Зловещий рубеж - Сергей Иванович Зверев
Стремительное движение линии фронта, успехи освободительных операций привели к тому, что Ставка нацелила РККА на освобождение Белорусской ССР, дальше армию освободителей ждет истерзанная немецкими фашистами Польша, а потом путь советских воинов лежит через Варшаву прямо к сердцу фашистского зверя – Берлину. Перелом в войне произошел, больше они не отступают, а гонят прочь захватчиков.
Это все Алексей понимал, но за годы войны привык быть осторожным, недоверчивым к собственным хрупким надеждам. Сколько погибших товарищей в мгновение ока расставались с жизнью, поэтому мечтать о мирной жизни можно только после окончательной и бесповоротной победы Красной армии.
Снизу раздался сочный бас Логунова:
– Спускайтесь вниз, товарищ командир, отдохните, я подежурю. Через полтора часа прибудем, и я вас разбужу.
Алексей возражать не стал, веки тяжелели, а голова все глубже и глубже покачивалась в такт мерному движению танка. В темном нутре железной машины он закрыл глаза, просунул руку за ворот комбинезона и прикоснулся пальцем к сложенному бумажному прямоугольнику в нагрудном кармане. Это стало его ритуалом перед сном – читать письмо Оли. Но буквы, написанные карандашом, быстро стали бледнеть, а бумага тончать от ежедневных прикосновений, да и текст письма он запомнил наизусть. Поэтому парень стал просто прикасаться к сложенному листку, закрывать глаза и читать мысленно про себя строчку за строчкой.
Алешенька! Мой дорогой командир! Нас срочно отправили в город. Зачем, сказать не могу. Ты же сам понимаешь, что этого говорить нельзя. Я не знаю, когда мы теперь с тобой увидимся, милый. Война, страшная война на нашей земле. Ты командир Красной армии, я комсомолка. Но я не это хотела тебе сказать.
Леша, если мы больше не увидимся, если нас разбросает эта война, то помни, что я всегда любила и буду любить тебя. Только тебя одного! И я буду хранить тебе верность и буду ждать тебя, как всегда на Руси женщины ждали воинов. Я глупая, да? Фантазерка?
Просто я люблю тебя. И пусть фантазерка и выдумщица. Ты сохрани это письмо. Это мои мысли, частичка моей души в этих строках. И моя любовь будет беречь тебя на войне.
Твоя Оля.
Сегодня только он закрыл глаза, как зазвучал ее голос, а потом и сама Ольга прикоснулась к щеке тонкими прохладными пальцами. Под строгими бровями блестел озорной взгляд. В своей стремительной манере она обняла его за шею и уткнулась холодным носом в шею. От ледяного прикосновения Соколов вздрогнул и проснулся. Сонно коснулся шеи, но под пальцами оказалась всего лишь холодная капля конденсата с люка танка.
Глубокой ночью, на командирских часах стрелки показывали три часа, когда колонна прибыла в назначенную точку – поселок Держачи. Луч фонаря дежурного офицера на блокпосту прошелся по документам красноармейцев и погас. В кромешной темноте лейтенант почти не различал лица говорившего, лишь слышал команды уверенного бодрого голоса:
– Командир танковой роты с остальным командным составом в грузовик, направляетесь в соседнюю деревню, в штаб корпуса. В семь утра совещание для всего командного состава. Мехводам отвести танк и грузовики для осмотра на соседнюю улицу. Возле здания подстанции подвижное ремонтное подразделение, там же получите горючее. Личный состав на ночевку в два крайних дома по правой улице. Места мало, товарищи, потеснитесь.
В темноте шевелились невидимые солдаты, высаживались из машин, бряцая винтовками, заурчали грузовики, следуя приказу дежурного офицера.
После теплого пространства танка Соколова передернуло от ночной сырости, он плотнее запахнул кожаную куртку и отдал распоряжение Логунову принять командование отделением на время его отсутствия. Дошел до фыркающей «эмки», ловко запрыгнул в небольшой открытый кузов, офицер стукнул по кабине ладонью – трогай.
В темно-зеленом грузовичке командира танкистов приветствовали несколько голосов, один низкий, осипший, а второй высокий и прерывистый. Когда глаза привыкли к темноте и машина тронулась, в открытом кузове Алексей смог рассмотреть в тусклом свете звезд спутников. Крупный мужчина, заросший черной щетиной, укутался до ушей в шинель, натянув ушанку посильнее, и полулежа покачивался в такт движению машины. Алексею ударил в нос резкий запах гари от его одежды, лицо соседа было покрыто слоем засохшей пыли, словно маской. Даже в темноте было заметно, что он выглядит уставшим: лицо осунулось, а веки отекли от пороховых газов. Второй пассажир, кудрявый молодой человек без головного убора, в топорщащейся необмятой шинели, сверкнув стеклами очков, протянул для приветствия левую руку, из правого рукава торчала скрюченная усохшая кисть.
– Здравствуйте. Лейтенант Кирилюк, военный корреспондент газеты «Знамя Советов», – представился он и продолжил полушепотом, чтобы не беспокоить дремавшего: – Можно просто Григорий. Извините, что тихо. – Он кивнул в сторону темной фигуры. – Это командир роты стрелков, после боя сразу перебросили сюда ночным маршем, отдохнуть человеку надо.
Соколов представился, и тут же согнутая фигура зашевелилась, приподнялась. Мужчина сел и хрипло попросил:
– Есть вода, лейтенант? И тряпка, лицо обтереть, а то в штаб корпуса едем все-таки.
Алексей протянул фляжку и захлопал по карманам в поисках тряпицы, но Кирилюк опередил его и протянул сонному соседу чистый платок. Тот издал довольный смешок, вылил щедрую порцию на платок и начал приводить себя в порядок. От влажной ткани будто слезла серая кожа: проступили острые выступающие скулы на вытянутом лице, крупный нос, узкая полоска обветренных губ и черные, глубоко посаженные глаза под густыми бровями. Не поднимая до конца красные веки, мужчина кряхтел от прикосновений холодной воды, но отчитывался в полудреме:
– Командир штрафной роты лейтенант Петр Иванович Завьялов. В бою с противником погибло более 50 человек личного состава, во время двух ночных маршей до пункта назначения умерли от ранений командиры взводов,
