если вы будете чувствовать себя достаточно комфортно, конечно.
… Этот тип, похоже, знал, о чем говорит и что делает. Какой там сон — через полчаса Павленко охватило чувство страха, невыносимой тоски, отчаяния. Он закричал бы, если бы не кляп-повязка. Профессионально, гады, закрепили, как ни верти головой, как ни трись подбородком, все равно ее не стащить. Крупные слезы текли из глаз и исчезали, впитываясь в ткань повязки.
До чего же все безнадежно, он так и умрет здесь. Глупо умирать здесь, глупо умирать за кого-то. Если он даже что-то расскажет или напишет, это не может служить доказательством в суде, он знает. Откуда-то из глубины подавленного сознания кто-то словно пытался докричаться: «Не делай этого, не смей!» Но голос заглушали новые волны тревоги, отчаяния, накатывающие неумолимо, заставляющие плакать, мычать и дергаться.
Утром опять появились эти трое.
Один из них снял повязку и спросил Павленко:
— Вы согласны сделать то, о чем мы вас просим?
Непонятно почему, но Павленко помотал головой.
— Хорошо, еще укольчик.
К вечеру Павленко чувствовал себя гораздо хуже, чем алкаш с большого «бодуна». Он панически боялся приближающейся смерти, он знал, что мучения его будут еще более ужасны, нежели в предыдущую ночь. Он страстно желал хоть на минуту забыться сном, не получалось. Только кошмары какие-то возникали — четко, словно галлюцинации. Кто-то что-то проделывал с его женой, детьми, непонятно что, но ясно нечто страшное, неестественно страшное. Кто-то распиливал его самого на части, вынимал мозг из черепа, мял его, отчего Павленко становилось безмерно тоскливо и в то же время стыдно…
… Яркий свет, вспыхнувший в помещении, заставил его зажмуриться.
Лицо, ненавистное, пугающее и в то же время очень желанное, словно он столько лет стремился увидеть вновь это лицо.
— Как мы себя чувствуем? — прозвучал голос. Ах, как он ненавидел — любил этот голос. — Еще укольчик, да?
Павленко энергично замотал головой.
Человек ослабил повязку-кляп.
— Я все сделаю, как вы скажете, — Павленко вспыхнул, словно ребенок, — я все сделаю, я все сделаю.
11
Бирюков уже целую вечность не был в Москве. То есть, был-то он в конце восьмидесятых годов, но за прошедшие пять лет не город — мир изменился.
Из автомата у Курского вокзала Клюев позвонил своему знакомому Беклемишеву, благо тот еще не выбрался из дома.
— Старик, приветствую тебя, желаю видеть сию же минуту, — сказал Клюев.
— У меня те же мысли и пожелания, — пробасила трубка. — Где ты?
— На площади перед Курским вокзалом. Со мной еще двое ребят.
— Значит, так, — уверенно произнес Беклемишев, и
Клюев подумал, что его московскому другу по-прежнему чужды сомнения и колебания. — Влезайте в метро, дуйте до «Бауманской». Надеюсь, тебе не надо объяснять, что ехать следует по радиальной, провинциал несчастный. На «Бауманской» выйдете через центральный вход, не через боковой, будете меня ждать напротив входа.
Они проехали всего один перегон, хотя и достаточно длинный, поднялись наверх. Ждать Беклемишева пришлось совсем недолго. Из резко затормозившего «джипа-чероки» их окликнул густой бас:
— Евгений и компания! Живо на борт!
Бас принадлежал мужчине лет тридцати пяти с густой серебристой недельной бородой. Мужчина был широкоплеч, могуч, ручища его, протянутая Бирюкову для рукопожатия, была огромна, хотя и вяловата на вид. Но только на вид — ладонь Бирюкова словно в тиски попала. Беклемишев искоса зыркнул на Бирюкова, словно наблюдая произведенный эффект.
— Елкин пень! — покачал головой Клюев. — Ты, Кирюха, с этой растительностью на Паваротти смахиваешь, или, пуще того, на Джанфранко Ферре.
— А это что еще за чайник — Джин?..
— … Франко Ферре? Известный модельер, — пожал плечами Клюев.
— Вот я и спрашиваю: что за чайник, модельер этот? — Беклемишев втащил любовавшегося им Клюева в машину. — Вид у тебя бледноватый, бандит. Плохой коньяк, кофе, шлюхи, глисты?
— Все в комплексе, — мрачно ответил Клюев.
— То-то я и гляжу. Ну, садитесь, разбойники! Особое приглашение, что ли, требуется, — прикрикнул Беклемишев на Бирюкова и Ненашева, которые замешкались при посадке.
