Андрей Воронин - Точка кипения
Однако в последний момент на чашу весов лег решающий аргумент: среди прочих у Андрея в Москве было действительно одно из щекотливых дел, и он резонно полагал, что Борис сможет решить его куда эффективнее, чем два здоровяка-телохранителя. Андрей достал электронную записную книжку и стал набирать номер брата.
Комбат вернулся домой, ощущая некоторую неловкость. Хотелось собрать ребят, рассказать о награждении, разговоре в Президентом, но тогда бы получалось, что он вроде как хвалится перед остальными. Ну в самом деле, по России столько достойных, взять хотя бы его батальон, а орден дали ему. Неужели лишь потому, что он был командиром? Нет, они правильно поймут: награда не его, а общая, ее заслужил весь батальон, и у Комбата она как бы находится на хранении. И орден полагается обмыть, нельзя замалчивать такое событие.
Рублев подошел к телефону, и тут раздался звонок.
– Алло, Борис? – услышал он знакомый голос.
– Андрюха! Привет! – воскликнул Комбат и, вспомнив, что в большинстве случаев брат звонит, когда у него крупные неприятности, прямо спросил:
– Ты опять вляпался в сомнительную историю?
– Да нет, все нормально, брат. Просто я только что прилетел в Москву и, думаю, задержусь здесь минимум на неделю.
– Отлично! Молодец! Подгадал день в день, будто знал заранее! В общем, дуй ко мне, я тебе на месте все растолкую.
– Понимаешь, Борис, – замялся Рублев-младший, – я уже устроился в гостинице.
– В гостинице?! – возмутился Комбат. – Ну ты совсем от рук отбился! При живом брате мыкаться по ночлежкам. В общем, так: два часа тебе на сборы и дорогу. Ясно?
– Никакая это не ночлежка, а даже очень приличный отель, – обиженным тоном сказал Андрей. – Между прочим, тут у меня намечено большинство деловых встреч. Что же мне туда-сюда мотаться? Тем более я в командировке, все расходы оплачивает банк… Алло, Борис, куда ты пропал? Ты меня слышишь?
– Слышу, слышу, – отозвался Комбат, обдумывая сложившуюся ситуацию.
Наступил вечер, сегодня он успеет только обзвонить друзей, а соберутся они завтра. Может, сегодня оставить брата в покое? Хотя нет – Комбат усмехнулся, – надо его хоть чуток подготовить к посиделкам.
– Значит, так, Андрей, устроишься и давай без разговоров ко мне. Зато с послезавтрашнего дня будешь свободен, как птица. Устраивает тебя такой расклад?
– Меня-то устраивает, но со мной два охранника, им твои планы могут не понравиться, – выложил Андрей свой последний козырь.
– Ай, да кто их будет спрашивать, инвалидов! – усмехнулся Комбат.
– Что ты такое говоришь, Борис! Они же совсем молодые, здоровые ребята.
– Это быстро пройдет, если они вздумают тебя задерживать.
– Ну и шуточки у тебя, брат, – возмутился Андрей. – Ладно, жди, скоро буду.
Глава 2
Депутат Моссовета Анастасия Леонидовна Черняева вела прием избирателей. Это была эффектная молодая женщина немного старше тридцати лет, с красивым выразительным лицом, роскошными пепельными волосами, среднего роста, с немного полноватой, очень аппетитной фигуркой. Она буквально излучала сексуальную энергию, и, хотя на службе пыталась это скрывать, мужчины заглядывали к ней под разными надуманными предлогами, лишь бы увидеть настоящую женщину, которая так отличалась от их опостылевших жен.
На избирательном участке Черняева не имела собственного кабинета и вела прием в комнате главного инженера ЖЭСа. Тем самым она подчеркивала личную скромность и стремление тратить бюджетные деньги исключительно на нужды избирателей. Хотя, надо признать, работать с избирателями Черняева не любила. Одни сексуально озабоченные мужики чего стоили. Но еще больше Черняевой досаждали старушки с их мелкими и бестолковыми просьбами. Доходило до анекдотов. Одна тронутая бабуленция потребовала убрать вывешенный напротив ее окон плакат с рекламой внедорожника. Старушка утверждала, что в машину на плакате вселился злой дух, по ночам она заводится с ужасным ревом и грохотом, лишая ее жалких остатков старческого сна. Черняева долго и нудно объясняла, что наружная реклама дает городу деньги, часть которых обеспечивает пенсионерам, в том числе и жалобщице, различные льготы, но старушка стояла на своем, резонно возражая, что один плакат в масштабах огромной Москвы погоды не делает. И тогда Черняева, раздраженная напрасной тратой времени, решила ответить маразмом на маразм:
– Хорошо, я передам авторам рекламы, и они уберут с фотографии двигатель. Без двигателя ведь машина не сможет завестись, правильно?
