Борис Мишарин - Исцеление
— Слава тебе, господи, — Зина облегченно вздохнула, — скорее бы все закончилось.
Они снова замолчали, глядя на росшую в холле декоративную пальму, словно изучая ее листья и стебли. Со стороны казалось, что развалившись в креслах, отдыхают после битвы со смертью два медицинских работника, еще не совсем остывших и находящихся в своеобразной стадии эйфории, вызванной тяжелой схваткой. Недавние события еще мелькают в их сознании отдельными кадрами, иногда отражаясь на лицах.
— Я вот только хочу спросить тебя, Зина, ты уж извини, — неуверенно начал Гаврилин, — ты действительно беременная?
— Не знаю, — Зина не ожидала подобного вопроса, — по крайней мере, не была, — она покраснела и опустила глаза.
— Ну, а три дня назад у тебя что-нибудь было?.. — продолжал допытываться Гаврилин.
— Было, — еще ниже опуская голову, прошептала Зина, — а у вас… с язвой?
— Он все правильно сказал, — Гаврилин саркастически улыбнулся, — да же про барий, не понимаю как, но он словно видел сквозь брюшную стенку. Это я ощутил… язвой.
— И я почувствовала, что он заглянул внутрь, — не поднимая головы, тихо сказала Зина, — а это… тогда… значит… я беременная?
— Возможно.
Зина совсем сникла.
— Этот тип обладает каким-то даром. Возможно он инопланетянин, — рассуждал Гаврилин, — в сатану я не верю. Ведь не верили люди раньше, тысячу лет назад, что Земля круглая и вертится, что будут летать самолеты и ракеты. Для них это то же самое, что это для нас. Скорее всего, поскольку у него есть прошлое — соседи, квартира и так далее, его состояние здоровья при нашем появлении — он сегодня побывал у них в гостях и вернулся с этим вот необъяснимым пока даром.
Зина, не отрываясь, смотрела на Гаврилина.
— Да нормальный я, нормальный, — улыбался он, — просто сейчас это самое рациональное объяснение. У тебя есть другое?
Зина покачала головой и Гаврилин продолжал:
— Тогда на этом и остановимся, не будем больше ломать голову.
Он немного помолчал.
— Я думаю, тебе завтра стоит провериться, — Зина кивнула, — у тебя есть муж? — неожиданно спросил Гаврилин, смущаясь.
— Нет, это была случайная связь, — Зина пытливо посмотрела на Гаврилина, он догадался.
— Может, завтра сходим вместе, я заодно еще раз свою язву проверю, — готовя на всякий случай запасной выход, предложил Гаврилин.
— Хорошо, Александр Николаевич, с вами мне будет спокойнее.
— Зови меня просто Саша, — улыбнулся Гаврилин.
— Неудобно как-то, не поймут…
— Когда мы одни, — настоял он.
Зина молча кивнула и улыбнулась. Перенесенное потрясение обострило чувства, ее томные глаза смотрели на него изучающе призывно, дыхание слегка участилось.
«Как я раньше не замечал ее глаз, — думал про себя Гаврилин, — они беспокоят меня, зовут, нет… неведомо тянут, притягивают. А ее грудь, равномерно вздымающаяся при каждом вздохе, она будоражит меня, волнует. Нет, нет, сейчас нужно перестать думать об этом». Во рту у него пересохло.
— 21-ая, Гаврилин, на выезд, — раздалось по громкой связи.
Этот вызов временно спас его, но на Зину он больше не мог смотреть, как всегда раньше, она волновала его.
— Пошли, — кивнул он, — заедем за сумкой, как договорились.
Разволновавшаяся было Зина, успокоилась после последней фразы и благодарно сжала протянутую руку.
* * *Светало, Николай Петрович сладостно потянулся, откинул одеяло и встал с дивана. Погода, как и его настроение, были прекрасными. Легкий морозец серебрил наконец-то покрытую снегом землю, глаза с непривычки слегка слепли от младенческой чистоты осеннего снега.
— Да-а-а, — вслух протянул он и пошел принимать душ.
Вчера вечером Михайлов окончательно понял, что стал обладателем необыкновенного таланта, нет, правильнее сказать — дара. У соседа он смог увидеть начавшие было хандрить бетта-клетки островков Лангенгарса поджелудочной железы. Не просто увидеть, хотя и это было бы огромнейшим счастьем, когда в России создаются дорогостоящие диагностические центры, он понял, что сможет устранить поражение, словно занимаясь очень привычным, проверенным делом. Удивленный способностями, он вмешался и тем самым смог предотвратить возможный в скором времени диабет.
Но все это еще и еще раз требовало проверки, доказательств, а значит новых клиентов.
