Призрак в мундире - Александр Александрович Тамоников
– А мне нужен пояс из собачьей шерсти от ревматизма, – вставил Коган.
– Ясно, – усмехнулся Шелестов. – Скучно вам. Развлекаетесь. А тебе, Виктор, что надо в городе?
– Пообедали, пошли уже, – спокойно отозвался Буторин и провел рукой по седому ежику своих волос.
– Так, тридцать минут всем на составление списка, – заявил Шелестов. – Кому что и срочно нужно.
Они шли к своей «казарме». Максим догнал Буторина и пошел с ним рядом. Оба молчали до самого спортивного городка. Наконец Шелестов заговорил.
– Витя, ты меня беспокоишь. Впереди черт знает что за операция, а ты молчишь все время, как окаменел. Мне, если честно, страшно за тебя.
– Брось, – коротко ответил Буторин. – Все в норме.
– Это из-за нее, – не поверил Шелестов, вспоминая погибшую девушку Мэрит из норвежского сопротивления. – Война, Витя! Нельзя давать сердцу страдать. Окаменеть оно должно. Закончится все, тогда и грустить будем, и плакать, и добрым словом вспоминать всех, кого мы потеряли. А сейчас нельзя.
– Кончится? – спокойным и каким-то серым голосом спросил Буторин. – А когда?
– От всех нас зависит, когда кончится, – резко сказал Максим. – От каждого из нас, от каждого бойца на передовой, от каждого человека в тылу, кто работает ради фронта, ради победы. От каждого мальца, что занял место у станка взамен ушедшего на войну отца, брата.
– Мне грустно не от этого, – добавил Буторин. – Война страшная, жертвы миллионами исчисляются. Такого в истории человечества еще не было. Одна война страшнее другой. Мировая с немцами, Гражданская, теперь эта. Ладно, мы, мужики, воины! Но девочки, такие как Мэрит, они не должны умирать, не должны воевать.
– Она была не девочка, – ответил Шелестов. – Она была бойцом, да еще каким! И еще пойми, Витя, что тебе никто не разрешил бы жениться на иностранке. Как ты себе это все представляешь?
– Никак, – спокойно ответил Буторин. – И нечего тут обсуждать.
– Вот и я о том же! – с энтузиазмом заметил Шелестов, увидев своих оперативников на спортивной площадке.
Коган был занят тем, что устанавливал самодельный щит, изображавший ростовую фигуру человека. Фанерный щит никак не хотел стоять, то и дело падал. Дважды он падал, ударяя Когана по голове. Борис тихо ругался и с неудовольствием поглядывал на Сосновского, ходившего вокруг него с заложенными за спину руками и громко читавшего стихи на немецком языке.
Im wunderschönen Monat Mai, Als alle Knospen sprangen, Da ist in meinem Herzen Die Liebe aufgegangen. Im wunderschönen Monat Mai, Als alle Vögel sangen, Da habe ich ihr gestanden Mein Sehnen und Verlangen.Шелестов остановился и взял за локоть Буторина, чтобы тот не помешал Сосновскому читать стихи.
– Генрих Гейне. А Михаил у нас романтик и позер, – тихо сказал Максим. И процитировал перевод на русском:
В волшебно-светлый месяц май Все почки распускались, И в нежном сердце у меня Мечты любви рождались. В волшебно-светлый месяц май, Когда все птицы пели, Я ей сказал, что я ее Люблю на самом деле[1].Сосновский обернулся, проигнорировал засмеявшегося Когана и укоризненно посмотрел на товарищей. Подняв указательный палец вверх, он заявил почти торжественно:
– Вот увидите! Эта война рано или поздно закончится, но мир уже никогда не станет прежним. Он изменится, может быть, до неузнаваемости. Мы прикончим фашизм окончательно, и о нем забудут на века. А может, снова по углам начнет собираться в кучки коричневая мерзость. Многое все равно изменится в головах простых людей и политиков. Но неизменным и вечным останется другое: культура, великое культурное наследие, искусство, литература. Поэзия! Ведь классика, она вне политики, вне войн и международных споров. Люди забудут о фашистах, но никогда не забудут Гейне. Вот в чем прелесть этого мира, вот в чем надежда и вера в светлое будущее.
Михаил хотел еще что-то добавить к своей высокопарной речи, но из-за угла кирпичного здания показался помощник дежурного. Он подбежал, сбавил шаг и вскинул руку к фуражке.
– Товарищ майор, вас срочно просят в комнату спецсвязи к аппарату ВЧ. Москва!
– Все, – тихо произнес Буторин. – Время поэзии пока подождет. Пока еще говорят пушки…
Когда зуммер снова зазвучал и на другом конце линии сообщили, что будет говорить нарком, все вышли из помещения. Максим взял трубку и доложил:
– Шелестов на связи. Здравия желаю.