После чего бабушка ушла, искренне поблагодарив депутата за заботу о людях.
Сегодня пенсионеров оказалось слишком много, они шли друг за другом бесконечной чередой, и Анастасия Леонидовна облегченно вздохнула, увидев на пороге молодого мужчину, старше ее всего на несколько лет.
– Ну, этот будет только пялиться во все глаза, ему плевать на свои вопросы и мои ответы, – подумала Черняева, но ошиблась.
Ее ввело в заблуждение смущенно-виноватое выражение лица мужчины, но оно было вызвано совсем другими причинами. Мужчина робко положил на стол перед женщиной спичечную коробку и открыл ее. Черняева невольно бросила туда взгляд. В коробке на ватке лежали восемь маленьких камешков красного цвета, самый большой из них был с рисовое зернышко.
– Что это? – удивленно спросила Анастасия Леонидовна.
– Неопровержимые улики. Хочу вам рассказать банальную историю очередной человеческой ошибки, – грустно начал мужчина. – Видите ли, я геолог, уже пятнадцать лет работаю в геолого-разведывательном институте. Где-то в конце восьмидесятых из далекого приуральского колхоза к нам пришла заказная бандероль. В ней лежали эти камешки, фотография места, где их нашли, и сопроводительная записка.
– Обстоятельные колхозники попались, – невольно вставила Черняева.
– Да уж, – согласился геолог. – Только наивно думать, что вокруг их посылки тут же собрался консилиум из профессоров и академиков, знатоков драгоценных камней мирового масштаба. В наш институт до сих пор шлют тысячи посылок, а уж про советское время я вообще молчу. И на девять десятых драгоценности оказываются липовыми. Так вот, камни отдали недоучившемуся лаборанту, и тот определил, что это – шпинель.
Анастасия Леонидовна знала толк в драгоценных камнях, но произнесенное геологом название будило в ней только звуковые ассоциации – “шпинат”, “шпион”.
– Шинель.., или нет – шпи.., шип, – озадаченно повторила она.
– Шпинель, – мягко поправил ее геолог. – Тоже драгоценный камень, только гораздо дешевле алмазов или сапфиров. К тому же оказалось, что камни обнаружили на территории заказника. Институтское начальство обратилось в министерство, пытаясь выбить разрешение, ведь за каждый новый рудник институту капали денежки, но там им грубо отказали. Чтобы изменить статус хотя бы части заказника и начать промышленную добычу, требовалось исписать гору бумаги, поставить сотни печатей. И ради чего? Жалкой шпинели. Тем более она пользовалась, мягко говоря, умеренным спросом за границей.
– Слишком много хлопот для “невалютоносного” продукта – так сказал нашим академикам один большой начальник. – В общем, о шпинели забыли на много-много лет. А пару месяцев назад в институте началось очередное уплотнение.
– Уплотнение? – изумилась Черняева. – Это что-то новенькое для научных учреждений.
– Не совсем. Вы же знаете, наука финансируется из рук вон плохо, вот нам и приходится самим крутиться. Переводим сотрудников из одной комнаты по нескольким другим, а освободившиеся помещения сдаем фирмачам. И так каждый год, иногда по несколько раз. Скоро до того уплотнимся, что будем привешивать откидные места, как в плацкартных вагонах. Так вот, дошла очередь и до нашего музея. Он находился в просторном зале, а ему выделили маленькую комнатушку. Соответственно пришлось потесниться экспонатам, в том числе и шпинели из колхоза. Решили выкинуть фотографию и пояснительную записку, заменив их этикеткой. Взял я эти камни, и показалось мне, что они отличаются друг от друга. Обследовал я их на приборах – точно! – три шпинели, а остальные пять – рубины. Понимаете – рубины!
– Не понимаю, – ответила женщина. – Не понимаю, как мог специалист, пусть и начинающий, не отличить один драгоценный камень от другого. Это же азы вашей профессии.
– Ошибаетесь, уважаемая, – запальчиво возразил геолог. – Рубин и красная шпинель очень похожи друг на друга, и не нас первых ввело в заблуждение их сходство. Например, так называемый Рубин Черного принца считался одной из величайших драгоценностей Британской империи. Его история велась с 1367 года, а в семнадцатом веке он уже украшал первую корону Карла II. Он и сейчас находится в центре переднего креста Государственной имперской короны, но это, безусловно, просто дань традиции, поскольку Черный принц оказался шпинелью. Как и Рубин Тимура, являющийся еще более знаменитым историческим камнем. Он украшает ожерелье, тоже входящее в число сокровищ Британской короны, но сделанные на нем арабские письмена представляют большую ценность, чем сам камень. А ведь это ошибки ювелиров средних веков, куда больше нас полагавшихся на остроту зрения, а не на приборы.
