Михаил Зайцев - Час рыси
«Надо бы пыль с клинков смахнуть. Вон „кинжал милосердия“ аж серый от пыли. Стыдно, Скворцов! — поморщился Виктор. — И вообще, надо убраться в квартире... как-нибудь... Но в первую очередь — покурить!»
Он тряхнул головой (знал, что, разглядывая свои сокровища, часто теряет ощущение времени), взглянул на часы. Ого! Пора бежать, а то не то что на полчаса, а и вовсе только к обеду на службу поспеет. Хорошо, хоть деньги на такси теперь есть...
К счастью, частника удалось поймать почти сразу, как только он купил в ларьке вожделенную пачку сигарет. Покуривая на заднем сиденье «Жигулей», Виктор прикинул, что в принципе опоздает минут на сорок, никак не больше. Хорошо все-таки, когда есть деньги. Не надо ждать автобуса, потеть в метро. Махнул рукой, и все! Стальной конь несет тебя, куда скажешь, превращая обычные часы утомительной езды в муниципальном гужевом транспорте в приятные минуты лихой скачки на хорошем скакуне. Правда, вот через центр быстрее пешком пройти... Кстати, завтра, в субботу, надо бы прошвырнуться по центру: обновить гардероб, холодильник затарить... Все как будто складывается хорошо, но почему-то есть ощущение ошибки. Что-то он сделал не так. Точно! Забыл позвонить в ментуру, поставить квартиру на сигнализацию. Вот умора: вчера вечером на автопилоте отзвонился ментам, снял квартиру с охраны (как — не помнит, но ведь ночью в дверь никто не ломился и телефон молчал), а сегодня так захотелось курить, что из квартиры пулей вылетел, даже шнурки толком не завязал.
«Ладно, — подбодрил себя Виктор, — дверь на ключ я закрыл, помню отчетливо, будем надеяться, коллекцию никто за день не сопрет... Как будто хоть раз за все эти годы кто-то ее пытался умыкнуть, Кому она вообще, кроме меня, нужна? Десятку таких же фанатов, постаревших мальчиков?... Приду, нужно будет подколоть Екатерину, что, мол, Твердислов с его тягой к перочинным ножикам и любовью к киевскому „Динамо“ тоже мальчик».
— Погодка-то, а? Разгулялась!
— Извините, что? — Виктор повернулся к водителю.
— Первый день солнце, говорю. Весна... Дальше куда ехать? Вот она, твоя улица.
— К тому вон магазину, пожалуйста, под вывеской «Товары для дома».
— Продавцом работаешь?
— Нет, не продавцом. Здесь больше нет магазина, вывеску снять не успели.
— А что тут теперь? Обменный пункт?
— Научно-исследовательская лаборатория.
— Иди ты! То-то, я гляжу, витрины закрашены... Слушай, дружище, раз ты ученый, может, тебе медь нужна, пятьдесят метров телефонного кабеля есть. Дешево!
— Спасибо, не надо.
— А ртуть не нужна? У меня теща на химзаводе пашет, там ртути — залейся.
— Нет, у нас биологическая лаборатория.
— Бездомных собак принимаете?
— Нет, извини. На вот пятнадцать баксов за проезд. Нормально? Не обидел?
— Нормально... Жалко, что собак вам не нужно, а то я бы помог, задешево...
Шутя расставшись с двумя зелеными бумажками, Виктор вылез из автомобиля, взглянул на часы. 10.35. Очень хорошо.
Он не спеша подошел к дверям бывшего магазина, привычно подумал о необходимости капитального ремонта помещения и о том, что, в принципе, это не его дело.
Помещение, которому суждено было стать вотчиной ученых, до сих пор сохранило некоторые черты торговой точки, но успело приобрести и некоторую наукообразность. На бывших прилавках выстроились в ряд пузатые колбы, реторты и прочие экзотические емкости с кислотами и всякой химической дрянью. В углу повесили огромную грифельную доску, рядом поставили компьютер и массивный электронный микроскоп. В другом углу начали строить вытяжку, а посередине торгового зала установили огромный, длиннющий стол, вечно заваленный бумагами и залитый чаем. Однако пока сохранялось ощущение инородности научно-исследовательских аксессуаров в огромной прямоугольной комнате, где совсем недавно каменный пол ежечасно топтали десятки покупателей. Впрочем, эта картина диковинного интерьера за месяц приелась, и Виктор перестал удивляться ее нелепостям.
Он потянул на себя ручку двери. Не заперто. Значит, пришли еще не все. У них повелось: кто придет последним, закрывает дверь на засов.
«Конечно, не все, — улыбнулся он, — я, например, еще не на работе».
С улыбкой на лице он и вошел в помещение лаборатории.
— Добрый день, я опоздал, изви... — Он начал произносить заготовленную фразу, но слова застряли в горле.
