Тени за городом - Александр Александрович Тамоников

– Почему же они не уехали обратно на Западную Украину? – спросил кто-то из присутствующих на совещании.

– Это не важно, – уклонился от ответа генерал. – Сейчас для нас важно другое. Они – там, в этом городе, и мы можем их использовать в наших целях. Это очень подходящий для нас материал. Все они затаили злобу на советскую власть. На это, собственно, и расчет.

– И все же – какова конкретная цель предстоящей акции? – спросили сразу несколько человек.

– Хороший вопрос, – одобрительно кивнул генерал. – Вопрос по существу. Разумеется, этой акцией советскую власть мы не свергнем. Но такую цель никто перед нами и не ставит. Для начала нужно, чтобы слухи об акции разнеслись по другим сибирским регионам и городам. Городов в Сибири много, и практически в каждом из них несложно отыскать нужный нам человеческий материал. В одних городах это все те же бывшие западноукраинские повстанцы, в других – бывшие повстанцы из Прибалтики, в третьих… – Генерал не договорил и махнул рукой. – А теперь ответьте сами себе: что произойдет в этих городах, если там услышат о выступлениях в конкретном городе, о котором я веду речь? А произойдет там точно то же самое! Это – элементарная логика, основанная на такой же элементарной человеческой психологии.

Генерал опять умолк и опять оглядел всех присутствующих.

– Массовые выступления сразу во многих советских городах – это, знаете ли, многое значит! – Генерал назидательно поднял палец. – Тем более что речь идет о сибирских городах. Сибирь, доложу я вам, это не совсем то же самое, что остальная Россия! У тех, кто проживает в Сибири, особенная психология и свой собственный взгляд на мир. Сами же русские говорят, что Сибирь – это край каторжан и бунтарей. Так оно и есть на самом деле. – Здесь генерал позволил себе многозначительную усмешку. – Одним словом – менталитет! Что ж, воспользуемся этим менталитетом. Превратим его в оружие во имя наших целей. – И генерал еще раз изобразил ту же самую усмешку. – Ну а когда начнутся события, о которых я веду речь, тут же подключится наша пропаганда, которая преподнесет всю эту кутерьму в нужном для нас свете. И это будет огромная оплеуха для русских! Это будет их политическое поражение, от которого они не скоро оправятся.

– Я усматриваю здесь еще один плюс, – заметил кто-то из участников совещания. – Даже если предполагаемые выступления в конце концов сойдут на нет (а это обязательно случится), все равно те люди, которые в них участвовали, – это наши люди. Из них получатся прекрасные террористы и разведчики. Конечно, если с ними наладить правильное общение…

– Разумно мыслите, – одобрительно кивнул генерал. – Все так и есть. Так что, джентльмены, та задача, которую нам предстоит разработать и осуществить, – это важная задача. Это, по большому счету, весомый вклад в нашу окончательную победу над Советами и Россией в целом.

– Как называется тот город, о котором идет речь? – спросил кто-то из присутствующих.

– Разве я вам этого не сказал? – удивился генерал. – Надо же, совсем упустил из виду… Называется он Углеград.

Присутствующие зашевелились и зашушукались. Каждый старался запомнить название города и то, что с ним связано. И в первую очередь, что так или иначе пригодится для будущей операции. Для будущей провокации, если уж называть вещи своими именами.

– Итак, приступаем к разработке предстоящей операции! – провозгласил генерал. – Первоначальные тезисы у меня имеются. Наша задача – отшлифовать их до совершенства!

Глава 3

Остап Луцик вот уже пять лет как был пенсионером. Но по-прежнему продолжал работать. А почему бы ему было и не работать? Несмотря на преклонный возраст, на здоровье он не жаловался – так, всякие малозначительные стариковские болячки, к тому же и работа у него была не слишком тяжелой. Нет, определенные трудности в его работе имелись, но это были не физические трудности, а иные сложности – большей частью психологического свойства.

Трудился Остап Луцик художником-оформителем на одной из шахт в городе Углеграде. Причем долгие годы, с той самой поры, как отбыл срок заключения и решил навсегда поселиться в этом городе. Несмотря на то что художник-оформитель считался работником идеологического фронта, на работу Остапа Луцика взяли без особых затруднений и проволочек. «Ты там смотри!» – погрозил пальцем кадровик-инвалид, и на этом, собственно, процесс трудоустройства и закончился. И кто его знает, почему это случилось именно так? Может быть, потому, что Остап Луцик сызмальства умел замечательно рисовать – у него был прирожденный талант художника, – а может, потому, что должность на шахте имелась, а штатной единицы, чтобы ее заполнить, все никак не находилось. Или, может быть, потому, что никто не обратил особого внимания на то, что Остап Луцик в недавнем прошлом – сиделец и сидел, он не за какую-нибудь молодецкую драку, а за то, что выступал против советской власти и с оружием в руках. В Углеграде много обитало таких, как Остап Луцик, на всех внимания не обратишь. Но, скорее всего, никто просто не помнил того зла, которое когда-то причинил Луцик. Помнить зло – это не в характере русского человека. Русский человек, по сути своей, не злопамятен.

Вот так Остап Луцик и стал работать художником-оформителем. Повторимся: в физическом смысле работа была нетрудной, а вот что касается морального и нравственного смысла… Остап Луцик ненавидел свою работу, ненавидел и презирал плакаты, транспаранты, вывески, графики, которые он ежедневно малевал. Он ненавидел в них каждую букву и каждый штрих, даже цвет красок, которыми он все это изображал, и тот ненавидел. Но он ничем не выдавал бушующую в нем злобу и не давал ей выплеснуться наружу. Он понимал, насколько это опасно. Опасно и для него самого, и для его жены, и для детей – двух сыновей и дочери. Он понимал, что если даст волю своей злобе, то тогда может случиться все что угодно. Например, он изобразит какой-нибудь яростный антисоветский плакат и вывесит его в самом людном месте. Или подожжет к чертовой матери художественную мастерскую, в которой он трудился. Или украдет на шахте взрывчатку и взорвет шахтовую контору вместе со всеми бухгалтерами, учетчиками, начальниками участков и прочим начальственным шахтовым людом. Или сотворит еще что-нибудь – такое же страшное, громкое и погибельное. Погибельное в первую очередь для себя самого.

Он это понимал, поэтому и не давал воли своим чувствам. Он их загонял