Никита Воронов - Сафари для покойника
Как положено, выпили – благо, с этим делом у предусмотрительного Владимира Александровича проблем никогда не было. Виноградов позавидовал «Красной Звезде» молодого совсем земляка: тот без шуток поведал, как врезали им перед самым уже выводом из Афгана козлы-моджахеды… Еще выпили – за погибших, за Питер, за тех, кто в пути.
Расставались по-доброму, но за мешаниной событий и дат как-то почти сразу забыли друг друга… В Приднестровье они разминулись, когда капитан Батенин ми-ротворствовал в Югославии – Виноградова посылали в Москву на танковую экскурсию к Белому дому. Так что встретились только случайно на Лиговском проспекте уже в девяносто первом.
Батенин, по прозвищу Батя, больше не служил Отечеству, решив немного поработать на себя. Катался на новенькой «вольво», дружил с городским головой и вопросы решал «по понятиям». Словом, пользуясь терминологией нового времени, «круто встал»!
А потом – круто сел… То есть это сначала казалось, что круто: пресса, телевидение, депутаты. Букет статей Уголовного кодекса, даже две подрасстрельных! Пессимисты предсказывали лет пятнадцать, оптимисты – восемь с досрочным освобождением. Реалисты прогнозов не делали и оказались правы: получил Батя два года символических при отсрочке, естественно, приговора. С учетом славного боевого прошлого и личности подсудимого, а также ввиду осознания частью особо настойчивых потерпевших своей полной неправоты.
По слухам, недавний десантник и узник «Крестов» после выхода на свободу остепенился, ворочал большими деньгами и всяческого криминала не выносил, как черт ладана. Спонсировал юношескую филармонию и военно-спортивный клуб, женился удачно, вступил в какую-то партию…
Когда Виноградов прихватил со стволом одного из проживавших на территории отделения Батиных бойцов, Валентин даже связываться не стал. Поручил заместителям… И, узнав про неправильное поведение вредного опера, никаких неприятностей ему не устроил.
Все-таки братство под пулями не забывается… Тем более что дело тогда прекратили за отсутствием состава преступления! А майор Виноградов перевелся в пресс-службу…
– Что такое?
– Слушай, я тут:… знакомого завалил. – Опрокинутое лицо покойника, покрытое свежей щетиной, заострилось. Батенин был не похож на себя живого, но это был он. Майор вытер зачем-то пальцы с начавшей уже подсыхать кровью о плотную ткань камуфляжа. – Погляди!
– Чего? Не понял, чего там?
Виноградов собрался ответить, но воздух
вокруг разорвали тысячи огненных бликов. Глаза на секунду ослепли, и, втиснувшись в крохотную ложбинку, он чувствовал кожей, как очереди прошивают укрывавший Владимира Александровича валун.
Стреляли откуда-то сверху, почти со спины.
– Назад! Отходи, слышишь? Ты жив?
– Вроде бы. – Владимир Александрович непонятным прыжком одолел пробиваемое пространство и рухнул поблизости от замполита. – Во!
Замполит хотел было похвалить майора за трофейную огнестрельную единицу, но не успел: тот, кто сидел на камнях с пулеметом, вконец потерял чувство меры. Казалось, что результат его не интересует, что перед стрелком поставлена задача полностью израсходовать имеющийся боезапас. Очередь следовача за очередью, и в короткие промежутки Виноградов и капитан лишь пытались не прозевать опасного приближения нападающих.
Неожиданно в уши ударила тишина.
– Александрыч?
– Тут я…
– Это хорошо.
Звуки собственного голоса, конечно, демаскировали, но молчать было еще страшнее.
– Смотри, не высовывайся… Может, опять полезут.
– Ты тоже не зевай!
Заныли напрягшиеся барабанные перепонки. Разбуженный дракой инстинкт помогал выделять среди ночных шумов те, что могут представлять опасность.
Владимир Александрович попытался узнать время, но циферблат лишь матово темнел на фоне торчащего из рукава запястья.
Разглядеть, как раскинулись стрелки, было невозможно.
– Эй, комиссар, – еле слышно позвал Виноградов.
– Ну?
– Командуй! – Владимиру Александровичу почему-то казалось, что теперь они на тропе одни.
– Двигаться надо… Пойти проверить.
– Ага, – вздохнул Виноградов. Идти предстояло ему, это было естественно и разумно.
Но не хотелось.
– Сколько времени? – поинтересовался он.
– Двенадцатый час. Шесть минут… – будто извиняясь, откликнулся капитан.
– Засиде-елись…
«Как она хоть работает-то, – подумал Владимир Александрович, перехватывая поудобнее винтовку. – Это вроде предохранитель…»
– Мать честная!
