Виктор Гончаров - Записки наемника
Воцарились темнота и тишина. Потом он услышал: кто-то пробирается к нему по минному полю со стороны двухэтажного дома. Снайпера доконало любопытство: кого же он подстрелил?
Юрий подготовился к нападению и стал ждать. Снайпер копошился со своими минами. Вот он подобрался к нему. Упал на колени и перевернул, казалось бы, безжизненное тело на спину. Юрий внезапно навалился на снайпера, захватил его голову в «замок» и… ему в нос и глаза лезут душистые волосы. Кто это? Женщина?! Невероятно!..
Юрий держал женщину-снайпера в «замке», его раздирали противоречивые чувства. Противник не оказывал серьезного физического сопротивления. Правда, женщина успела вытащить нож и попробовала «кольнуть» Юрия в бок. Но он малый не промах. Крепко стиснул шею женщине. Руки у нее беспомощно повисли.
Стон, хрипы, сдавленный крик…
– Я тебе, сука, счас покричу! – бормотал Юрий, лихорадочно связывая добычу.
Он шел по минному заграждению словно первобытный человек, с ношей на спине. Уже возле своих неожиданно хлопнула сигнальная мина, от которой загорелась одежда. Юрий бросил «добычу» в ров, потушил одежду, переждал обстрел и поволокся к сербам. Надо было перевязать рану.
Война в Боснии отличалась от всех войн, на которых Юрий успел побывать. Днем шли переговоры. Все договаривались не стрелять, давали немыслимые гарантии. Ночью – опять пальба, артналеты.
А на следующий день опять заверения, клятвы в мирных намерениях… У сербов много тяжелой техники. Мусульмане предпочитают партизанские методы ведения боев.
Рана оказалась пустяковой. Как наемник, который получал каждый день свою плату, Юрий хотел получить вознаграждение за снайпера. Оно оказалось пустяковым. Дело в том, что деньги, которые можно было получить от противной стороны за возвращение пленника, делились на всех. Поэтому никто не хотел рисковать. Мало того, Юрий боялся, что сербы могут обменять женщину-снайпера на кого-нибудь из своих.
Той же ночью наемник перепрятал свою добычу в подвал разрушенного дома. Подвал прочно запирался, кроме того, пленница была сильно помята в схватке и связана.
Когда следующей ночью он принес ей поесть и развязал, она вдруг заговорила с ним по-русски.
– Ты кто? Эстонка, латышка?
– Литовка…
– Биатлонистка?
– Да-а…
Акцент у нее был – точно прибалтийский.
– И чего же тебя сюда угораздило? Из-за денег?
– Да-а… – Это протяжное «да-а» живо напомнило Юрию разваленный Союз. Ведь жили раньше, не дрались, в одной армии служили. Все в прошлом. Теперь каждый сидит в своей конуре, а в горячих точках воюют за чужие деньги друг против друга.
– А если б я тебе свернул шею?
– А если бы я прострелила тебе че-ереп?
– Что мне с тобой делать?
– Не зна-аю, – пожала плечами девушка.
– Понимаешь, – Юрий развязал снайперу руки, – я ведь не русский, белорус. Может, мне тебя отпустить на все четыре стороны?
– Можешь и отпустить, сербы меня все равно убьют… – печальные нотки послышались в ее голосе.
– А зачем тебе деньги?
– Жить-то надо, а в Летуве, как говорят у вас, все схвачено.
Девушка орудовала вилкой в консервной банке.
Если бы она хоть драться начала, противиться своему положению, а то сидит и жрет. Отпусти такую, она вернется на позицию и снова будет стрелять в людей.
– А вы что, славян за людей не считаете?
– Это моральная проблема… Дело не в нации, а в деньгах, в валюте, – отвечала литовка.
– А если я буду платить тебе больше, ты будешь стрелять в мусульман? – спросил Юрий.
– Если бы я сразу заключила контракт, тогда конечно, но сейчас – нет.
Он отпустил ее. Взял клятву, что она сразу же уедет домой. Она поблагодарила Юрия, назвала свой литовский адрес и ушла.
Потом он побывал в Литве по этому адресу. Еле унес ноги.
Жертвы! У каждой из них было тело и душа. Задача Юрия состояла в том, чтобы повредить «бесповоротно» тело. К душе он не имел никакого отношения. Может, из-за этого он так мучается? Особенно сильно донимали случаи, когда смерть наступала в пылу атаки, а жертва не была вооруженным противником, который так же, как и Юрий, жаждет чужой смерти. Юрий смотрит в окно. Снова глядят на него глаза еще одной жертвы. Глаза той девчушки, которую его «Калашников» перерубил надвое.
