Данил Корецкий - Рок-н-ролл под Кремлем
Высокая студентка, в облегающих брючках-бриджах и обтягивающей красной маечке, уверенно шагала по раскаленной Москве. В конце концов, если не придираться к мелочам, красавица в Москве и есть московская красавица!
Куда может идти московская красавица, ну-ка догадайтесь? Правильно – к своему возлюбленному. Московскому, коли уж на то пошло, красавцу… Ален красив, спору нет. Глаза. Глазищи. Плечи. И карьера обеспечена, и заработок. Но он не маршальский сын, не внук члена Правительства, он даже не москвич, как и Света. И идет она не в его родовое гнездо в доме на набережной или в одну из вот этих, обвешанных мемориальными досками «сталинок» на Горького, с трехметровыми потолками и раздельными санузлами, нет, всего лишь на квартиру к его то ли знакомому, то ли родственнику, у которого Ален обитает в дни увольнительных.
Не москвич. Жаль. А нужен – москвич. Вот такое окошко нужно, – взгляд Светы зацепил широкое, сверкающее чистотой окно на втором этаже. Фрамуга приоткрыта, и ветерок шевелит шикарную белую кружевную гардину. Там, за окошком, паркетный дубовый пол, а не земляной, как у них в бараке, там стены белые или в этих красивых модных бумагах – как они их называют? Обои. И стены эти не сочатся копотью…
Отец Светы погиб на шахте восемь лет назад. Взрыв метана. Да и как он мог не взорваться, если метаном провонял весь поселок, стены в бараках, подушки, детские игрушки. Мать как надела тогда черный платок – так и все. Будто оживший мертвец ходила по инстанциям, добиваясь для Светы направления на учебу: у них есть такая разнарядка «дети погибших на трудовом посту». И добилась. Но не пошла провожать Свету до автобуса, будто на этом силы враз кончились, – так и стояла в перекошенном дверном проеме барака: черный платок, провалившиеся глаза, кукольное старушечье личико, руки раскинула, вцепилась в косяки. Будто не впустит она свою доченьку обратно в барак. Ни за что. Такое у нее получилось благословение.
Бедная мама! Ее надо срочно забрать оттуда. Вот в такую комнату, с гардинами, она и не видела никогда подобной красоты…
…Через час они с Аленом сидели на узком диване, покрытом ярким клетчатым пледом, который резко отличался от серых невыразительных вещей отечественного ширпотреба, как, впрочем, и все в этой квартире. Такие пледы в магазинах не продавались, и такие проигрыватели с хромированными регулировочными тумблерами, и такие пластинки… И билеты на те концерты и просмотры, на которые они ходили, – все это было из другой жизни, недоступной многим даже здесь, в Москве, не говоря уже о засыпанном угольной пылью и провонявшем метаном Горняцке… А рестораны… А поездка на море… Получалось, что не имеющий козырных родителей провинциал показал ей больше, чем генеральский сынок…
Они сидели, упершись худыми спинами друг в друга, наэлектризованные ритмичной музыкой и глубоким баритоном Элвиса Пресли. Сидели и молчали, общаясь через спинной мозг, боялись спугнуть синкопу или сбить с ритма басиста. Ален прикрыл глаза: он сейчас сам был Элвис… Элвис Ааронович Преслин, уроженец Мемфиса, Социалистическая Республика Теннесси… Аронович? Пусть даже Аронович, плевать.
Благослови, Господи, мою душу,Что случилось со мной?!Я трясусь, как осенний лист, Мои дружки уверены: я рехнулся, я безнадежен,А я – влюблен…Я потрясен!М-м… О да, да, да!!
На табуретке в цветочек, которую Ален принес из кухни, стоял писк моды – новенький проигрыватель «Мелодия», совсем недавно купленный дядей Колей «для общего пользования», как он выразился. Но пользовался, в основном, Ален.
Дядя Коля – редко, по большим праздникам, выпив две-три запотелые стопочки водки и закусив острыми солеными белыми грибами да тающими во рту пирогами с капустой и грибами, в обнимку с супругой Ниной Степановной слушал старые пластинки Вадима Козина, Изабеллы Юрьевой и – самые обожаемые, записанные на рентгеновских снимках чьих-то ребер и почек песни Петра Лещенко про самовар и Машу, про чубчик кучерявый. Он делал самый маленький звук и молча показывал Сереже на стены и потолок, и прикладывал палец к губам… Учил осторожности.
Мои руки трясутся,Мои колени слабы…Не смотрите, что во мне шесть с половиной футов, —Я заваливаюсь, как Пизанская башня!Кого же мне благодарить за эту напасть?О-о… Я влюблен! Я просто потрясен!М-м… О да, да, да!!
