Борис Майнаев - Тигр в стоге сена
Большими глотками он опорожнил фужер, посыпал солью кусочек хлеба и стал медленно его жевать. Лицо полковника ничего не выражало, но Беспалов много лет работал с ним и, по некоторой суетливости движений, опустившимся уголкам рта, видел, что тот взволнован и чем-то сильно раздосадован.
– Знаешь, Костя, когда мы с тобой бегали за урками, все было проще и чище, – Бегман витеевито выругался и снова наполнил бокалы. – А ты помнишь, как после удачной операции, мы брали по литру на брата и ехали на речку, к вязам? Помнишь, в любое время года, ночь или днем, берем гада без потерь и – к вязам?
– Да.
– Хорошо-то как было. А помнишь Штыря – Ваську Курилкина? Он из-за дерева сунул мне пику в бок, а ты перелетел через меня и одним ударом свалил его?
Беспалов молча кивнул. Ему вдруг показалось, что они оба присутствуют на какой-то панихиде. Бегман снова выругался и поднял глаза на Беспалова. Они посветлели от выпитого, но не избавились от смертельной тоски.
– Я сейчас с бюро обкома. Они сами, не дожидаясь бумаг из управления и райкома, утвердили твое исключение и требовали, чтобы я отдал тебя под суд, как будто ты завалил не бандита и убийцу, а ответственного партийного работника. Я поднялся и спокойненько объяснил им, чтобы сделал на твоем месте, попадись мне Кот. Тут встает заворг, взяточник этот прыщавый, и говорит, что если всякий милиционер станет по своему разумению стрелять в людей, то скоро в городе останется одна милиция. Тут меня и понесло, я ему отрезал:
– Вам этого опасаться нечего, вы скоро будете молиться на небо в крупную клеточку.
Вдруг смотрю, Первый усмехается и карандашиком по пепельнице постукивает.
«Чувствую, – говорит, – что Наум Аркадьевич устал и ему пора подлечиться. Иначе он не стал бы защищать своего подчиненного, а отдал бы под суд, заменив молодым и более достойным человеком.»
– И только тут я, старый осел, все понял. Кто-то из них тянет этого бывшего комсомольского вожака, которого сделали твоим заместителем. А он, подлец, сразу твое место себе присмотрел и ждать не хочет.
Бегман откусил хлеба, налил в фужеры остатки коньяка.
– Костя, будь другом, внизу моя машина, скажи Коле, пусть еще литр привезет, – он привстал со скрипнувшего стула и полез в карман.
– Да, что вы, Наум Аркадьевич, у меня в холодильнике есть пара бутылок водки.
– Неси, – полковник опустился на стул и задумался, глядя в угол комнаты.
– Да, – продолжил Бегман, когда Беспалов вернулся с лоджии с водкой, – я ехал сюда и все время думал – может быть, надо было как-то потоньше, помягче с ними, но уж больно разозлил меня этот торгаш машинами. Одним словом, не выбирая выражений, я рассказал им все, что думаю по этому поводу и о делах, какие творятся в обкоме за спиной Первого. А с тобой я и сейчас хоть на самого черта. Налей, – он двинул фужер, – да не смотри на меня так.
Беспалову показалось, что в голосе полковника слышатся слезы. Он посмотрел в его глаза, но те были сухи.
– Слушай дальше. После моих слов о воровстве и коррупции в аппарате обкома, Первый опять постучал своим карандашиком и говорит: «Я думал, что коммунист Бегман болен, а он просто состарился и ему пора на пенсию. Как, товарищи, согласны?» Они, как пионеры, подняли руки. Вот так, Костя, с сегодняшнего дня я, можно сказать, на пенсии.
– Товарищ полковник, Наум Аркадьевич, а как же министерство? Разве они в обкоме могут решать кому и когда из состава МВД России уходить на пенсию?
– Против мнения обкома никто не пойдет. В лучшем случае могут перевести на другое место, но кому нужен старик? Никому. – Он опять задумался.
Беспалов смотрел на лицо своего друга и начальника и впервые видел, что он стар. На лбу морщины, щеки покрыты сеткой склеротических сосудиков.
– Да, зря я сунул палку в это осиное гнездо, похоже, Первый в курсе всех дел и имеет на этом свой процент, но ехать с этим в Москву, не имея твердых улик, бессмысленно. Хорошо, хоть они этого не поняли, иначе я не вырвал бы тебя из их пасти. Суда не будет, но из органов тебе придется уйти, – он положил руку на узловатые пальцы Беспалова, но тот этого не заметил.
Капитан только сейчас понял, что одним выстрелом он уложил не только Кота, но и себя, и Бегмана.