Михайлов пожалел сейчас, что ушел на пенсию, ему было только 45 лет, и он еще мог продолжать служить. Он был неплохим врачом, грамотным специалистом, но Чеченская война, на которую он попал по долгу службы, расшатала его нервы. Он ни во что не верил: ни в Бога, ни в черта, а тем более в правительство, неоднократно подставлявшее солдат в Чечне. Если из солдата не делали пушечного мяса, то делали бумажный товар. Он хорошо помнил, как солдатам утром приказывали взять квартал. С боем, потерями они брали, теряя своих товарищей. А вечером новый приказ — отойти назад. На следующий день все повторялось, только людские потери были безвозвратны, кто может воскресить погибших!?
Михайлов до боли сжал кулаки… «Нет, нет, нужно успокоиться, — подумал он, — нельзя расслабляться».
Николай вспомнил стихи, написанные им в Грозном в январе 95-го. Стал тихо их читать, иногда только шевеля губами, это всегда помогало ему снять стресс.
…И когда материнские слезыПо погибшим своим сыновьямПерестанут, как сок березы,Истекать из порубленных ран…
По его лицу стекали струйки воды или слез, кто может ответить на это?
Николай выключил душ, насухо вытерся махровым полотенцем и пошел на кухню. Наскоро перекусив, он вышел из дома.
Определенной цели или маршрута не было, он решил проехать несколько остановок и потом вернуться обратно. Интуиция подсказывала, что сейчас необходимо общение с людьми, свои способности можно проверить и использовать не только в больнице…
Николай Петрович вошел в первый подошедший троллейбус, заплатил за проезд и остался стоять на задней площадке у окна. Мимо проплывали здания, улицы, люди спешили по своим делам, каждый куда-то ехал или шел и только он вроде бы болтался без дела. Даже знакомых нет к кому можно запросто приехать, поговорить, провести свободное время, которого теперь стало много. Конечно в городе, в котором он не был много лет, у него были знакомые и даже товарищи по институту, который он оставил после трех курсов, неожиданно для всех перейдя на военный факультет. Но где они сейчас — на работе, это он заслуженный «бездельник» может слоняться по улицам. Он вздохнул и стал смотреть в салон. Его внимание привлекли две женщины, сидевшие напротив. Одна из них, лет сорока, скорее всего мама, другая — юная, очаровательная девушка, лет семнадцати-восемнадцати со схожими чертами лица. Они о чем-то оживленно беседовали.
Михайлова поразило юное лицо, оно было столь притягательным, что он не мог оторвать своего взгляда. Абсолютно без косметики оно выглядело настолько ярко и эффектно, что он не мог не разглядывать его. Природная свежесть и сочность алых губ манила, естественная густота черных длинных ресниц и очерченный природой изгиб бровей туманили мысли, глаза завораживали своей чистой грустью.
«Ее мать, наверное, в молодости была еще краше, она и сейчас не отстает от дочери», — подумал Михайлов, изредка, только лишь для приличия, отводя глаза в сторону от необыкновенных лиц.
Женщины засобирались к выходу. Старшая с усилием стала приподнимать девушку, обе старались и, наконец, вышли из троллейбуса.
«У нее почти не работают ноги», — с ужасом подумал Михайлов и тоже выскочил из троллейбуса.
Старшая с укором взглянула на него — дескать, мог бы и помочь — но он настолько был поражен увиденным, что просто оцепенел и не мог двинуться с места, когда они выходили.
Молодая с трудом передвигалась на невесть откуда появившихся костылях, старшая шла рядом, заботливо поддерживая и страхуя ее. Николай Петрович медленно двинулся следом.
Его редко можно было чем-либо удивить, на войне он повидал всякое, но здесь, в мирной глубинке — девушка на костылях…
Вскоре они подошли к дому, и он решился заговорить:
— Извините, пожалуйста, я Михайлов Николай Петрович, врач. Конечно не академик, поэтому моя фамилия вам ничего не скажет, — обратился он к обеим, но упор делая на старшую. — Мне кажется, я смогу помочь вам… не в смысле подняться в квартиру — это само собой — а в смысле лечения, — повисла неловкая тишина, обе женщины молча разглядывали его.
Воспользовавшись паузой, Михайлов продолжил:
— Я, конечно, понимаю вас, ваши опасения мне понятны, — он заторопился, чтобы его не перебили, — но разрешите осмотреть ее, помочь. Нет, нет, я не зайду в квартиру один — вы пригласите с собой знакомых мужчин… Разрешите?.. Впрочем, наверное, это все нелепо — предлагать медицинскую помощь на улице, где тебя никто не знает, — он замолчал, чувствуя свою неловкость, и опустил голову.
