Александр Щелоков - Чеченский разлом
— Что я видел? Поначалу вон та серая машина… ну, пискнула у неё система сигнализации… Громко вякнула… Потом взрыв. Я уже туда не смотрел. Взялся за рацию. Да, точно. Нет, ещё видел как сразу от универсама отъехала машина…
— Какая машина?
— Черный «Ниссан».
— Номер заметили?
— Ну, это 222 ху, — Пряхин запнулся и продублировал буквенный индекс словами. — Харитон, Ульяна… Первую букву не запомнил.
— Хорошо, — похвалил Ярощук. — Почему запомнили? Было что-то подозрительное?
— Нет, но как-то уж так… просто обратил внимание. Все сразу сюда бросились, а машина вдруг отъехала.
— И куда она отъехала? Заметили?
— Пошла сразу направо, потом на разворот и встала на той стороне бульвара.
— И долго там стояла?
— Не обратил внимания. Во всяком случае, когда опергруппа подъехала, она ещё там была.
— Кто-то из машины выходил? Приближался к месту взрыва?
— Нет, такого не было.
— Хорошо, какой номер у машины? Повторите.
— 222. Харитон, Ульяна.
— Ну, «ху» запомнить несложно. А как с цифрами?
— Это ещё проще. 22 в «Блэк Джек» — проигрыш по чистой.
— Играете в казино?
— Нет, дежурил там и вник.
— Молодец, Пряхин. Отлично. Глаз у тебя — алмаз. Спасибо, ты заметил многое…
Дольше других они занимались с владельцем серебристого «Мерседеса» коммерсантом Бражниковым.
— Простите, Валентин Матвеевич, — начал с ним разговор Ярощук, — мы вас ни в чем не подозреваем. Скажу больше, то что вы оказались в зоне взрыва, то как выглядят ваш костюм и ваша машина, лучше всего доказывает, что подвергать себя такому риску причастный к террористическому акту человек не стал бы. Тем не менее вы, на наш взгляд, приняли в происшествии непосредственное участие. Уточню: возможно, приняли…
— Это каким же образом?
— По случайному совпадению. Вы инициировали электронный замок в своей машине. По показаниям свидетелей, взрыв последовал сразу за сигналом охранной системы.
— Я это тоже заметил, но оба события не связал воедино…
— Тем не менее, придется у вас попросить электронный ключ на экспертизу. Его вам возвратят. Вместе со справкой, что машина повреждена взрывом, а не в результате вашей ошибки на дороге…
Опросив ещё несколько человек, назвавшихся свидетелями, и ничего нового не узнав, Ярощук и Карпенко осмотрели собранные в пластиковые пакеты материальные свидетельства преступления, на юридическом языке именуемые «вещественными доказательствами».
В какой-то момент капитан Карпенко посмотрел на бетонный козырек, нависавший над входом в универсам. Подумал.
— Пожалуй, я туда заберусь.
Ярощук бросил взгляд вверх.
— Ты думаешь стоит?
Они понимали друг друга с нескольких слов.
— Где наша не пропадала!
Карпенко прошел в универмаг. Спустя некоторое время «секьюрити» «Перекрестка» в форменном костюме с желтой нашивкой на нагрудном кармане открыл ему окно. Карпенко выбрался на козырек.
Ярощук наблюдал за его действиями снизу.
— Ничего?
— Кое-что…
Карпенко поднял с бетона какой-то предмет, положил его в полиэтиленовый пакет и вернулся к открытому окну.
Вскоре он уже был внизу. Сунув руку в перчатке в пакет, он извлек из него обрывок джинсовой ткани, перепачканной кровью. Это был фрагмент брюк убитого взрывом человека с боковым карманом.
— Что там? — спросил Ярощук.
— Сейчас глянем.
Карпенко сунул два пальца внутрь кармана, вывернул его наружу и вынул оттуда прямоугольную карточку с фотографией, закатанную в прозрачный пластик…
— Подполковник Ярощук? Алексей Николаевич? — от следственной группы федеральной службы безопасности отделился человек, такой же безликий, как остальные. Только по голосу и уверенности, с какой он держался, можно было догадываться — он здесь старший. Мужчина держал в руке раскрытую трубку мобильного телефона. — Это вас. Генерал Куликов.
Ярощук взял трубку без особой охоты.
— Слушаю.
Громкий и хорошо узнаваемый голос начальника управления был по-командирски строг, и требовал беспрекословного подчинения.
— Ярощук, сворачивайся. Мы тут взвесили и решили — пусть дело ведут соседи. Ты меня понял? Закрывай все и возвращайся.
— Ефим Лукич, — Ярощук пытался хотя бы выяснить, что случилось. На работу он никогда не напрашивался, но и бросать начатое не любил. — Мы только начали, и я хочу понять…
— Вот и отлично, — генерал не собирался давать объяснений. — Только начал — не жалко бросить. А понимать незачем.
