Данил Корецкий - Антикиллер-6. Справедливость точно не отмеришь

Кровать в спальне – с футбольное поле, огромная. Никогда на такой не спала. Сидим мы там голые, расслабленные, музыка играет, «косяк» по кругу ходит. На потолке какие-то узоры сине-зеленые расплываются, словно волны, а иногда пульсировать начинают. Проектор какой-то, что ли, скрытый? И мозги плывут точно так же. Трава у них отменная, я скажу.

И чего вам в Москве не хватало, спрашиваю. Чего в нашу дыру поперлись-то? Смеются. Говорят: каждый х… дыру ищет, закон природы. А ты слышала, говорят, как при Советах ездили целину поднимать? Степь, палатки, романтика. Вот и мы так же, говорят. Здесь у вас целина, говорят, нива непаханая, офигенный простор для бизнеса. Я тоже смеюсь, им подыгрываю.

А Кошка на рожон лезет: это, говорит, смотря для какого бизнеса. Мороженое на палочке выпускать, что ли? Нет, говорят, не мороженое. Совсем, говорят, не мороженое. Ну, а в таком разе, Кошка говорит, если не мороженое, то зря приехали, потому как никакая тут вам не целина, в Тиходонске, блин, свои промеж собой никак разобраться не могут, что кому причитается и кто кому сколько должен… У нас все поделено. Джаванян сто лет водку разливал и был порядок. А потом тоже такие москвичи приехали, Джавана из автоматов раскрошили, да ребят заодно: Рыбу, Адидаса, Батона…

– А ты, я вижу, телка приблатненная! – сказал Боря, а сам смотрит так – цепко, внимательно… От такого взгляда до выстрела совсем немного, я как-то побывала в одной переделке…

– И ресторан твои москвичи открывали, – прет буром Кошка вместо того, чтобы заднюю включать. – Только потом и их всех завалили… И я тебе, кстати, не телка никакая: телки в поле пасутся…

– Ух ты ка-ка-я-я! – захохотал Боря. – Пойдем в ванную, там я тебя попасу немного да дождиком сбрызну, как в поле…

– Ты эти дождики для своих московских б… прибереги!

Владик лениво так во мне пальцем ковырялся, а тут перестал, будто удивляется – откуда взялась такая жаба?!

– Ты не выделывайся и меня слушайся! – Борис перестал веселиться. – Теперь мы тут будем верховодить!

Морда красная, глаза выкатились. Я, конечно, сижу, молчу. Не мое это дело. А Кошка опять свое: хрен вам! Это вам, говорит, не Тамбов и не Брянск, здесь народ горячий, здесь вашего московского юмора не поймут.

Они ржут, не могут.

– Очень поймут, – говорит Влад, – мы себя очень быстро поставим!

Но тут Борис, хоть и тоже пьяный был, глянул так на него, цыкнул: не тарахти, мол, лишнего. О чем-то таком Влад проговорился, наверное, но я так и не поняла. А Кошку все бычит.

– А вот фер вам! Босой только свистнет, вся наша кодла слетится, на лоскуты вас порвут.

Я молчу, блин. Молчу. Не нравятся мне эти разговоры, похвальба эта пьяная. Надо сваливать потихоньку. Или как-то свести все на мировую.

– Босой твой будет нам то же самое делать, что ты только что делала! Да и остальная кодла босой ходить начнет, если мы прикажем….

Но тут Кошка встает – цыцки вперед, из п… дым, патриотка вся такая: «да Балон то, да Балон сё, да он вам бошки поотрывает, не вставая со своего унитаза!» Ого, думаю: крыша поехала. Передоз. Она орет, москвичи гогочут, по щекам ее хлещут, типа играются, но вижу – злятся… Стала собирать манатки потихоньку. Знаю я эти игры. Оделась, вышла, перешла двор, села на скамеечке, чтобы видно было. Курю, жду. Через час появляется Кошка, идет – ноги враскорячку, пьяная в дым. Ну, чего, спрашиваю? Прирезать не прирезали, говорит, и то хорошо. Подробностей никаких, только сказала, что Влад этот ее головой об стену приложил, голова болит. Денег дали? Полезла в сумочку, достала смятые бумажки, пересчитала – полторы сотни американскими, в мелких купюрах. Жмоты.

А тут мой позвонил, орет: где шляешься? Я ему соврала что-то, сама уже не помню, но делать нечего, попрощалась с Кошкой, купила воды в киоске, рот помыла, чтобы не пахло, поехала домой.

А вечером звонит Балон. Пьяный в дупельман. Воет как волк. Я даже не сразу поняла, в чем дело, а это он, типа, плачет. Заперлась в ванной, включила воду, чтобы мой не слышал, кричу на него, чтобы говорил по-человечески, не выл. Оказалось, Кошку «скорая» из дома увезла, обморок у нее был или что-то в этом роде. А через час буквально Балону позвонили оттуда, из больницы, сказали – скончалась. Умерла, то есть, Кошка. Отек мозга. Или кровоизлияние, я так и не поняла.

Вот так. Я положила трубку и пошла спать. Не люблю трупы и все такое. Если Коша не полная дура, она ничего не сказала Балону, где она сегодня была и с кем. А если и сказала, то он все равно лыка не вяжет. Надеюсь, так и есть.