– Вот так, Костя, с завтрашнего дня ты в отпуску. У меня есть семейная путевка в Сочи, поезжай, отдохни, пока я тут все оформлю. Береги нервы и думай о том, что нам придется привыкать к новой жизни. У тебя, по-моему, высшая школа?
– Да, – Беспалов выпил волку и не почувствовал ее вкуса.
– Значит, можешь работать в школе учителем истории или где-нибудь юрисконсультом.
– Я – оперативник и другому не обучен. Могу ловить бандитов, нападать и защищаться, – глаза капитана походила на траурные флажки и полковник отвернулся от друга…
Вернувшись с курорта, изгнанный со службы капитан Беспалов долго не мог устроиться на работу. Складывалась странная ситуация: куда брали его – туда не хотел он, куда хотел он – не брали его. Он с удовольствием проработал целое лето в пионерском лагере, но в сентябре, выплачивая ему последнюю заработную плату, директор школы, руководившая лагерем, смущенно развела руками:
– Извините, Константин Васильевич, я хотела, чтобы мы работали и дальше вместе – вы прекрасный педагог, но в РАНО о вас и слышать не хотят. Уж очень их пугает ваше исключение из партии, – она опустила глаза, – но я хочу поговорить о вас в горкоме. Там работает одна из моих бывших учениц.
Беспалов представил себе, что ей скажут о нем и резко встал:
– Спасибо, я уже нашел работу по душе.
Опять начались хождения по предприятиям. Только зимой он устроился грузчиком на овощную базу и успокоился. Тут не надо было начинать с ученической должности и все было просто – разгрузил вагон, загрузил машину. Товарищи по бригаде сначала относились к нему настороженно, но убедившись, что бывшего капитана интересуют лишь мешки, да ящики с товаром, успокоились. Потихонечку в дом вернулся достаток. Только на душе у него было скверно. Беспалов продолжал видеть во сне погони и драки. Одно время он даже плохо спал – ему постоянно мерещился запах оружейного масла и сгоревшего пороха, но потом прошло и это. Домой он повадился ходить через товарную станцию. Неосвещенные пути, хрустящая тишина и безлюдье – давали ему возможность хотя бы в мыслях представлять себя на деле. Вступая в темноту, Беспалов по-привычке подбирался и начинал видеть, как в добрые старые времена, на все «сто». Иногда ему даже удавалось представить себе, что он крадется вслед за преступниками, и вот сейчас из-за катящегося с горки вагона на него бросится вооруженный грабитель…
Так продолжалось до самой весны. Темной апрельской ночью на самом выходе со станции он, к своей радости , услышал тяжкий хруст дерева и настороженный шепот.
– Кто там?! – Он рявкнул во весь голос, и сам удивился тому, как много радости прозвучало в нем.
Невидимые люди замерли, потом кто-то прошептал: «уходим – менты «. Трое, как определил по звуку шагов Беспалов, кинулись через соседний путь в глухой угол станции, а один, осторожно ступая по гальке, пошел к нему. Ему хотелось по-настоящему схлестнуться с группой воров. «С одним и делать нечего», – решил Беспалов. Бегали они плохо, поэтому он скоро догнал шумно дышащую группу. На ходу сбрасывая куртку, бывший капитан скомандовал:
– Стой!
Ему показалось, что они немного сбавили скорость. Тогда он швырнул куртку, свернутую в комок, в середину бегущих. Один из них спотыкнулся и полетел на землю. Беспалов, не снижая темпа бега, догнал их и рубанул ладонью сгустившуюся темноту и, по тому как рука почувствовала каменную твердь, понял, что попал в плечо. Но человек вскрикнул и бегущие впереди остановились.
– Да он один, сука, – произнес хриплый голос.
Беспалов, ощущая спиной стенку вагона, приготовился к драке. Его смутило лишь то, что голос говорившего показался ему знакомым. И тут вышла луна.
– Костя, ты? – Беспалов узнал своего бригадира.
– Я же говорил, что он – гнида, мусор поганый, – капитан понял, что случайно поймал на месте преступления своих товарищей – грузчиков.
– Гады, ворье, – прошептал он, чувствуя, что возбуждение ожидаемой схватки проходит.
– Продаст ведь, паскуда.
– Сунуть его под вагон, – глухо прозвучал голос бригадира, – и никто не узнает.
Они кинулись на него. Беспалов бил нападавших, отражая удары и отклоняясь от новых.
– Слабаки, дешевки, – ругался он, медленно отступая в сторону освещенного товарного перрона, – вам бы с детьми в кулачки играть, а не старого сыскаря щупать.
Когда до границы света и тьмы оставалось метров пять, он скорее почувствовал, чем увидел, что у них в руках появилось оружие. Ныряя под взмах чего-то длинного в руках бригадира, капитан увидел сверкнувший штык лопаты и понял, что они наткнулись на инструмент дорожных рабочих.
