Олег Маркеев - Тотальная война
Генерал Садовский, как все долгожители Лубянки, был ярым патриотом, преданным коммунистом и тайным юдофобом. Это не помешало ему сменить отечественную «волгу» на «мерседес», перекачать через СП в Швейцарию фонды пяти оборонных предприятий и стряпать аналитические справки для банкира с местечковой фамилией. Сына он тоже воспитал патриотом, обеспечив дипломом журфака МГУ (плюс спецкурсы при Краснознаменном институте им. Андропова) и местом в западноевропейском отделе ПГУ. Ярослав здраво рассудил, что родину он, конечно, любит, но пока она точно не сказала, что ей от него требуется, он, Ярослав Садовский, офицер берлинской резидентуры СВР, имеет полное право жить в свое удовольствие.
В понятие удовольствия от жизни входил и риск, без него закисает кровь. Но Ярослав точно знал разницу между кайфом от легкого опьянения и тяжелым алкоголизмом. Поэтому давно для себя решил, что рисковать он любит и будет, но до известного предела. Подвиг — это крайняя форма острых ощущений, как правило, с трагическими последствиями. Такого наплевательского отношения к себе, как безрассудный героизм, Ярослав в силу происхождения и воспитания позволить не мог.
Он спохватился, вспомнив, что гуляет не сам по себе, а идет на встречу с информатором. И сразу же нырнул в первый попавшийся магазинчик. Успев проделать маневр прямо перед носом у гомонливой стайки японских туристов. У каждого узкоглазого как неотъемлемая часть национального костюма на груди болтался фотоаппарат. Меньше всего Ярославу хотелось, чтобы в кадр с видами Берлина затесалась его физиономия.
В магазинчике, выслушав положенную порцию «данке шен, битте шен» от крашеной немки с лошадиными зубами, он немного успокоился, вдоволь насмотрелся на свое отражение в зеркале и вышел, ничего не купив.
На перекрестке стоял безликий «рено». Солнцезащитный щиток на лобовом стекле был опущен. Это молодой опер, недавно прибывший в резидентуру, подавал сигнал, что объект в адресе, а подозрительной активности вокруг не замечено. Для парня это было первое «обеспечение спецмероприятия», значит, стараться будет вовсю, скорее, со страху перебдит, чем проморгает «наружку».
Ярослав взялся за ручку двери, в стекле, как в зеркале, последний раз осмотрел улицу и себя. Сегодня утром, бреясь, обратил внимание, что на висках прибавилось седины. Но сейчас, в ярком свете дня, оценил, что так даже неплохо, подкрашивать еще рано.
Уверенной походкой вошел в кафе.
Как и договаривались, за угловым столиком у окна, (стекла темные, с улицы посетителей не видно) его уже ждали Эрика и ее друг.
При желании Эрика могла легко сбросить с подиума Клаудию Шиффер. Двадцать пять лет, спортивная фигура, точеные кисти рук, копна волос цвета пшеницы, забранных в задорный хвост, полное отсутствие косметики, не из экологической моды, а из-за ненадобности, и бесшабашный взгляд васильковых глаз.
«Черт возьми, порода», — сглотнул слюну Садовский при первой встрече.
Впечатление оказалось верным, Эрика доводилась родственницей какой-то графине фон Вестарп[4] и по праву крови вполне могла скакать на дерби с принцессой Анной или плескаться в одном бассейне с наследницей престола Монако. Это не могло не льстить самолюбию Ярослава Садовского, никогда не забывавшему, что его ясновельможный предок некогда владел землями в Речи Посполитой. И самомнение взлетело до заоблачных высот, когда прямо с приема, где их представили друг другу, Эрика без лишних слов увезла его в загородную гостиницу. Сладкий плен длился трое суток. Резидент, скрипнув зубами то ли от ярости, то ли от зависти, поздравил с удачным вербовочным подходом.
Эрика считала себя свободным журналистом очевидно, потому что в деньгах не нуждалась — ее отец владел несколькими типографиями в Восточных землях и тремя газетками в Баварии. Жизнь она прожигала, как и полагалось «инфант терибль» увядающего аристократического рода, — весело и беззаботно.
Ярослав на правах старого знакомого с годичным стажем интимных встреч чмокнул Эрику в щечку, пахнущую зеленым яблоком, и протянул руку мужчине. При этом Ярослав сделал твердый взгляд и чуть выставил вперед челюсть, придав себе еще более мужественный вид. Он знал, что если женщина в первые тридцать секунд подсознательно оценивает мужчину как вероятного сексуального партнера, то мужики, как псы, прицениваются друг к другу, выясняя шансы противника в драке за самку и кусок мяса.