– Чего там?
– Штучка-то моя… с инфракрасным прицелом! Дай-ка секундочку огляжусь. – Он приник к окуляру; резиновый ротик, утративший уже тепло предыдущего владельца, мягко обнял пространство вокруг правого глаза. – Ну-ка, ну-ка…
Через хитрую оптику мир смотрелся еще нереальнее, чем наяву. Виноградов ощупывал взглядом окрестные камни, чувствуя, как с каждым движением вырастает в нем ощущение собственной неуязвимости. Впрочем, Батенин, наверное, думал так же. До…
Винтовка чуть дрогнула, и с некоторым опозданием Виноградов услышал им же произведенный хлопок – мягкий и не похожий на выстрел.
– Чего, Саныч?
– Ничего, извини! – Владимир Александрович и сам не заметил, как нажал пальцем на спусковой крючок. – Трофей проверил.
– Понял.
Да, это оружие любило и умело убивать…
– Прикрой, если что! Пока…
– Осторожнее… Давай!
Виноградов подумал, выбираясь из-за камня, что, если его убьют, капитану тоже придется несладко – одному, ночью… Хотя это, конечно, получше, чем трупное разложение.
Владимиру Александровичу уже было далеко за тридцать, он никогда не служил в армии, и контрольные нормативы ему обычно ставили хлопцы из кадров за сахар к чаю или свежий анекдот. Поэтому то, что выделывал майор на горной тропке, мало походило на кадры из учебных фильмов о спецназе…
…В непосредственной близости никого не оказалось.
Ни живых, ни даже, что удивительно, мертвых: Виноградов даже для верности ощупал то место, где совсем недавно обнаружил Батенина.
Он продвинулся метров на сто. Вернулся.
– Все в порядке, комиссар! Это я.
– Правильно, – одобрил капитан. Он уже между делом распаковал раненого, сняв с него переднюю поврежденную часть бронежилета. – Тащить придется…
– Живой?
– Пока да.
– Слышь! А они своего унесли, которого я завалил.
– Ну оружие-то остаюсь… Нарисуем представление в лучшем виде!
– «Считай, Тихон, себя уже с медалью!» – процитировал всем известное Виноградов, и оба офицера расхохотались – нервно и коротко.
* * *Лампочка – крупная, яркая, упакованная за неимением абажура в потертый газетный кулек, мелко подрагивала на шнуре. Там, снаружи, за путаницей коридоров и стенами из кирпича на подсвеченной специальным устройством площадке хозяйничали вертолетчики.
Окон в ружейке, естественно, не полагалось, но Виноградов и так представлял: один за другим опускаются с неба «борта», пригибая к земле встречающих, за секунды наружу высеивается новая дюжина торопливых навьюченных всякой всячиной фигурок какие-то ящики, трубы, мешки… Облегчившись, отталкивается вертолет напружиненными колесами от асфальта, в незапамятные времена заставленного ремонтируемыми тракторами и комбайнами, отваливает в сторону, вверх, уступая кусочек пространства другому.
Там, снаружи, было сейчас очень шумно.
Здесь – нет. Разве только если очень прислушиваться.
Здесь пахло куриным концентратом, промасленной ветошью и немножечко тальком.
Никто не курил…
– Распишись. Вот тут! Тут тоже…»
У старшины были красные от недосыпа глаза, смешная фамилия и орден «За личное мужество».
– Хорошая вещь. Я таких не видел. – Старшина аккуратно, но крепко перехватил принесенную Виноградовым винтовку: так обращаются с оружием люди привычные, знающие ему цену. – Ну-ка, мы ее на почетное место…
Лязгнув запором, он отворил тяжелую металлическую дверь сейфа. Поставил винтовку прикладом на дно, так, чтобы не повредить невзначай оптику. Рядом, в отдельной ячейке, пристроил обоймы.
– Все?
– Все! – Они со старшиной были давними приятелями, но не рассказывать же ему, что один-единственный заначенный от государства патрончик сейчас греется в тесном кармашке на груди, рядом с бумажником и ксивой.
Каждый, в конце концов, имеет право на сувениры.
– Поздравляю…
Виноградов уже успел поведать, что к чему, и старшина, покончив с формальностями, предложил:
– Примешь?
– Наливай! – Собственно, это было как нельзя кстати.
– В целях медицины…
Хозяин прошел мимо длинного ряда окрашенных по-корабельному железных шкафов – через соответствующие проушины кокетливо свисали на веревочках пластилиновые печати. Порывшись под штабелем бронежилетов, он на какое-то время исчез в лабиринте заваленных разнообразной амуницией стеллажей.
