Александр Белов - Похищение Европы
— К обеду привезу, — оживился Шмидт. — Тебе нужен подлинник?
Ольга смерила его уничижительным взглядом. При всех своих очевидных достоинствах Шмидт не слишком разбирался в живописи. Да и вообще в искусстве.
— Подлинник висит в Третьяковской галерее, — отрезала Ольга. — Такие вещи надо знать.
— Да? — Дмитрий растерялся, но только на мгновение. — Тогда — к вечеру. После закрытия. Саша, ты мне поможешь?
— У меня где-то лежала схема охранной сигнализации, — с абсолютно серьезным видом заявил Белов. — Но зачем суетиться из-за одного полотна? Это глупо. Подумай, — обратился он к Ольге. — Может, хочешь что-нибудь еще?
Улыбка — впервые за последние два дня — тронула губы Ольги.
— Мальчишки. Все те же мальчишки, — вздохнула она. — Могу подарить вам свои черные колготки. Разрежете напополам и наденете на голову, чтобы никто не узнал.
— Я скажу постовой сестре, она принесет ножницы, — невозмутимо отозвался Наршак.
Ольга легла на кровать, натянула до подбородка одеяло и отвернулась к стене.
— Достаточно будет и копии, — устало произнесла Ольга.
Она закрыла глаза. В голове звучали собственные слова.
«Мальчишки… Мальчишки…». Ей казалось, время не властно над ними: ни над Беловым, ни над Шмидтом.
Морщины на лбу, глубокие складки у углов рта, седина на висках… Все это было внешнее, наносное, какое-то ненастоящее. Настоящим оставался блеск в глазах и готовность в любой момент прийти на помощь.
— А я — старая, никому не нужная дура, — прошептала Ольга и заплакала.
Она слышала, как трое мужчин на цыпочках вышли в коридор и осторожно притворили за собой дверь. Чувство бескрайнего одиночества и полного отчаяния охватило ее. Оно было таким сильным, что грозило задушить; расплющить, придавить к узкой кровати, как тяжелый могильный камень. Ольга подумала, что стаканчик… или два смогли бы немного изменить жизнь; заставили бы мир засиять яркими и насыщенными красками — такими: как на картине Серова. Выпить хотелось невыносимо. В горле пересохло, тугие комки боли скручивали суставы. На лице и груди выступил холодный пот. Ольгу начал бить озноб.
Пришла сестра, сделала инъекцию и поставила капельницу. Вскоре Ольга уснула. Ей снился огромный рыжий бык, уносящий на широкой спине хрупкую черноволосую красавицу. И невинная девушка — Европа — тоже, наверное, верила, что все будет хорошо. И ей тоже хотелось счастья. Разве можно за это наказывать?
Доктор Наршак сидел в глубоком кресле, откинувшись на спинку. Он о чем-то размышлял, и лицо его хмурилось все больше и больше. На стенах кабинета висели рисунки, сделанные больными: творчество — один из самых действенных способов психотерапии. На рисунках не было подписей, что, в общем-то, неудивительно — у ведущего специалиста страны лечились такие пациенты, которые изо всех сил стремились сохранить свое инкогнито.
Но сейчас речь шла не об очередном государственном муже или эстрадной звезде, а об Ольге Беловой. Наршак подался вперед и положил руки на стол. Ослепительно-белые манжеты и блестящие платиновые запонки отразились в полированной столешнице.
— Кто из вас супруг? — спросил доктор, глядя по очереди то на Белова, то на Шмидта.
— Я, — хором ответили они и так же хором добавили: — Бывший.
— То есть, — пояснил Дмитрий, — он — первый бывший супруг, а я — второй бывший. Вообще-то мы не регистрировались, у нас гражданский брак был.
— Хм, — пробурчал Наршак; по нему было видно, что он собирается задать достаточно скользкий вопрос. Желая скрыть неловкость, доктор взял «Монблан» с золотым пером и принялся вертеть ручку в руках. — А нынешнего, более актуального, случайно, у нее нет?
— Насколько мне известно, — сказал Белов, — нынешнего нет.
— Ну да, понятно, — сказал Наршак. — Получается, вы — самые близкие родственники больной.
— В самую точку, док, — кивнул Саша, встретившись взглядом со Шмидтом.
— Ладно. Тогда приготовьтесь выслушать то, что я сейчас скажу. Положение очень серьезное. У больной — тяжелая форма алкоголизма. Третья стадия. Дальше — только четвертая и заключительная, которая длится очень недолго. Вы понимаете, что я имею ввиду?
— Конечно, — ответили бывшие мужья.
