Адвокат - Гришэм Джон
Я мешкал. Маламуд возглавил список, а в самом конце его оказался пришедший в фирму три года назад Колберн с какими-то восемьюдесятью шестью тысячами. Неприятно удивил тот факт, что мой приятель Барри Нуццо заработал на одиннадцать тысяч больше, чем я. Это мы с ним еще обсудим.
— Округленно общий доход составляет три миллиона долларов, — доложил я Мистеру, который, сжимая красный проводок, опять вроде задремал.
Он медленно покачал головой:
— А бедным?
— Пожертвований роздано на сто восемьдесят тысяч.
— Плевать я хотел на пожертвования. Не ставь меня и людей, живущих на улицах, в один рад с теми, кто шляется по концертным залам и синагогам, по клубам, где белые баловни судьбы устраивают аукционы изысканных вин или автографов знаменитостей, бросая пару долларов в кружку бойскаута. Я говорю о еде. Еде для голодных, что живут в одном городе с вами. Еде для младенцев, которые, пока вы делаете миллионы, кричат по ночам от голода. Как насчет просто еды?
Он смотрел на меня. Я смотрел на аккуратную стопку бумаг. Врать было нельзя.
— В городе есть сеть общественных кухонь, — продолжал Мистер, — там бедняки и бездомные могут подкрепиться. Сколько денежек твои приятели передали этим кухням? Хоть один из вас?
— Передали, но не напрямую, — начал я. — Некоторые благотворительные организации…
— Заткнись! — Он поднял пистолет. — А приюты, где мы спим, когда на улице мороз? Сколько ночлежек числится в твоих бумагах?
— Ни одной. — Находчивость мне изменила.
С пугающей стремительностью Мистер вскочил на ноги, опрокинув кресло.
— А больницы? У нас есть больнички, куда приходят доктора, честные добрые люди, тоже привыкшие к хорошим заработкам, и жертвуют своим временем, чтобы облегчить страдания неимущих. Денег за это они не берут. Раньше правительство помогало платить арендную плату, подкидывало медикаменты и оборудование. Но теперь чиновники про нас забыли. Сколько вы отдали больницам?
Рафтер взглянул на меня так, будто я должен был найти выход. К примеру, покопаться в бумагах и с внезапным удивлением вскричать: «Черт возьми, гляньте-ка! Оказывается, кухням и больницам мы передали полмиллиона долларов!»
На моем месте он бы так и сделал. Однако на моем месте был я, и мне вовсе не хотелось получить пулю в лоб. Мистер далеко не такой идиот, каким кажется.
Он подошел к окну.
— Копов-то понагнали. — Сказано было негромко, но слышно. — Машин «скорой» тоже хватает.
Самого его происходящее на стоянке не волновало. Обойдя стол, Мистер приблизился к шеренге. В гипнотическом сосредоточении заложники ловили каждое его движение. Он медленно поднес пистолет к носу Колберна:
— Сколько денег ты отдал больницам?
— Нисколько. — Колберн, прикрыв глаза, готов был расплакаться.
У меня перехватило дыхание.
— А общественным кухням?
— Нисколько.
— Приютам?
— Нисколько.
Вместо того чтобы выстрелить, Мистер перевел оружие на Нуццо. Вновь прозвучали три вопроса. Получив от Барри такие же ответы, он шагнул к его соседу. Все повторилось.
Следующий. Следующий. Следующий. К нашему разочарованию, Рафтер тоже остался в живых.
— Три миллиона долларов, — с отвращением бросил Мистер, — и ни цента больным или голодающим. Какие же вы ничтожества!
Я понял, что он никого не собирается убивать. Где уличный бродяга может раздобыть динамит? Кто научит его им пользоваться?
* * *В сумерках Мистер сказал, что хочет есть, и распорядился сообщить боссу, чтобы тот послал за супом в методистскую церковь на Семнадцатой улице. Там, объяснил он, кладут больше овощей, отчего навар гуще. Да и хлеб не такой черствый, как на других кухнях.
— Общественные кухни работают на вынос? — изумился Рудольф из динамика.
— Делай что тебя просят, Рудольф! — рявкнул я. — И пусть принесут на десятерых!
Мистер велел мне положить трубку.
Я представил, как в сопровождении группы полисменов наши люди мчатся в час пик через весь город к крошечной столовой при церкви, где склонившиеся над тарелками бездомные в негодовании пытаются понять, что происходит.
«Десять порций на вынос, и побольше хлеба!»