Первое, что бросилось в глаза, — распростертое у самого входа мертвое тело Екатерины.
Она лежала на спине, нелепо раскинув руки в стороны и неестественно согнув ноги. Широко открытые глаза с удивлением смотрели в потолок, ядовито-желтые волосы утопали в темно-багровой лужице крови.
Виктор сразу понял, что она мертва, хоть и увидел покойника впервые в жизни. Когда погибли родители, он служил в армии, сообщение о трагедии пришло слишком поздно, и на похороны он опоздал. Родителей хоронила двоюродная тетка, до сих пор здравствующая, а других близких родственников у него не было (когда хоронили бабушку, Вите было пять лет, мама берегла психику ребенка, и мертвую бабушку ему не показали). На кладбище, на могилу родителей, Виктор время от времени ходил. Там он, конечно же, встречался с похоронными процессиями, однако не мог заставить себя воспринимать виновников этих мрачных торжеств как мертвых людей.
Кладбищенские покойники казались ему куклами, наряженными манекенами. В общем, дожив до тридцати пяти лет, он сегодня впервые увидел мертвого человека, и это его потрясло.
Час назад она целовала его этими застывшими сейчас губами, трепала волосы вот этой рукой, этими самыми скрюченными пальцами.
Еще сегодня утром то, что лежит возле его ног, было сексуально озабоченной женщиной, и ночью он хотел ее...
Виктор почувствовал, как по спине пробежали мурашки, к горлу подступила тошнота. С огромным трудом он заставил себя отвести взгляд от мертвой Екатерины и увидел вдалеке, подле грифельной доски, еще одно неподвижное тело.
Судя по фигуре и костюму, это был мужчина. Лежал он, как и Екатерина, на спине, ногами к входной двери. Лица его не было видно, мешал большой толстый живот, зато Виктор разглядел, что безжизненной рукой он все еще сжимал большой черный пистолет.
Виктору захотелось развернуться, хлопнуть дверью и выбежать на улицу, но совершенно неожиданно для себя он поступил иначе. Он перешагнул через тело Екатерины и быстро даже не подошел, а подбежал к мертвому мужчине, искренне удивляясь, зачем он это делает, и в то же время чувствуя странное упоение от охватившего его ужаса — как в детстве, когда страшно войти в темную комнату, но ты все равно входишь.
Костюм и фигура мертвеца оказались совершенно незнакомыми, и, наверное, именно поэтому хотелось заглянуть в его лицо. Виктор вытянул шею, увидел большое розовое, ухо в обрамлении ежика коротко стриженных седых волос. Чтобы разглядеть лицо, нужно было либо нагнуться, либо обойти труп с другой стороны.
Виктор нагнулся, но того, что принято называть человеческим лицом, он не увидел. У трупа не было глаз, вместо них зияли две пустые глазницы, полные кровавого месива, вместо носа торчал корявый желтый хрящик, сразу под ним начиналась коричневая десна, из которой торчали неровные желтые зубы. Кожа лоскутами спадала со лба и щек, имела грязно-серый оттенок, и о том, что это именно кожа, а не лепестки каких-то экзотических водорослей, Виктор догадался не сразу.
Как ни странно, это изуродованное лицо испугало его гораздо меньше, чем мертвое тело Екатерины. Он как будто вообще не испугался, просто все происходящее в какой-то момент показалось нереальным, отрывками ночного кошмара, галлюцинацией...
— Витя...
Виктор судорожно оглянулся.
— Ви...тя... — В другом углу комнаты, прислонившись спиной к стене, сидел Твердислов. Профессор был все в том же щеголеватом светлом пиджаке, что и вчера. На груди, чуть выше кармашка с платочком под цвет галстука, Виктор заметил аккуратную темную дырочку, из которой вниз к раскинутым ногам тянулась тонкая кровавая струйка.
В два прыжка Виктор покрыл расстояние, отделяющее его от профессора.
— Всеволод Аристархович! Вы ранены? Всеволод Аристархыч!
Шок от увиденного сменился истерикой. Виктор присел на корточки рядом с профессором и зачем-то потрогал ладошкой его голову, так, как это делают, когда хотят узнать, есть ли у человека температура.
— Я сейчас «Скорую» вызову, Всеволод Аристархович! Я сейчас...
— Поздно, Витя... — прошептал профессор. — Поздно «Скорую»... Я же биолог, я знаю...
— Что здесь произошло, Всеволод Аристархович? Что?!
— Мы разговаривали... грубо... Пришла Катя, он ей начал хамить... Я ему по морде... Он меня в живот... Катя ему пощечину, он ей в живот... Я мужчина, понимаешь, Витя, не могу смотреть, когда женщину бьют... Достал нож, а он меня из пистолета, тогда Катя ему кислотой в лицо и бежать, на помощь звать... а он в нее... выстрели...л...