— Женский алкоголизм, в отличие от мужского, практически не поддается лечению. Вы должны об этом знать. Тем более — такой запущенный случай. Но мы все же попытаемся. Я планирую провести стандартный комплекс мероприятий, направленных на выведение пациентки из кризиса. Следующую неделю она проведет в медикаментозном сне, пока организм полностью не очистится от алкоголя. Это — в первую очередь. Далее наступит второй этап. Общеукрепляющая терапия и различные оздоровительные занятия: пешие прогулки, плавание в бассейне, посещение спортзала и так далее. Параллельно мы проведем исследование всех органов и систем; необходимо выяснить, насколько они пострадали от регулярного употребления спиртного. Ну и, разумеется, суггестивная терапия. То есть — внушение. Если совсем просто — кодирование, но на более высоком уровне, нежели предлагают всякие шарлатаны в частных объявлениях. И вот здесь я предвижу основную сложность.
На столе доктора зазвонил телефон. Наршак снял трубку, внимательно выслушал говорившего, бросил отрывистое «да» и добавил, что будет через пять минут. Он положил трубку на рычаги и развел руками: мол, извините, у меня не так много времени. Доктор почесал бровь ухоженным пальцем, словно вспоминал, на чем он остановился.
— Вы сказали, что основная сложность заключается в кодировании, — напомнил Белов.
— Да, — подхватил Наршак. — Можно просто вдалбливать в голову пациента, что пить — очень плохо. Пить — нельзя. Но это приносит результаты только в том случае, если психика больного… Как бы это помягче выразиться? Находится на низком уровне организации. Судя по всему, ваша бывшая супруга, — он обвел мужчин внимательным взглядом, — таковой не является. Ей этого будет недостаточно. Мы должны предложить что-то взамен алкоголя. Нечто такое, что заставит ее навсегда забыть о бутылке. Наверное, вы знаете, что ей особенно дорого.
— Ну… — начал Шмидт. — Сын, Иван… — Он наморщил лоб, будто ничего другого вспомнить не мог.
— Материнская любовь — очень сильная мотивация, — согласился Наршак. — Но, как видите, ей это не помогло. Что-нибудь еще?
— Она всегда хотела стать профессиональным музыкантом, — подал голос Белов. — Ольга — скрипачка. Но… Видимо, и это не помогло.
Наршак криво усмехнулся.
— Не кажется ли вам это странным? Два бывших супруга не могут сказать, к чему стремилась их жена. О чем это говорит? О недостатке внимания и тепла.
Шмидт пожал плечами. Доктор Наршак подвел их к тому выводу, к которому они сами пришли вчера, — ответственность за все, что произошло с Ольгой, лежала на них.
. — Мы виноваты, — тоном раскаивающегося школьника сказал Дмитрий.
— Признать вину — еще не значит исправить ошибку, — назидательно произнес Наршак. — Но это уже немало. Мы постараемся выяснить круг ее интересов и направить энергию в правильное русло. Но вылечить ее без вашей помощи будет невозможно. А самое главное — чтобы она сама захотела себе помочь. Ольга должна почувствовать свою необходимость… Вы понимаете меня?
— Да, — все так же хором ответили Белов и Шмидт.
— Я очень на это надеюсь. — Наршак поднялся из-за стола. — Извините, пора идти. Много Дел. Я освобожусь ближе к вечеру, часам к шести. Если возникнут какие-либо вопросы, обращайтесь.
Он проводил их до двери кабинета. Белов и Шмидт выглядели пристыженными. Они вышли на улицу и сели в черный «мерседес» Шмидта.
— Дима, я должен лететь, — признался Белов. — Меня ждут на Камчатке.
— Покоряешь очередной вулкан? — вяло спросил Шмидт. Он повернул ключ в замке зажигания, и двигатель ожил. В кожаном чреве автомобиля не раздалось ни звука, но стрелка тахометра еле заметно дрогнула.
Белов покачал головой. Он вдруг понял, как это выглядит со стороны: лазать по вулканам, когда, пусть и бывшая, но все же жена, лежит в наркологической клинике. Он хотел было сказать, что едет на Камчатку отнюдь не развлекаться, но это прозвучало бы как оправдание. А оправдываться Белов не собирался.
— Нет. Вулканы тут ни при чем. Смотри телевизор. Скоро сам все узнаешь — из новостей.
Шмидт перевел селектор автоматической коробки передач в положение «Drive», и «мерседес», плавно набирая скорость, помчался вперед. Говорить не хотелось. Настроение было ни к черту.
— Отвезти тебя в аэропорт? — спросил Шмидт.
— Спасибо, сам доберусь.
Москва таяла от июльской жары. Последние залпы тополиного пуха кружились в воздухе. Шмидт включил кондиционер, но к магнитоле даже не притронулся. Не тот был случай, чтобы слушать музыку.