Связь прервалась.
Ярощук вернул трубку владельцу. Посмотрел на него, и качнул головой, обозначая согласие.
— Нет, так нет. Мы уезжаем.
— Что-нибудь интересное у вас есть? — спросил конкурент, который так и не захотел представиться Ярощуку. — Мы приобщим к делу.
— И рад бы, — ответил Ярощук, — но ничем помочь не сможем. У нас — пусто, — он развел руки, открыв ладони собеседнику: вот, мол, глядите.
Не прощаясь, Ярощук повернулся и отошел к Карпенко.
— Вещдок не отдаем. Есть желание кое-что проверить. Соседи зашевелились, значит, уже догадались, в чем дело. Попробуем и мы, как ты думаешь?
— Согласен, — сказал Карпенко.
Уильям Б. Редгрейв со школьной скамьи мечтал стать публичным политиком. В идеальном варианте — сенатором Конгресса США. Воображение Билла, так Редгрейва звали приятели, поражали лощеные джентльмены, которые решали судьбы Штатов, определяли политику правительства и обо всем — будь то экономика, международные отношения, военно-политические проблемы или перспективы развития цивилизации — говорили уверенно, судили без сомнений, и речи их в Конгрессе на любые темы звучали чертовски убедительно.
Способности к политическому анализу у Билла в полной мере обозначились в университете, когда он написал дипломную работу «Европейский Союз как глобальный вызов экономическому влиянию Соединенных Штатов». Именно с этой работы и началось вхождение студента в большую политику.
Билл отнесся к выбранной им самим теме с большим старанием. Он собрал массу оригинальных материалов, найденных в прессе, в сети Интернета, обобщил их, проанализировал и сделал вывод, что объективное развитие и укрепление Европейского Союза ни в политическом, ни в экономическом отношениях не выгодно Соединенным Штатам.
Работая над темой, Билл никогда не думал, что дипломные работы интересны кому-то кроме их пишущего и преподавателя, обязанного поставить студенту оценку. Однако он ошибся. Несколько дней спустя после сдачи рукописи профессору Райту у выхода из университета Билла остановил молодой джентльмен, одетый в строгий официальный костюм в техасской шляпе с большими полями.
— Мистер Редгрейв? Я доктор Уильям Форстер из Колумбийского центра политических исследований. Мы можем поговорить?
— О чем? — первым делом хотел поинтересоваться Билл, но сдержался и ответил согласием: — Да, конечно, сэр.
— У меня машина, — сказал Форстер, — но может быть мы немного пройдемся пешком?
Прогулка длилась более часа. За это время Форстер доказал Биллу, что он серьезно изучил его дипломную работу и высоко её оценил.
— Если вас устроит, мистер Редгрейв, — предложил Форстер, — мы готовы купить ваше исследование.
Предложение потрясло Билла. Он никогда даже не задумывался, что на университетском дипломе можно сделать деньги.
— Что значит купим, сэр?
— Это означает, что вы получите сумму, о которой мы договоримся. Однако после того вы потеряете на свою работу авторское право. Об этом мы тоже договоримся.
— И сколько может стоит диплом?
— Назовите свою цену.
— Две тысячи, — не надеясь на согласие сказал Билл, но ошибся.
— Это конечно много, — ответил Форстер не задумываясь, — но чтобы вы поняли серьезность наших намерений — пойдет. И еще. Мы предлагаем вам работу в нашем Центре. Как вы на это посмотрите?
Билл на предложение посмотрел хорошо и уже три месяца спустя, после множества проверок и тестов работал в специальной группе аналитиков, которая, как оказалась, входила в состав Центрального разведывательного управления, знаменитого на весь мир ЦРУ.
С первых шагов на поприще разведки Билл понял, что впрягся в колесо огромного насоса, который перекачивал информацию по закрытым каналам в Центр. Она собиралась в огромном отстойнике, в глубинах которого могла утонуть любая истина. Аналитики Центра, сидевшие у краев резервуара, вычерпывали содержимое, выбирали из него наиболее вкусные кусочки, выкладывали на блюдо в виде официальных записок, украшали гарниром умных слов и несли к тем, кому по чину положен было дегустировать информационное хлебово.
При этом те, кто стояли ближе других к столу, за которым государственные мужи вкушали предназначенные только для их глаз сведения, точно знали вкусы джентльменов, которым подавались блюда. Они инстинктивно опасались подложить на тарелочку информацию, которая вызывала у начальства несварение, изжогу или стойкую аллергию. В результате те, кто принимали ответственные государственные решения, были уверены в мудрости собственных действий, хотя на деле почти все они, хотя и в разной степени оказывались жертвами информационных манипуляций аналитиков.