Я долго не могла уснуть, все думала. Кошка сама виновата, конечно. С такими парнями надо быть осторожнее, не распускать язык. Видишь ли, приехали тут свой бизнес раскручивать, борзые. Ну, нам-то что? У нас совсем другие дела…

Мне Кошки будет не хватать.

Ужос, ужос, короче…»

Глава 2

«Законников» тоже убивают

Вопрос снайперу: «Что ты чувствуешь, стреляя в человека?»

Ответ: «Отдачу винтовки».

Боцман

Про киллеров ходит много слухов. Распускают их журналисты, попса, девушки не очень строгого поведения и прочая малоавторитетная публика, которая с киллерами никогда не встречалась, а если и встречалась, то о их ремесле и не подозревала. Точно так же, как слухи о неопознанных летающих объектах и встречах с инопланетянами исходят от так называемых «уфологов», которые никогда не видели летающих тарелок, а уж тем более, марсиан или посланцев с Альфа Центавра, но отчаянно хотят привлечь к себе внимание и хоть таким экзотическим способом приподнять свой авторитет.

Ни один киллер не станет встречаться с каким-нибудь журналистом, звездой местного разлива, или дамой полусвета. То есть, встретиться, конечно, может – почему нет? – но не для того, чтобы изливать свою ранимую душу случайному собеседнику, а исключительно для удовлетворения собственных надобностей: они ведь тоже общения хотят, и к славе вроде как приобщиться приятно, а симпатичной девушке – так если не душу, то несколько миллилитров генетического материала, к обоюдному удовольствию, излить вполне может…

И даже не потому он такой скрытный, что конспирацию соблюдает: просто слишком это тухлое дело, рассказывать про то, как ты душегубствуешь, за деньги отнимаешь жизнь у других людей. Ничего геройского и благородного в этом нет, и хвастать тут нечем.

Точно так же никуда не годится сказка о том, что киллер – это высшее звено в преступной иерархии, что он один из королей уголовного мира и все ему якобы завидуют, уважают, кланяются. Нет, на самом деле «мокродел» в криминальной среде – личность презираемая и осуждаемая, потому что вор – он всем понятен, он деньги в «общак» несет, потому и уважение, потому и в преступных мастях вор одно из первых мест занимает, а коронованный вор так и вообще первое!

А кто такой киллер? Это тот, кто берет деньги за кровь. Сегодня у тебя взял и врага застрелил, а послезавтра у врага возьмет и тебя застрелит. За что же его любить и уважать?! Не за что. Наоборот – друзья-товарищи «исполненных» фигурантов совсем другие к нему чувства испытывают. Недаром, если попадает такой в правильное общество, то очень быстро свою бурную жизнь заканчивает.

Когда новокузнецкие пацаны Костян и Гриня, поставившие под стволы весь цвет криминальной Москвы, оказались наконец в Бутырке, то грешные их жизни очень быстро оборвались, и адвокаты не помогли, и слабая доказательственная база (свидетелей, ведь, в таких делах не бывает) не спасла, и даже деньги на подкуп правосудия не сработали: правосудие, оно ведь, тоже разное бывает! Костян с верхней шконки упал, причем, судя по травмам, упал он раз пятьдесят. А что, бывает: раз залез на второй ярус неудачно, другой, потом во сне вскинулся – видно сон плохой приснился (а с другой стороны, откуда у убивца хорошим снам взяться?) – и снова грохнулся на бетонный пол… Короче, руки, ноги, ребра, позвонки поломал и все внутренности отбил, ну а с такими повреждениями жить вроде и не противопоказано, но никак не получается!

А Гриня, хотя и в другой «хате» содержался, но очень быстро последовал за корешем, только падал он не со шконки (куда годится, если в следственном изоляторе вдруг такие опасные кровати окажутся?), а как хитромудро пишут должностные лица дознания: «с высоты собственного роста». Мудреная фраза, по-разному ее можно понимать. То ли залез он сам себе на голову и оттуда бросился плашмя, то ли просто так: стоял, стоял – и ударился вдруг оземь со всей силы, как Финист-Ясный Сокол. Только тот в птицу превращался, а Гриня в труп оборотился. Не учел, видно, что бетонный пол и мать-сыра земля – со-о-о-вершенно разные вещи-то! А может, с первого раза не получилось в сокола превратиться, вот он и пробовал…

И третья легенда, которую надо развенчать: якобы за киллерами стоит мощный профсоюз. Это кореша, которые следят за тем, чтобы все было по правилам: и чтобы деньги киллеру отдали, и чтобы не обидел его никто, и уж чтобы, не дай бог, самого его в землю, рядом с заказанным, не положили. Тоже вранье это все. Поехал Еж в Тиходонск исполнять серьезный заказ, а назад не вернулся. Ну и что?! Прошла в определенных кругах информация, на Тиходонск стали коситься, другие мокроделы отказываются там работать. Ну, а кто поехал за Ежа отомстил? Никто. Убил его Гарик Речпортовский и сбросил в трюм стоящей на приколе баржи, крысам, они его до костей объели. Только через несколько лет гладкий скелет нашли. А с Гариком посчитался Боцман, и считался он не за Ежа, а за своего отца, которого Еж и исполнил. Вот теперь стоит Боцман перед своим диспетчером Лебедем, разговаривает на разные темы, хотя не знает, как этот разговор закончится – хорошо или плохо…