Ему несколько раз намекали перейти на другую работу, потом даже грозились не допустить к очередному заданию, поскольку он не совсем корректно беседовал с психологами, однако приходило время, и его вызывали. Да в принципе, в разговорах с начальством, на очередные задания он напрашивался сам, внутренне убеждая себя, что дело будет последним, что после вот этого задания он уже никогда не попадет ни в синие горы Афгана, ни в Югославию и забудет все, как случайный кошмар.
Интересно, почему события в Югославии его мучают меньше? Может потому, что после Боснии его пичкали разной дрянью с его же согласия, пытаясь сохранить как первоклассного специалиста, и более свежие события в самом деле стерты из памяти психотропными средствами? Но ведь и после этих уколов Юрий еще более изощренно убеждал себя, что в один прекрасный миг все разрешится благополучно. Может, надеялся, что его просто прикончат, напорется на пулю или подорвется на мине-ловушке?! Но он всякий раз выигрывал, он уже был непревзойденным специалистом, «профи».
Алексей во всем виноват. Он смог вовремя, по собственной воле остановиться, уйти вначале из спецгруппы, потом вообще все бросить, придумать себе болезнь позвоночника, стать нормальным человеком, хотя каким нормальным человеком может быть такой профессионал, как Алексей.
Но Алексей был сильным и умным. Кроме этого, с Юрием их кое-что различало. Алексей был русским, из Подмосковья, и главное, у него была девушка, которой он рассказал все как есть, кто он на самом деле, и та его поняла, смогла понять, и уж, наверное, простить, потому что они собирались пожениться.
Юрий Язубец не был русским. Русским – в понимании россиянином. Юрий родился здесь, в Беларуси, был белорусом, но вырванный из нутра южной Беларуси, где как нигде сильны патриархальные устои, и вброшенный в жерло чудовищной мясорубки современного мира, не смог даже додуматься до того, чтобы любимой девушке рассказать обо всем том, чем он занимался как профессионал. В этом-то и была разница, по его мнению, между россиянином и белорусом.
Да, он благодарен Алексею за то, что тот научил его всему тому, что знал и умел делать сам.
Не счесть заданий, когда они были вместе. Уже на третьем, а может быть, на пятом Язубец понял, что единственное, в чем он легко может превзойти учителя, была жестокость. А ведь было десятое, а может и сотое задание! К жестокости прибавилось умение идти на риск, а потом и невероятная, почти легендарная везучесть. Алексей тоже был страшно везучим. И ему удавалось выходить почти сухим из немыслимых передряг, но кроме всего ему удавалось вытащить из всех этих кошмаров и его, Юрия Язубца, своего все еще недостаточно опытного напарника.
Алексей. Этому парню Язубец обязан жизнью, это благодаря ему он лежит в этой келье и смотрит в растресканную штукатурку потолка. Рука тянется под кровать и шарит там, но бутылка пуста, и еще не скоро он сможет вырваться за монастырскую стону, чтобы достать «пойло». Пока Юрий так и не смог поверить в Бога, но он надеялся на это, он знал, что только в этом его спасение. Пока же время медленно убивало его. И он глушил спиртным память.
Юрий поднялся с кровати. Облил ледяной водой голову. Не помогло. Муторно было. Надо держаться. Это приступ слабости и ничего больше. От спертого воздуха. Сдают нервы. Ничего, он еще повоюет. Но теперь его противник – он сам. Самый страшный и коварный враг – его память.
Юрий знал, что Алексей находится в Подмосковье, собирался стать по модному поветрию фермером. Ведь он решил забыть, вычеркнуть из прежней жизни все и начать жить сначала. Алексей и ему поможет, сможет научить, расскажет, как вырваться. Вот поэтому в конце отпуска после недавнего задания Юрий попытался его найти. Он не понимал, насколько это будет сложно. Но на карту была поставлена его собственная жизнь.
Алексей. На собственных плечах, с поврежденным позвоночником, если верить ему, вынес его к вертолету. Он тащил по горам, спускаясь в лощины и взгромождаясь на скалы, истекающего кровью товарища.
– Держись, братуха! – шептал Алексей. И он ему верил. Терял сознание и вновь приходил в себя, чувствуя, как в рот ему Алексей вливает немного воды. Слепящий снег, скалы, неуютное солнце. Юрию казалось, что он уже распрощался с жизнью, что он уже на том свете, что его уже нет. А существует только проколотая, простреленная и обмороженная оболочка.
– Не ной, нас услышат, – шептал Алексей, – прошу тебя, молчи.
– Алексей, вдвоем нам не выкарабкаться, дай мне гранату, – едва шевелил губами Юрий.
– Сейчас дам по башке, придурок. Мы уже почти вышли. С вертушки нас заметят, – уговаривал его Алексей.