Он сразу сделал вывод, что в цивилизованных условиях сидевший напротив мужик против него, Ярослава, никаких шансов не имеет. Напрочь лишен лоска, слишком запущен и погружен в себя. И к тому же беден. Одни пластмассовые часы говорят сами за себя. Правда, где-нибудь в темной подворотне или в голом поле с автоматом… Крутые плечи, крепкая шея, заветренная небритая рожа и мощный перстень на толстом указательном пальце. Какая-то мудреная арабская вязь. Впрочем, перстень, очевидно, не золотой, медь дешевая. И еще черная армейская куртка — мечта подписчика журнала «Солдат удачи».
Знакомства у Эрики, как он уже знал, простирались от заоблачных высот аристократических салонов до катакомб социального дна. Но всякий раз она умудрялась находить таких уникумов и рептилий, что оставалось только вздрогнуть. Последним трофеем был седой ветеран РАФ,[5] впавший в окончательный маразм на почве конспирации. Что не помешало Эрике после затянувшегося интервью в постели заключить, что как террорист он, конечно, уже выпал в осадок, но мужчина еще тот.
И этот, что сейчас разминал в пальцах «Житан» без фильтра, явно относился к неистребимому племени убежденных анархистов и искателей приключений.
— Представь нас, — обратился Ярослав к Эрике.
— Фу, как официально, — наморщила носик Эрика. — Знакомьтесь. Ярослав Садовский, русский журналист и немного коммерсант. Или наоборот. Что не так уж и важно. Это — Леон Нуаре.
Мужчины пожали друг другу руки. Как и ожидал Садовский, хватка у Леона оказалась стальной, как у грузчика.
— Так вы журналист или коммерсант? — Леон сунул в рот сигарету.
— Журналист — это либо несостоявшийся писатель, либо удачливый коммерсант, продающий информацию. Я, если точно выразиться, менеджер от журналистики. Организую работу других, сам пишу редко. Как бизнесмен интересуюсь средствами коммуникаций, в частности — кабельным ТВ.
Ярослав сказал чистую правду. Действительно, печатать на машинке толком так и не научился. Просидеть больше часа за рабочим столом для него было пыткой. А «залегендировали» его под представителя российского инвестиционного фонда, изучающего опыт западных СМИ, потому что вакансий в ТАССе и корпунктах газет для «подснежников» из-за наступившей нищеты не осталось, нормальных журналистов содержать не на что, куда уж кормить разведчиков. Будет или нет фонд инвестировать в развитие сети кабельного ТВ на бескрайних просторах России — бабушка надвое сказала. Что, впрочем, Ярослава не волновало. Но информация, собранная им, весьма пригодилась отцу. Ветеранское СП грамотно вложило деньги в кабельную сеть Германии.
— Эрика мне сказала, что вы организовывали съемки фильмов здесь, на Западе? — Леон чиркнул зажигалкой — старой побитой «Зиппо».
— Да, в Праге, Амстердаме и в основных городах Германии. Познавательные и исторические программы для одного телеканала в России. — Садовский решил, что пора перехватить инициативу и самому задавать вопросы: — А вы — журналист, не так ли?
— Стрингер, — ответил Леон без всякой рисовки. «Я так сразу и подумал». — Ярослав еще раз окинул взглядом Леона.
Без сомнений, он по всем видовым признакам принадлежал к беспортошному и безголовому племени «солдат удачи» от журналистики. Самые умные и амбициозные рвутся в политические комментаторы и экономические обозреватели, практичные — в светскую хронику и рубрики «искусство, кино, театр», бестолковые оседают в спортивных редакциях либо пишут «на производственные темы», совсем уж недалекие кропают статьи для садоводов и гороскопы для домохозяек. Для всех них удостоверение журналиста открывает двери в те миры, куда при других условиях путь им был бы заказан. И в этом, очевидно, они видят основное преимущество своей профессии, если не считать удовлетворенного зуда высказываться по любому вопросу, даже если тебя не спрашивают.
Лишь стрингеры рыщут там, куда боятся или брезгуют входить обычные журналисты. Как правило, никогда не состоящие в штате, не получающие, стабильного оклада и премиальных за прилежную работу, стрингеры всё делают на свой страх и риск. Для них, как для пиратов, деньги имеют ценность лишь как результат удачной авантюры. И плевать они хотели на профессиональные этические нормы и законы страны пребывания.
— Интересно. — Ярослав уселся поудобнее, вполоборота к Эрике. — И где удалось побывать?
