Светлана Алешина - В пекло по собственной воле (сборник)
Я вдруг поняла, что хочу я того или нет, но я уже втянута в борьбу за то, кто станет будущим Президентом России. Провокации Конкурента и его группы против МЧС обрели для меня вдруг вполне определенный смысл. Они не могут не знать о планах нашего министра, и все их усилия направлены на то, чтобы помешать ему в достижении поставленной цели. Вопрос об агенте, работающем на них в высшем руководстве МЧС, приобретал совершенно новую окраску. Я могла утешить себя только тем, что из числа подозреваемых могу теперь исключить самого министра. Было бы слишком оригинально устраивать провокации против самого себя. Разве что все эти провокации — тонко продуманный спектакль?
Сомнения опять заполонили мою голову. Кто же работает на сторону? Чугунков? Грэг? Крупнова? Или же все-таки сам министр? Но никакого ответа у меня по-прежнему не было…
Нет! Нужно подходить к этой проблеме постепенно, рассматривая действия каждого в отдельности и ища в них противоречия. Но для этого просто необходимо целое море информации, которой я попросту не обладаю.
Например, откуда министр взял все эти свои прогнозы? Разве можно предугадать или просчитать стихийные бедствия? Ведь ответ заложен уже в их названии — стихийные, случайные, непредвиденные! Как же можно их предвидеть? Это же нонсенс!
«Постой-ка, — сказала я сама себе. — Чугунков дал тебе задание разобраться с причинами катастрофы на Шикотане. Зачем? Не с той ли самой целью? Может, и он тоже хочет понять, можно ли предвидеть такие случаи и сделать вывод о прогнозах, сделанных министром? Значит, он тоже подозревает министра в нечестной игре? А это может означать только сотрудничество с Конкурентом. Но ведь Чугунков может преследовать и противоположные цели, если, например, с Конкурентом сотрудничает не министр, а сам Чугунков. Дядя Костя — шпион? Бред какой-то…»
Но несмотря на то что я назвала эту мысль бредом, я теперь не была уверена ни в ком, кроме Менделеева. Психологические доказательства для меня — самые убедительные. Я, можно сказать, провела самостоятельную психологическую экспертизу по собственной оригинальной методике и пришла к однозначному выводу — Менделеев не может сотрудничать с противником, это противоречит реальным психологическим фактам.
В отношении всех остальных я этого сказать не могла.
«Достаточно ломать голову над неразрешимыми пока загадками, — сказала я самой себе. — Нужно четко определить задачи и набирать информацию, которая позволит сделать точный вывод, а не очередное предположение. Фимку я попросила разобраться с геофизиками, и это очень верный шаг. Но только теперь нужно смотреть на то, что ему удастся узнать с точки зрения достоверности прогноза министра, а не по частному вопросу, касающемуся только Шикотана. Это первое. Второе. Чугунков ведет себя как-то странно. Это достоверный факт, требующий объяснения. И пока не пойму, зачем он послал меня разбираться с этими то ли японскими, то ли российскими охотниками-рыбаками, я не смогу двинуться дальше в своем анализе. Может, он просто хотел отправить меня куда-нибудь подальше, чтобы я нос не совала куда не положено. Например, к тем же геофизикам? А может, там есть какая-то другая, более важная причина? Надо и в самом деле разобраться во всем этом, как я пообещала генералу Чугункову».
Из задумчивости меня вывел изменившийся характер шума, создаваемого вращением винта. Я выглянула в иллюминатор и увидела, что вертолет садится на какое-то судно. В первый момент я не могла определить его размеры — большое оно или маленькое, сравнить на фоне океанской воды было не с чем. Но вертолет продолжал опускаться, судно росло и росло на моих глазах, пока не превратилось в настоящий большой корабль. А когда на его палубе различила маленькие фигурки в военной форме, я сильно засомневалась, что это тот самый катер, куда обещал меня доставить Евграфов.
— Куда вы меня привезли? — прокричала я в ухо сидевшему рядом капитану.
Тот только успокоительно помахал ладонью — не беспокойся, мол, все в порядке, прибыли по тому адресу, который нужен.
На авианосце Тихоокеанского военно-морского флота «Стремительный», которым оказался огромный при детальном рассмотрении корабль, мы пробыли совсем недолго. Галантный морской офицер поцеловал мне руку, чем вызвал гримасу неудовольствия на лице Евграфова, и сообщил, что в квадрате 22/46-Е подобран человек в национальной одежде, привязанный ремнями к обломкам лодки. Он был без сознания. Судовой врач привел его в чувство, но говорить толком он еще не может, сказал только, что его лодку перевернула и разбила «большая волна». Поняв, что это один из тех, кого ищут спасатели и пограничники, военные моряки связались с пограничной заставой, а оттуда их сообщение передали Евграфову, и он решил сразу же забрать потерпевшего крушение и доставить его на берег.