А сейчас на проигрывателе неспешно крутилась новенькая, сверкающая, огромная пластинка и звучал неповторимый, проникающий до самого нутра рок-н-ролл Элвиса – «All Shook Up»… Он сам себе не верил: ведь это недостижимая мечта, начисто отсутствующая в советской реальности! А он достал, добыл свою хрустальную мечту, причем какой ценой: все поставил на карту, всю будущую жизнь, – чуть сердце из груди не выскочило! Как любит говорить дядя Коля: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского!» Вот он и рискнул.
И получил приз. И сразу, из автомата, позвонил Свете в обшагу.
Так повезло! Что достал! И баба Таня, вахтерша, – Света говорила, что баба Таня обычно с ходу отметает всех звонящих, и очень грубо, – нет, баба Таня сразу сказала: «Счас!» – и Ален слышал, как она кричала кому-то: «Светланочку позови из пятьсот третьей!»
Светланочку! Не «Светку» или «эту Шаройко, или как там ее…». Нет – Светланочку. Почему она так замыкается, думал он, почему так закрывается наглухо, если он спрашивает ее о семье? Что тут такого – спросить, кто по профессии ее мама и сколько ей лет?
Тридцать семь! – и рот на замок. Почему? Тридцать семь – прекрасный возраст для женщины. Она должна быть еще очень красивой… Почему не сказать, какая у нее профессия?
«Черт его знает, как называется ее профессия!» – словно слыша его мысли, подумала Света. Даже Элвис, проникновенный и зажигательный, не мог заставить ее объяснить Алену, как назвать то, что делает мать и другие женщины. Ползет рваная дырявая лента с углем, а она широченной пудовой лопатой должна быстро рассортировать крупные глыбы в одни ящики, а труху и мелочь – в другие…
Пожалуйста, не спрашивайте,Что я думаю обо всем этом.Я и так перепуган до смерти…Но когда рядом со мной эта девчонка —Я самый счастливый человек на свете!Удары моего сердца вколачивают меня в небо —О-о… Я влюблен! Я просто потрясен!М-м… О да, да, да!!
«Я ведь тоже не очень честен перед ней», – с тоской думал Ален. И она чувствует это. Потому что она не только невероятно красива, она еще и умненькая девочка. Таких девочек нет больше на свете. Сколько раз у них заходил разговор о дяде Коле? Кто он, почему позвал Алена к себе в дом, почему подкармливает, развлекает, подбрасывает деньги на мелкие расходы? Что-то неясное, что-то неприятное в душе от ее расспросов, и Ален хотел бы сказать… Но он сам не знает! Он не знает ответа!
Дядя Коля положил на него глаз еще на втором курсе. Помнится, они с ребятами вскапывали газон в сквере напротив училища, а по аллее прогуливался неспешно представительного вида вальяжный мужик, похожий на артиста, но с военной выправкой. Прогуливался, наблюдал по-хозяйски за работой, Ален даже подумал, что это кто-то из отставников, контролирующий, как они копают. Смотрел отставник на окружающий мир по-барски – свысока, хотя особым ростом не отличался. Неожиданно окликнул рокочущим баском:
– Эй! Отличник!
Ален обернулся с интересом, он один на курсе был круглый отличник… И слово за слово начался, потек разговор, мол, очень Ален напоминает ему младшенького племяша, и крутил мужик печально своей породистой седой головой, Ален так и не понял, что случилось с его младшеньким племяшом… Но в гости пошел с удовольствием – иногородним в выходной деваться некуда, – ну в кинушку, ну мороженого поесть, и все… Столовых мало, в кафе очереди, да и денег в кармане негусто… Так и бродишь бесцельно по огромному чужому городу, с пустым животом и сладостью во рту, шарахаешься от патрулей да ждешь, пока увольнительная закончится…
А тут обед вкусный, пару рюмочек домашней настойки выпил, захмелел… Обстановка семейная, дядя Коля с женой – ему как родные, он прямо душой оттаял… Потом вспоминал и стеснялся, а дядя Коля сам пришел в училище, вызвал на проходную, колбасы копченой принес, в выходные на дачу позвал… Так постепенно и вошел он в эту семью, и перестали пугать своей пустотой предстоящие увольнительные…
Дядя Коля даже предложил к нему переехать, поселиться в любой из комнат, и Ален отчетливо до сих пор помнит укол страха и недоумения – зачем это нужно чужому человеку? Зачем?! Но спросить так и не решился, выбрал вот эту узенькую комнатку с вытянутым вертикально окошком, похожим на древнюю бойницу, не жил, нет, – здесь переодевался, здесь отдыхал в свободное время, иногда ночевал. Дядя Коля еще сказал, что дом старинный, что раньше тут была комната для прислуги… Сытные обеды. Пироги мясные, пироги сладкие. Ален честно предлагал платить, но дядя Коля и Нина Степановна только обиженно махали руками. Просто святые люди, в жизни таких не бывает… Это, что ли, рассказать Свете? Но ведь это не все. Все не рассказать, язык не поворачивается.