Мистер направился к окну; застрекотал вертолет. Мистер слегка раздвинул планки жалюзи, посмотрел вниз, сделал шаг назад и подергал себя за бороду. Ситуация требовала осмысления. Зачем потребовался вертолет? Раненых эвакуировать?
Амстед, более часа беспрестанно переминавшийся с ноги на ногу, наконец не выдержал:
— М-м… сэр, извините, но мне действительно необходимо выйти в… комнату для мальчиков.
— Комната для мальчиков? — Мистер продолжал пощипывать бороду. — Это еще что такое?
— Мне хочется пи́сать, сэр. — Амстед был похож на третьеклассника. — Я больше не могу терпеть.
Оглянувшись, Мистер обнаружил невинно стоящую на кофейном столике фарфоровую вазу. Взмахом пистолета он приказал мне развязать Амстеда.
— Вот тебе комната для мальчиков.
Амстед выкинул свежие цветы. Пока он, повернувшись к нам спиной, довольно долго стоял над вазой, его коллеги внимательно изучали пол. Дождавшись окончания процедуры, Мистер приказал передвинуть стол вплотную к окну.
Как и почти вся мебель в здании, шестиметровый стол был сделан из добротного ореха, и, отвоевывая сантиметр за сантиметром, мы преодолели расстояние, отделявшее его от окна.
После этого Мистер велел мне связать Маламуда и Рафтера, оставив Амстеда на свободе. Я так и не смог понять, что заставило его принять такое решение.
Семерых заложников, которых по-прежнему соединяла веревка, он усадил на стол лицом к окну. Никто не посмел спросить, для чего, однако я сообразил: ему нужен был живой щит от снайперов. Позже стало известно, что на крыше соседнего здания и в самом деле находились люди, вооруженные винтовками с оптическими прицелами. Похоже, Мистер засек их.
Отстоявшим пять часов Рафтеру и остальным данный приказ принес вожделенное облегчение. Амстеду и мне было велено усесться в кресла, а сам Мистер расположился во главе стола.
Жизнь на улице приучает человека к терпению. Долгое неподвижное сидение в полной тишине ничуть не тяготило Мистера.
— Выселители среди вас есть? — негромко спросил он и, не дождавшись ответа, повторил вопрос.
Сбитые с толку, мы переглянулись. Мистер невозмутимо исследовал причудливый рисунок на ореховой столешнице.
— Вы не только плюете на бездомных, вы помогаете тем, кто лишает людей крова над головой.
Мои коллеги дружно закивали, выражая полное согласие. Если ему хочется облить нас грязью, ради Бога, мы выслушаем все мыслимые и немыслимые оскорбления.
За несколько минут до семи нам принесли ужин. Раздался громкий стук в дверь. Мистер распорядился предупредить по телефону полицию, что если он хоть кого-нибудь увидит или услышит, один из заложников будет убит. Я исчерпывающим образом объяснил Рудольфу ситуацию, подчеркнув абсолютную неприемлемость любой попытки освободить нас. Идут переговоры, сказал я.
Рудольф ответил, что все понял.
Подойдя к двери, Амстед повернул ручку замка и в ожидании инструкций взглянул на Мистера. Тот направил на него пистолет и приблизился почти вплотную:
— Давай как можно медленнее.
Я стоял в метре от них. Дверь раскрылась. Еду привезли на небольшой тележке, используемой вспомогательным персоналом для перемещения увесистых кип бумаги, которую мы изводили в неимоверном количестве. Четыре больших пластиковых судка с супом и пакет из коричневой бумаги с нарезанным хлебом. Не знаю, было ли там что-нибудь из напитков. Выяснить это нам так и не пришлось.
Амстед шагнул в вестибюль, ухватился за ручку тележки, и тут тишину разорвал грохот выстрела. За стеллажом, стоявшим сбоку от стола мадам Девье, прятался снайпер. Когда Амстед чуть нагнулся к тележке, голова Мистера на долю секунды осталась ничем не прикрытой. Этого мгновения стрелку оказалось достаточно.
В лицо мне брызнули теплые сгустки. Мистер пошатнулся и без звука упал на спину. Решив, что пуля задела и меня, я заорал. Связанные заложники вопя соскочили со стола и неуклюже ринулись к двери. Я стоял на коленях, закрыв глаза, со страхом ожидая взрыва. В следующий момент я вскочил и рванул на себя ручку второй двери, чтобы спастись из грядущего ада. Последнее, что я увидел, было распростертое на дорогом восточном ковре тело Мистера.