«Джип» зарычал и понесся вниз по улице в направлении Дворцового моста.
— Эй, полегче, — предостерег приятеля Клюев. — Еще менты остановят.
— Меня?! — взревел Беклемишев? — Ну ты, бандит, даешь! Пива не хочешь? — он кивнул головой в сторону парка, и Бирюкову вспомнилось, что когда-то, очень давно, этот парк называли Булонским лесом.
— Ладно, продолжал рокотать Беклемишев, — ты, Женька, объяснил приятелям своим, друзьям-разбойникам, куда я вас везу? Я вас в Лефортово везу, — он на мгновенье обернулся назад. — Добро пожаловать в лучший следствешшй изолятор.
— Типун тебе на язык, старый раззвездяй, — устало пронес Клюев. — Ты лучше скажи, во-первых, что это у вас за буза на праздники была — с убийством и членовредительствами? А во-вторых, откуда у тебя такой кабриолет? Угнал или добыл дешевым вымогательством?
— Отвечаю на второй вопрос: автомобиль добыт тяжким и упорным трудом. На первый вопрос ответить затрудняюсь, потому что мне подобные вещи и на фиг не нужны, я политикой сроду не интересовался. Кстати о политике — ты Тенгиза давно встречал?
— Вот это уж точно — кстати, — покачал головой Клюев.
— Какое же отношение Тенгиз к политике имеет?
— Ну, разное, — хохотнул Беклемишев. — У них же тоже воюют.
— Значит, ты в курсе его дел?
— Я? Откуда?
— Неужели тебе Тенгиз не звонит?
— Звонит, почему не звонит. Но я мало что про его дела понимаю. Он, наверное, по долгу нынешней службы обязан хранить государственную тайну, — теперь Беклемишев выглядел неожиданно серьезным, словно актер, который по ходу спектакля вдруг сменил амплуа. — Так вот, насчет кабриолета: деньги на него мне дали добрые и богатые люди, я теперь работаю на мощную финансовую группу.
Беклемишев лихо бросил «джип» в узкий проход между старинными домами Немецкой слободы, въехал в тихий, заросший высокими липами дворик.
— Вот моя деревня, вот мой дом родной, — объявил он. — Кам офф, ребятки! Вываливайтесь!
Подождав, пока все покинут автомобиль, Беклемишев с треском захлопнул дверцу. Только теперь Бирюков с Ненашевым смогли полностью оценить его габариты. Рост никак не меньше метра девяносто, вес килограмм сто десять — при практически полном отсутствии живота. Если он не добился в молодости хотя бы уровня кандидата в мастера в метании диска или вольной борьбе, значит, он и в самом деле раззвездяй, как охарактеризовал его — хотя и в шутку — Клюев.
Жил Беклемишев в квартире на третьем этаже. Входная дверь у него открывалась хитрейшим образом, с помощью магнитного ключа. Обстановка в единственной огромной — квадратов двадцать пять, как минимум — комнате указывала на то, что женщина здесь отсутствует, либо присутствует в течение короткого промежутка времени, не позволяющего заняться переустройством или наведением элементарного порядка.
— Вон там у меня, ребятки, клозет, — указал Беклемишев, — а на кухне в холодильнике пиво «Будвайзер».
— Ага, значит, одно из двух; либо кроме «Будвайзера» там ни хрена больше нет, либо кроме «Будвайзера» ничего нельзя трогать, — резюмировал Клюев.
— Поговори у меня еще, — прорычал Беклемишев.
— Удивительное дело, про чукчей анекдоты травят, про евреев травят, про шотландцев и хохлов тоже, а вот про москвичей почему-то нет анекдотов, — Клюев уже был на кухне и шарил в беклемишевском холодильнике. — А ведь они того стоят, москвичи. Оригинальная нация, отличающаяся тем, что в своем шотландско-хохляцком сквалыжничестве они по-чукчански простодушны, но сами при этом полагают, будто хитры и изобретательны, как евреи. Кирюха, здесь я обнаружил еще какое-то дерьмо в жестяных банках.
— Это консервированные сосиски, — почти обиженно отозвался Беклемишев.
Бирюков с Ненашевым рассмеялись, позабавленные пикировкой старых приятелей.
Потом Ненашев — естественно, «как самый молодой, легкий и быстрый» был снабжен самыми подробными инструкциями относительно расположения ближайшей «винной лавки».
— К и рюха, у нес к тебе дело очень щекотливое, — сказал Клюев, едва за Ненашевым захлопнулась дверь. — Видик у тебя, надеюсь, функционирует?
— Угу, — кивнул Беклемишев.