Я не обратила внимания на слова офицера — «в национальной одежде». Ясное дело — в японской, решила я, какая еще национальность может жить в непосредственной близости к японской границе?
Однако, когда матросы пронесли на носилках в самолет подобранного в океане человека, я сильно засомневалась, что он — японец. Это был человек уже, как мне показалось, очень зрелого возраста. Прежде всего меня смутила его совершенно белая широкая окладистая борода и такие же белые усы. Почему-то я очень плохо представляла себе японцев бородатыми.
Да и лицо у него было очень мало похожим на те лица, которые мы привыкли считать традиционно японскими — густые темные брови, острый, выдающийся вперед прямой нос и овальные, почти европейские глаза могли бы принадлежать скорее какому-нибудь римлянину, чем жителю Токио или Киото.
Одежда на нем и впрямь была национальной, но вовсе не кимоно, как можно было предположить, а какой-то распашной халат с узкими рукавами, на котором был вышит прямоугольный узор — белыми нитками и какими-то не то стекляшками, не то камушками с отверстиями. Вместо традиционного японского оби — узкого пояса — халат был подвязан наборным набедренным поясом из кусочков сыромятной кожи, также отделанных каким-то прямоугольным узором. Матросы принесли и какую-то длинную палку с острым крючком на конце, изготовленным, судя по всему, из кости какого-то животного. Палка, как они объяснили, была привязана к правой руке старика, когда его подобрали в океане.
Старик молча смотрел на нас неподвижным взглядом и не делал никаких попыток ни заговорить, ни спросить у нас что-либо.
— Кто он, японец? — спросила я у Евграфова, пока мы не взлетели и двигатель работал на полуоборотах.
— Нет! — улыбнулся Евграфов. — Таких, как он, у них очень мало, это одно из старинных племен, айны. Их в Японии всего тысяч пятнадцать-двадцать. И все почти живут напротив нас, через пролив с японской стороны, на Хоккайдо. У нас, на Шикотане, всего одно селение было — человек тридцать. Их уже кто только не уговаривал перебраться на Итуруп или на Сахалин, но они ни в какую не соглашались. Промышляли охотой на котика и на тюленя. Китов давно перестали гарпунить, все равно на берег вытянуть не смогут, смысла нет охотиться. Люди чудные какие-то! Поклоняются океану, и хоронят их в океане. Сам, правда, не видел, но рассказывали ребята-сверхсрочники…
Вертолет взлетел. Евграфов еще пытался что-то мне говорить, но я уже ничего не могла разобрать за шумом двигателя. Он махнул рукой — потом, мол.
Со стариком-айном не удалось поговорить и на заставе, куда доставил нас вертолет. Врачи сразу же оттеснили его от меня и после беглого осмотра заявили, что он сильно переохлажден, не способен адекватно реагировать на окружающее, и вообще ему требуется срочная медицинская помощь, иначе может начаться жесточайший воспалительный процесс.
Я слегка поскандалила, но в конце концов отступилась, общаться с этим стариком и в самом деле сейчас затруднительно, он смотрел не мигая в пространство и на вопросы не реагировал. Мне, правда, показалось, что переохлаждение тут ни при чем, что причина в чем-то совсем другом, но в чем — я понять не могла.
Глава четвертая
Выспросив у врачей, сколько, по их мнению, времени потребуется, чтобы привести старика в нормальное состояние, я поспешила на поиски Фимки, который, как мне сказали, уже вернулся от геофизиков и пропадал теперь где-то на острове.
Шаблина я нашла в жилом поселке, где вовсю уже трудилась тяжелая техника — бульдозеры с огромными ножами, за один заход сдвигающими обломки сразу всего здания. Поселок уже был практически расчищен от обломков бараков и прочего мусора. Под ногами хлюпала глинистая, напитанная океанской и дождевой водой почва, кругом валялись обломки каких-то камней — от небольших, размером с кулак, до солидных глыб величиной с автомашину.
Фима снимал на пленку экскаватор, уже роющий фундамент под новое здание консервного завода, который, как выяснилось, решили восстановить в кратчайшие сроки. Я удивилась, увидев у котлована наших спасателей из Владивостока. На вопрос, почему они здесь, ведь Чугунков приказал снять спасателей с восстановительных работ, их старший, средних лет мужчина, кутавшийся в штормовку под моросящим нудным дождем, сплюнул в заполняющийся вслед за ковшом экскаватора водой котлован и заворчал раздраженно:
